Они же не причинят ей вреда? Она слишком ценна. Принц Алексей даст за нее огромный выкуп, так?..
А что если принц сказал им «исчезла и ладно»? Он ведь уже не ухаживает за ней. И знает, что она предпочла Гарри. А вдруг он чувствует себя оскорбленным? И решит отомстить?
Она снова забралась на кровать и съежилась в уголке. Как славно было бы оказаться храброй и встретить все, что ее ожидает, презрительно улыбаясь и поправляя волосы, но она вовсе не Мария–Антуанетта[1], вся в белом идущая на эшафот и царственно просящая прощения у своего палача, которому случайно наступила на ногу.
Нет, она – Оливия Бевелсток, и ей вовсе не хочется умереть с честью. Ей вообще не хочется быть здесь, не хочется чувствовать, как щупальца отвратительного ужаса скручивают ей внутренности.
Кто–то начал ломиться в дверь – тяжело, ритмично, грубо.
Оливию начало трясти. Она свернулась в комочек, стараясь стать как можно меньше, спрятав голову между колен. Пожалуйста, ну пожалуйста – снова и снова повторяла она про себя. Она подумала о Гарри, о своей семье, о…
Дверь начала поддаваться.
Оливия молилась, чтобы воля не оставила ее.
А потом дверь рухнула внутрь.
Она завизжала, и этот звук словно разорвал ей глотку. Казалось, что кляп впился в язык, и что клубок сухого, обжигающего воздуха раздирает ей горло.
И тут кто–то произнес ее имя.
В комнате стало еще темнее из–за пыли, и она видела только, как к ней движется массивная мужская фигура.
– Леди Оливия, – голос мужчины был низким и хриплым. В нем явственно слышался акцент. – Вы ранены?
Владимир, огромный, молчаливый слуга принца Алексея. Неожиданно Оливия отчетливо увидела, как он набросился на руку Себастьяна Грея и стал ее крутить и… о Господи, если он смог сделать это, то ее он просто сломает пополам и…
– Позвольте мне вам помочь, – произнес он.
Он знает английский? С каких это пор он знает английский?!
– Леди Оливия? – повторил он, его низкий голос походил на рычание. Он вытащил нож, и она сжалась, но он всего лишь разрезал повязку, удерживающую кляп.
Она закашлялась и почти не слышала, как он снова закричал что–то по–русски.
Кто–то ответил, тоже по–русски, и она услышала шаги…. кто–то бежит… приближается…
Гарри?
– Оливия! – закричал он, подбегая к ней.
Владимир что–то ему сказал – по–русски, Гарри коротко ответил.
Тоже по–русски.
Она потрясенно смотрела на мужчин. Что происходит?
Почему Владимир говорит по–английски?
Почему Гарри говорит по–русски?
– Оливия, благодарение Богу! – воскликнул Гарри, и взял ее лицо в ладони. – Скажи мне, что ты цела. Пожалуйста, расскажи, что случилось?
Но она не могла двигаться, не могла даже думать. Когда он говорил по–русски, он становился совершенно другим человеком. У него был другой голос, у него менялось лицо, и губы, и вообще все мускулы двигались совершенно иначе.
Она отпрянула от его рук. Знает ли она этого человека? Знала ли она его когда–нибудь? Он говорил, что его отец алкоголик, что его вырастила бабушка – хоть что–то из этого было правдой?
Что она наделала? О Господи Боже, она отдалась человеку, которого не знала, которому не могла доверять.
Владимир что–то протянул Гарри, тот кивнул и опять заговорил по–русски.
Оливия попыталась отодвинуться, но за спиной оказалась стена. Она дышала быстро–быстро, она была зажата в угол, и ей совсем не хотелось быть здесь, с этим мужчиной, который оказался вовсе не ее Гарри, и…
– Не двигайся, – приказал он и занес нож.
Оливия глянула вверх, заметила приближающийся блеск металла и завизжала.
***
Гарри надеялся, что больше никогда в жизни не услышит такого визга.
– Я не сделаю тебе больно, – произнес он, пытаясь говорить медленно, успокаивающе. Когда он разрезал веревки, руки у него не дрожали, но в душе его все еще трясло.
Он знал, что любит ее. Знал, что нуждается в ней и не сможет без нее быть счастливым. Но до этого самого момента он не понимал всей необъятности и глубины своего чувства, этой абсолютной уверенности, что без нее он – ничто.
А потом она закричала, потому что испугалась… его.
Это было так больно, что не давало дышать.
Сначала он освободил ей ноги, затем запястья, но когда он протянул руку, чтобы приласкать ее, она издала какой–то нечеловеческий звук и выпрыгнула из кровати. Она двигалась так быстро, что он не смог ее поймать, а потом, когда она ступила на пол – ноги ее, должно быть, совершенно затекли и жутко болели, – колени у нее подогнулись, и она упала.
О Господи, да она же его боится. Его!!! Что они ей сказали? Что они с ней сделали?!
– Оливия, – осторожно произнес он и медленным движением протянул ей руку.
– Не трогай меня, – проскулила она. И попыталась уползти, волоча за собой бесполезные ноги.
– Оливия, дай, я помогу тебе.
Но она, похоже, не слышала.
– Нам надо уходить, – резко бросил Владимир по–русски.
Даже не взглянув на него, Гарри потребовал задержаться еще на минуту, и русские слова без малейших усилий слетали с его губ.
Глаза Оливии расширились, и она бросила безумный взгляд на дверь, явно намереваясь рвануться туда.
– Я должен был рассказать тебе раньше, – сказал Гарри, неожиданно поняв причину ее паники. – Моя бабушка была русской. Пока я был маленьким, она говорила со мной только по–русски, вот почему…
– У нас нет времени на объяснения, – решительно заявил Владимир. – Леди Оливия, нам срочно надо уходить.
Видимо, Оливия послушалась командного тона, поскольку она – хоть и выглядела неуверенной и испуганной – кивнула и позволила Гарри помочь ей подняться.
– Скоро я все тебе объясню, – произнес он, – обещаю.
– Как вы меня нашли? – прошептала она.
Выводя ее из комнаты, он оглянулся. У нее изменился взгляд. Она все еще была потрясена, но глаза снова обрели глубину. Раньше в них не было ничего, кроме ужаса.
– Мы услышали грохот, – сказал Владимир, держа наготове пистолет и заглядывая за угол. – Вышло очень удачно. Хотя и безрассудно, конечно. Но хорошо, что вы это сделали.
Оливия кивнула и обратилась к Гарри:
– Почему он говорит по–английски?
– Он не простой телохранитель, – сказал Гарри, надеясь, что на данный момент такого ответа достаточно. Время для пространных объяснений явно неудачное.
– Пошли, – скомандовал Владимир и жестом приказал следовать за собой.
– Кто он? – прошептала Оливия.
– Честное слово, я не могу об этом говорить, – ответил Гарри.
– Вы никогда больше меня не увидите, – грубовато вставил Владимир.
Гарри искренне надеялся, что это правда, несмотря на то, что начал уважать этого человека и даже испытывать к нему симпатию. С него довольно. Когда они выкарабкаются из этой передряги, он немедленно подаст в отставку. Женится на Оливии, переедет в Гемпшир, заведет целый выводок многоязычных ребятишек и самым экзотическим его занятием станет сложение цифр в столбик.