Об атмосфере, в которой проходила забастовка, свидетельствует и такой факт, что к ней вынуждены были примкнуть нацисты. О причинах этого Гитлер вскоре говорил Гинденбургу следующее: «Люди очень недовольны. Если бы я удержал моих людей от участия, то стачка все равно состоялась бы, но я потерял бы своих сторонников среди рабочих».
Фашисты с самого начала стремились подорвать единство бастующих, создав собственный стачечный комитет, выступили против распространения забастовки на газовые заводы и водопровод, заявляя, что это придаст борьбе политический характер. А на следующий день после выборов в рейхстаг фашисты штрейкбрехерски отошли от забастовки. «Стачка на берлинском транспорте... стала безнадежным делом, — записал Геббельс в своем дневнике 7 ноября. — Речь идет только о том, чтобы каким-нибудь образом закончить ее». Участие в забастовке не принесло нацистам популярности; именно в Берлине их потери на выборах оказались едва ли не максимальными.
Фашисты поддержали берлинскую забастовку исключительно по предвыборным соображениям. Уже в ходе кампании обнаружилось падение популярности НСДАП. Созывавшиеся ею митинги даже в Баварии посещались плохо. Не помогало подчас и присутствие фюрера. Впечатляющее описание отъезда Гитлера из Галле после его выступления там в октябре 1932 г. содержится в воспоминаниях бывшего гауляйтера этого по преимуществу пролетарского округа Иордана. Несмотря на усиленные наряды полиции, в том числе конной, рабочие вплотную подошли к машине нацистского главаря, и тот еле унес ноги. Примерно так же встретили Гитлера в Магдебурге, когда он 22 октября прибыл туда; уже на аэродроме его забросали камнями. Симптомы того, что нацистская партия теряет сторонников, множились, а результаты выборов лишь подтвердили это.
Выборы 6 ноября 1932 г. выявили существенные изменения в соотношении политических сил.
По итогам выборов нацисты собрали на два с лишним миллиона голосов меньше, чем 31 июля. Позорно провалилась похвальба, на которую были так щедры фашисты. В их пропагандистских материалах, распространявшихся в ходе избирательной кампании, говорилось, что НСДАП добьется наибольшего успеха за всю ее историю. И хотя нацистская фракция оставалась наибольшей в рейхстаге, престижу фашистов был нанесен существенный урон. Впервые за ряд лет прекратилось их неуемное восхождение и начался отток избирателей. НСДАП потеряла много сторонников, в том числе — а это было особенно важно — в самом Берлине. Если 31 июля она сумела собрать здесь наибольшее количество голосов, потеснив компартию, то на осенних выборах КПГ вновь вышла на первое место, а фашисты недосчитались нескольких десятков тысяч голосов; то было следствием штрейкбрехерства нацистов во время стачки транспортников Берлина, озверелого нацистского террора, который вновь и вновь разгорался, несмотря на энергичный отпор со стороны антифашистов, и т.п. Но нацисты начали утрачивать влияние и на крестьянство. Так, в Мекленбурге их потери составили в среднем 25%, в сельских районах Восточной и Южной Германии — 21 % и т.д. Крупнейшего успеха добилась компартия, вновь завоевавшая на свою сторону сотни тысяч сторонников и собравшая в общей сложности почти 6 млн голосов. В новом рейхстаге компартия имела 100 депутатов.
6 ноября еще резче, чем в ходе ряда предыдущих выборов, обнаружился упадок социал-демократии, которой не могла помочь даже оппозиция по отношению к правительству. Многие члены партии видели, что курс, которого придерживается руководство, завед партию в тупик.
Итоги выборов в ноябре 1932 г. породили у всех поборников демократии, у всех противников реакции и фашизма надежды на благоприятный исход политического кризиса. Но одновременно они — и направление развития событий в целом — встряхнули реакционный лагерь, активизировали поиски им путей к консолидации ультраправых сил. «100 коммунистов в германском рейхстаге, — писала «Дойче альгемайне цайтунг», — это грозное предзнаменование для государственного руководства». А это создавало грозную опасность для всего, что с таким упорством отстаивали сторонники республики.
«Общее стремление промышленников, — рассказал после Второй мировой войны банкир Шредер, одна из колоритнейших фигур международного капитала, эсэсовец и глава германо-англо-американского банка, — заключалось тогда в том, чтобы увидеть у власти в Германии сильного фюрера... Когда 6 ноября 1932 г. нацистская партия потерпела первую неудачу и тем самым перешагнула свой зенит, поддержка со стороны тяжелой промышленности стала особенно неотложной». Уже через несколько дней после выборов Папена посетил председатель наблюдательного совета одной из крупнейших металлургических компаний Рура Хеккер, входивший в «кружок друзей» нацистской партии; от него Папен узнал, что два других члена кружка — Шахт и Шредер — заняты подготовкой коллективного обращения индустриальных магнатов к Гинденбургу с требованием призвать нацистов к власти. Из архивных материалов, сравнительно недавно ставших достоянием гласности, видно, что фашисты и сами активно участвовали в подготовке этого обращения.
Автор биографии Шахта, опубликованной в фашистские времена, не преувеличивал заслуги своего «героя», утверждая, что его доля в окончательной победе НСДАП весьма велика. Действительно, Шахт развил в эти дни лихорадочную активность в пользу нацистов. Уже 19 ноября петиция крупнейших промышленников, адресованная Гинденбургу, поступила в канцелярию последнего. Чтобы придать документу большую значимость, он был оформлен как ряд отдельных писем, содержавших одинаковый текст.
«Мы видим в национальном движении, охватившем наш народ, — говорилось в письмах, — многообещающее начало эры, в ходе которой, благодаря преодолению классовых противоречий, будут созданы необходимые основы для возрождения немецкой экономики». И далее выдвигалось требование предоставить «крупнейшей группе этого национального движения (речь шла о НСДАП. — Л.Г.) руководящее участие в правительстве». Петицию в числе других подписали Тиссен, Шредер, директор «Немецкого банка» Рейнгардт, один из крупнейших монополистов Рура Ростерг, владельцы пароходных компаний Верман и Бейндорф, председатель союза юнкеров «Ландбунд» Калькрейт и др. К документу присоединились такие «акулы» тяжелой промышленности Рура, как Феглер, фактически управлявший крупнейшей металлургической монополией Германии — «Стальным трестом», Рейш и Шпрингорум; об этом было сообщено Гинденбургу отдельным письмом.
Сильные мира сего, не ограничиваясь обычными методами воздействия на главу государства, решили, таким образом, что настало время для экстраординарных мер. Нет сомнений, что обращение от 19 ноября оказало огромное влияние на дальнейший ход событий. Из разных источников известно, что письма промышленников произвели на Гинденбурга сильное впечатление.
К концу 1932 г. существенно изменилась в пользу нацистов позиция крупнейшего германского концерна — «ИГ Фарбениндустри». Взаимопонимание главной химической монополии Германии с фашистами было результатом совместной заинтересованности в расширении военных приготовлений. Речь шла о целесообразности дальнейших (весьма дорогостоящих) работ по промышленному производству синтетического горючего, которые проводила «ИГ Фарбен». В условиях глубокого экономического кризиса кое-кто из руководителей треста был склонен прекратить эти работы; продолжать их имело для монополии смысл только в том случае, если бы Германия приступила к форсированному вооружению. В ноябре 1932 г. эмиссары «ИГ Фарбен» Бютефиш и Гаттино отправились в Мюнхен, чтобы обсудить свои затруднения с фюрером. Из Мюнхена они вернулись окрыленные, а эксперименты с синтетическим бензином не только не были свернуты, а, наоборот, еще до прихода нацистов к власти расширились. Показания обвиняемых на судебном процессе «ИГ Фарбен» и документы подтвердили, что то было результатом заверений Гитлера в энергичной поддержке мероприятий, направленных на подготовку Германии к войне. Вскоре после мюнхенской встречи глава «ИГ Фарбениндустри» Р. Бош посетил Гитлера и обсудил с ним программу перестройки предприятий концерна на военные рельсы.