– Как поживает его светлость, моя леди? Давно он не заглядывал в мастерские, я уже соскучилась – он всегда так весело махал рукой и умел сказать доброе слово, его светлость.
Я изумленно уставилась на Джаэль, затем еще раз взглянула на ее пышные, чрезмерно развитые формы и решила, что, наверное, этим можно объяснить добродушное подшучивание Лео.
Добродушие Лео, безусловно, распространялось не на каждого. Мистер Арнотт как-то сказал мне о нем:
– Его светлость прекрасный человек, но не всегда может сдержать свой нрав, – он пожал плечами. – Но, полагаю, он и не может быть другим, он большая шишка в этих окрестностях. Я все еще никак не забуду Канаду. Там все люди равны.
– Мистер Робсон говорил, что и здесь тоже.
– Ох, Робсон! – мистер Арнотт рассмеялся, напоминая пирата еще больше, чем обычно. – Он – идеалист. Все остальные живут в реальном мире, и, если граф прикажет прыгать, они прыгают.
– Не думаю, что вы всегда прыгаете, мистер Арнотт, – искоса глянула я на него. – Мистер Селби, говорил мне другое.
Мистер Арнотт откинул голову назад и расхохотался.
– У нас с его светлостью есть свои трения, но он знает, чего я стою, поэтому даже самые долгие обиды рано или поздно подходят к концу. Я, пожалуй, лучше найду вам квитанции, не то мне опять придется выслушивать старика Селби, – усмехнулся он. – Должен заметить, мне гораздо приятнее, когда он посылает ко мне вас, – его единственный глаз сверкнул. Мистер Арнотт немного флиртовал, но я не придала этому значения, понимая, что у него просто такое обращение. Потом, когда я увидела, как он глядит на миссис Арнотт, то поняла, почему он вернулся к ней из Канады.
Люди в селе тоже заговаривали о Лео. «А-а, его светлости, наверное, непривычно там, ведь он всегда так следил за своей одеждой». «Он будет скучать по розам. Вот эти кустики он обрезал вместо меня каждую весну. Доставал свой нож и делал это сам. Он понимал, что я плохо вижу, в мои-то годы». «Давно его не видно, соскучилась. Надеюсь, ему не покажется слишком тяжело в солдатах».
Бабушка Витерс была практичнее.
– Когда он наконец, перестреляет всех этих немцев?
– Нет, миссис Витерс, его никогда не пошлют во Францию, у него другие дела. Кроме того, в RAMC не носят оружия, им не разрешается.
– Испортили ему удовольствие, – фыркнула она. – Он регулярно пишет вам?
– Каждую неделю, без пропусков.
– Надеюсь, вы заставляете его ждать ответов, если не хотите его испортить. Эти мужчины должны знать свое место.
Мистер Робсон давал урок на школьном дворе, его окружали ученики.
– Как там лорд Ворминстер, леди Ворминстер?
– Пока все хорошо, мистер Робсон.
– Подождите и увидите, – ухмыльнулся он, – несколько месяцев в солдатах сделают его социалистом.
Затем мне встретился доктор Маттеус, выходивший из своего коттеджа. После того, как мы поговорили об его больных, он спросил:
– Ворминстер справляется со своими делами, надеюсь?
– Думаю, что справляется, доктор, но он мало пишет об этом.
– Осмелюсь предположить, что он не хочет докучать вам.
Но я считала, что Лео не пишет о них, скорее потому, что знает, как я брезглива. Одна мысль о госпитале приводила меня в ужас. Я остановилась у калитки Мэри и заглянула к ней на минутку поздороваться с маленьким Томми, перед тем, как зайти к миссис Чандлер.
– Видишь, Роза, это Томми – давай ему помашем. Я знала, что миссис Чандлер, как и я, переживает за Лео.
– Он уже взрослый человек, – заметила она, – но иногда поступает как ребенок. Жалко, что он должен был уйти, но я рада, что у него есть вы, ему есть к кому вернуться, моя леди.
Когда я шла назад, Роза оттягивала мне руки, но груз вины на моих плечах был еще тяжелее. Если бы я только могла дать Лео любовь, в которой он нуждался – но я не могла.
Дома меня дожидалось еженедельное письмо от Лео – оно прибыло с послеобеденной почтой. Я взяла его с собой в детскую.
– Посмотри, Флора – письмо от папы. Ты поможешь мне открыть его? – мы вместе отклеили клапан и вытащили из конверта лист бумаги. Я ошеломленно замерла.
– Что случилось, моя леди? – встревожилась Элен. Не вымолвив ни слова, я протянула ей листок. В каждом углу листка было по треугольнику с написанными на них буквами YMCA, а между ними были слова, на которые я показывала – «Действительная служба британских полевых войск». С правой стороны Лео, как обычно, приписал свой номер и сокращение RAMC, но добавил под ними еще одно слово – Франция.
Глава двадцать седьмая
Элен удивилась этой приписке не меньше меня.
– Прочитайте его, моя леди.
Дорогая Эми!
Пожалуйста, извини меня за нарочито хвастливую военную бумагу, но наше подразделение, уезжало в спешке, и оказалось, что я забыл свои канцелярские принадлежности. Однако я не плачу YMCA неблагодарностью, потому что их барак все-таки дает какое-то убежище среди лагерного столпотворения. Сейчас я нахожусь в одном из крупнейших базовых госпиталей во Франции, – я не могу разгласить его название из опасения перед чернилами цензора. Противно сознавать, что каждое написанное мной слово будет прочитано третьей, непрошеной парой глаз, но, тем не менее, эта служба есть, и офицеры обязаны делать свое дело.
Затем следовало обычное продолжение, ни слова ни о переезде, ни об его причинах, а просто обыденные ответы на мои вопросы, комментарии моих новостей, а в конце подпись: «Твой преданный муж, Лео Ворминстер».
– Папа уехал во Францию! – повернулась я к Флоре. Она сморщила нос и сказала:
– Дядя Альби во Франции.
Я в тревоге взглянула на Элен, но та покачала головой:
– Эти базовые госпитали на самом берегу, моя леди. Они поставлены там, чтобы не подвергать раненых опасности, – пока она говорила, мое зачастившее сердце успокаивалось. – Месяца два назад Альби сообщил мне, что легкораненых не отсылают в Англию – их держат во Франции, пока они не вылечатся достаточно, чтобы снова идти воевать. Но за ними кто-то должен ухаживать, это и будет делать его светлость.
Я понимала, что Элен права, но, тем не менее – «Действительная служба»? Судя по словам Лео – «нарочито хвастливая военная бумага» – он был рад, что оказался во Франции, даже если ему предстоит всего лишь таскать носилки и опорожнять больничные судна.