каждое из пяти отверстий. Механизм сработал безупречно. Подняв крышку и увидев слитки золота, она не издала ни звука, а вместо этого невозмутимо извлекла из сумочки флакон.
— Конечно, Пили.
— Мы ведь знаем друг друга, Геге.
Пили достала один слиток прямо с поверхности, второй — из середины и третий — со дна кейса. Капнув из флакончика на золото, она поскребла каждый слиток и улыбнулась.
— Чистое золото, мой дружок… Не знаю, как благодарить тебя…
— Благодари Чили. Это дар нашей страны.
— Украденный тобой.
— Перестань. Этого золота хватит лет на триста. Я доверяю тебе. Ты приспособишься к европейскому образу жизни. К тому же ты будешь не одна. Хотелось бы рассказать все подробно, но, к сожалению, мне надо присутствовать на огненной церемонии. Она начнется через полчаса. Самолет взлетит через двадцать пять минут. Ты сможешь наблюдать за представлением сверху. Не пропусти. Потом сообщу тебе, как мы будем держать связь. Название банка, бумаги на виллу — все у Лучо. Если не понравится, продашь и купишь другую. До встречи, Пили…
И Геге Виуэла, без улыбки — вид обнаженных зубов теперь вызывал у Пили крапивную лихорадку — обнял жену, сдерживая слезы. Пили же не скрывала своей радости. Разбудив Ринтинтина, она ткнула его мордой в слитки:
— Смотри, сокровище мое, мир принадлежит нам.
Видя, как его супруга блаженствует, заставляя пса облизывать золото, Геге тихонько вышел из салона. Пили заметила его отсутствие только полчаса спустя.
— Быстрее, Лучо, — приказала она. — Если не взлетим сейчас, то все пропустим.
Внизу, в центре города, окутанном мраком — электричество отключили — крыши озарялись отблесками пламени, пожиравшего больницу. Пожарные подливали туда бензин. На улицах толпы народа потрясали факелами, перед дворцом пылали четыре костра. Средневековье! Пили усмехнулась. На одном из них сейчас сгорало ее прошлое. А она рождалась заново. Разбуженный Ринтинтин сам, без всякого побуждения, бросился на нее. Он просто чудо. Пока пес усердно работал, Пили отдалась во власть воображения. Зачем ей Геге при таком количестве золота? В паспорте указано, что она не замужем. Можно снова вступить в брак. Скажем, с президентом Франции. Если по-умному использовать это богатство, она станет миллиардершей. Супруг нужен только для обретения политического могущества. А что касается самцов, достаточно овчарки. Подступающая дрожь экстаза развеяла химеры. Легкое покусывание погружало ее в море наслаждения, все глубже и глубже, пока она не начала выкрикивать привычные непристойности, никого не стыдясь. На самой вершине оргазма ее застиг голос Виуэлы:
— Как ты там, Пили?
Дурак! Что за вопрос в такой момент! Все наслаждение разом пропало.
— Я приказал Лучо включить эту запись, когда вы будете пролетать над Тихим океаном, близ северного побережья страны. Выслушай меня. Это для тебя очень важно, ты даже не представляешь, насколько. Судя по всему, ты развлекаешься со своим псом, радуясь, что избавилась от меня и уже подыскивая себе политика рангом повыше^
Да! Геге знал ее вдоль и поперек! Они — два звена одной цепочки! Пришлось принести в жертву свое удовольствие, дав Ринтинтину свободу двигаться дальше. Геге знал, как привлечь ее внимание!
— Ты уже подсчитала стоимость золота, нафантазировала потрясающие коммерческие операции. Ты готовишь для себя новую жизнь, без меня, и думаешь остаться в выигрыше. Но ты ошиблась. Ты потеряла все!
Что?! Предательство? Нет, только не это! Рядом лежит кейс, полный золота, Лучо — умелый пилот, он доставит ее в Европу… Геге бредит — наверное, от ревности.
— Я мог тебя спасти — все-таки я не совсем каменный, — но ты допустила роковую ошибку, влюбившись в эту омерзительную псину. Я все позволил бы тебе, если бы ты отвела мне почетное место в своей жизни. Ты была неуязвима, совсем как я — в каком-то смысле, девственница. Вглубь твоего сердца никто не мог проникнуть. Мы шли в одну сторону, восхищенно глядя друг на друга с соседних вершин, — двое равных. Но ты проявила неуважение, сравнила меня с животным и погубила себя. Ты насмехалась надо мной, потому что хотела быть только с ним, каждую секунду. По счастливой случайности я нашел твои стихи — те, что были спрятаны между страниц «Песни песней». Романтическая чушь, писанина неудовлетворенной школьницы. И посвященная кому? Ему, Ринтинтину! Мне ты никогда не посвящала такие восторженные строки. Только собаке. Поняла? Я просто вынужден наказать тебя.
Пили побледнела. Однако вид кейса с сокровищем ее успокоил. Верные люди будут ждать ее прямо на выходе из самолета. Никто не сможет отнять золото. Нет, Виуэла все-таки дурак. Он слишком доверяет Лучо. Несколько слитков — и они полетят в Бразилию вместо Европы…
— Я специально сделал паузу. Дал тебе помечтать о том, куда ты прикажешь лететь, подкупив пилота. В Бразилию? С такими средствами можно направиться куда угодно. Единственно слабое место в твоих планах — то, что самолет никогда не сядет. Ты не обратила внимания, что кейс бронирован. Сейчас его механизм уже пришел в действие, и без ключа замок ни за что не открыть. Представляю, как ты кидаешься на чемоданчик, тянешь защелки, дергаешь их. Ты надеешься найти специалистов, думая, что любой замок можно открыть. Да, ты права. Подожду, пока ты не успокоишься.
Пили упала в кресло, стряхнула с себя Ринтинтина, перевела дух. Какая мелочность! Булавочный укол. Подумать только, что ее муж способен на такие подлости. Как ее угораздило выйти замуж за такую презренную личность! Пили залилась слезами от стыда.
— Не плачь, Пили. Я не такой мелочный, как тебе кажется. Кейс забронирован, но вовсе не из желания досадить тебе. А для того, чтобы слитки не пропали. Через несколько секунд взорвется бомба, заложенная в самолет. Мне жаль верного Лучо. Кейс ляжет на дно в заранее рассчитанном месте, а наверху рыбы станут поедать то, что останется от тебя и от этой твари. Когда все успокоится, я подберу золото. Прощай навсегда.
Пили бросилась к Ринтинтину.
— Скорее, возьми меня, вонзай крепче, аааах.
И прогремел взрыв.
Инь и Ян вконец обезумели. Клекот их слышался вот уже больше часа, сопровождаемый оглушительными хлопками крыльев (Хумс привязал птенцов к камню). Красный диск луны, удушающая жара — ни малейшего дуновения воздуха — и молчание насекомых, распуганных птицами, мешали путникам заснуть. Зум, подойдя к индейцам, поприветствовал их самым изысканным образом и спросил:
— Вы, кто знает язык примет, скажите, что означает это молчание, таящее в себе звуки?
Ответ был кратким и неясным:
— Ждите Нгуенхуена.
Рука и Тотора нашли узкую щель в скале, втиснулись туда и легли, приноравливаясь к ее причудливым изгибам. Но прежде они