На лай четырех собак, возвестивших о появлении чужих людей, из дома вышел человек лет пятидесяти, с располагающей наружностью. За ним показались пять красивых, здоровых молодцов, его сыновей, и высокая, крепкая женщина, их мать. Картина была ясна: этот человек, со своими бравыми домочадцами, среди новых построек, в этой почти девственной местности, представлял собой законченный тип колониста-ирландца, который, устав от нищенской жизни на своей родине, отправился искать достатка и счастья за моря.
Не успели путники представиться, как уже раздались сердечные слова хозяина:
– Чужеземцы, милости просим в дом Падди О'Мура!
– Вы ирландец? – спросил Гленарван, пожимая руку колониста.
– Был им, – ответил Падди О'Мур, – а теперь я австралиец. Кто бы вы ни были, господа, входите и будьте как дома.
Оставалось только воспользоваться без дальнейших церемоний этим радушным приглашением. Миссис О'Мур тотчас же повела в дом леди Элен и Мери Грант, а сыновья колониста помогли пришельцам снять их оружие.
В нижнем этаже дома, сложенного из толстых бревен, находилась большая, светлая, совсем новая горница. К стенам ее, выкрашенным яркой краской, было приделано несколько деревянных скамей. Тут же стояло с десяток табуреток, два дубовых буфета с расставленной на них белой фаянсовой посудой и блестящими оловянными жбанами, и широкий длинный стол, за которым, пожалуй, и двадцати гостям было бы не тесно. Вся обстановка как нельзя более соответствовала и этому прочно построенному дому, и его крепким обитателям.
На столе уже стоял обед. Между ростбифом и жареной бараньей ногой дымилась суповая миска; кругом были расставлены большие тарелки с маслинами, виноградом и апельсинами; тут было все необходимое и даже больше того. Хозяин и хозяйка были так приветливы, стол так велик и так заманчиво уставлен яствами, что не сесть за него казалось просто неучтивым. В это время появились работники фермера; они были на равных правах с хозяевами и обедали вместе с ними. Падди О'Мур указал места, предназначенные для гостей.
– Я ждал вас, – сказал он просто Гленарвану.
– Ждали? – с удивлением переспросил тот.
– Я всегда жду пришельцев, – ответил ирландец.
Затем он торжественно произнес предобеденную молитву, а его семья и слуги почтительно стояли у стола. Элен была растрогана простотой нравов. Во взгляде мужа она прочитала, что он разделяет ее чувства.
Обеду была воздана заслуженная честь. Завязался общий оживленный разговор. Ведь у ирландцев и шотландцев много общего. Узенькая река Твид больше отделяет Шотландию от Англии, чем все двадцать лье Ирландского канала отделяют древнюю Каледонию от зеленого Эрина [95].
Падди О'Мур рассказал свою историю. Это была типичная история эмигранта, изгнанного нуждой со своей родины. Из тех, кто уехал за счастьем на чужбину, многие находят лишь горести и неудачи. Они пеняют на судьбу, забывая, что виноваты их собственные пороки и лень. Кто смел, трудолюбив и рачителен – тот добивается успеха.
Именно таков был Падди О'Мур. Он уехал из Дандолка, где вместе с семьей умирал от голода, к берегам Австралии, высадился в Аделаиде. Работе на шахте он предпочел нелегкий, но дающий верный достаток труд земледельца, и через два месяца по прибытии он завел свое хозяйство, так процветающее ныне.
Вся южная Австралия разделена на участки по восемьдесят акров, которые правительство предоставляет колонистам. Хороший земледелец может на них прокормиться и даже накопить кругленькую сумму фунтов в восемьдесят.
Падди О'Муру это удавалось. Ему помогли его агрономические познания. На свои сбережения он выгодно приобрел новые участки. Его семья и хозяйство процветали. Ирландский крестьянин стал землевладельцем, и, хотя он работал всего два года, у него было уже пятьсот акров распаханной земли и пятьсот голов скота. В Европе он был рабом, здесь же стал сам себе господином и независимым, как в самой свободной стране.
Выслушав рассказ ирландского эмигранта, гости искренно и сердечно поздравили его. Окончив свое повествование, Падди О'Мур, без сомнения, ждал, что на его откровенность гости ответят такой же откровенностью, однако никаких вопросов им не задавал. Он был из тех сдержанных, скромных людей, которые говорят: «Вот кто я, а кто вы такие – об этом я вас не спрашиваю». Гленарван и сам хотел рассказать ему о «Дункане», о том, что яхта стоит на якоре у мыса Бернулли, а также о поисках, которые он продолжал с такой неутомимой настойчивостью. Но, будучи человеком, который всегда прямо идет к цели, он прежде всего спросил Падди О'Мура, не знает ли тот чего-нибудь относительно крушения «Британии».
Оказалось, что ирландец ничего не слышал о таком судне. Да и вообще за эти два года не случилось ни одного кораблекрушения ни у самого мыса, ни в окрестностях его. Между тем «Британия» потерпела крушение не более двух лет назад. Ирландец с полной уверенностью утверждал, что никто не был выброшен на этой части западного побережья.
– А теперь, милорд, – прибавил он, – я спрошу, почему это вас интересует.
Тут Гленарван рассказал колонисту историю документа, рассказал о плавании «Дункана» и обо всех попытках отыскать капитана Гранта. Не скрыл он и того, что после столь определенных заявлений Падди О'Мура приходится отказаться от всякой надежды разыскать потерпевших крушение на «Британии».
Эти слова произвели удручающее впечатление на его спутников. У Роберта и Мери заблестели слезы на глазах. Даже Паганель не мог найти ни единого слова утешения и надежды. Джон Манглс терзался мучительной скорбью.
Отчаяние начало овладевать мужественными, великодушными людьми, понапрасну приплывшими на «Дункане» к этим далеким берегам, как вдруг кто-то произнес:
– Благодарите бога, милорд. Если капитан Грант жив, то он в Австралии.
Глава VII
АЙРТОН
Невозможно представить себе удивление, вызванное этими словами. Гленарван вскочил и, оттолкнув табурет, крикнул:
– Кто это сказал?
– Я, – ответил один из работников Падди О'Мура, сидевший в конце стола.
– Ты, Айртон? – проговорил колонист, изумленный не менее самого Гленарвана.
– Да, я, – отозвался взволнованным, но решительным голосом Айртон, – такой же шотландец, как вы, милорд, и один из потерпевших крушение на «Британии».
Впечатление, произведенное таким заявлением, было неописуемо. Мери Грант, почти лишившись чувств от волнения и счастья, склонилась на грудь леди Элен. Джон Манглс, Роберт,
Паганель вскочили со своих мест и бросились к тому, кого Падди О'Мур только что назвал Айртоном.