Рауль объяснил эти слезы лихорадочным волнением, возбужденным в молодой девушке его нежным признанием. Он не сомневался более, что он любим, и счастье его удвоилось.
Когда возвратился Бенуа, ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что случилось во время его отсутствия. Он подошел к Раулю и сказал ему с выражением беспредельной важности и истинно родительского умиления:
— Сначала составьте себе положение, а потом… Ну! а потом, может статься, ваши желания сойдутся с моими…
Раулю захотелось броситься на шею этого достойного и превосходного человека и сжать его в своих объятиях. Без сомнения он и сделал бы это, но приход майора Танкреда д'Эстаньяка остановил это пылкое излияние чувств.
— Ну что? — с живостью спросил Бенуа у майора.
— Я не ошибся, — отвечал тот.
— В чем?
— В том, что барон де Кардальяк третьего дня порешил наследство своей тетки!..
— Разорился?..
— В пух.
— А все верит своему секрету?
— Еще бы… и даже более, чем прежде!..
— Стало быть, он соглашается продать свою роту?..
— В ту минуту, когда я заговорил с ним об этом, дело было уже почти решено с другим…
— Ах! Боже мой! — вскричал Рауль.
— Успокойтесь, — перебил майор, — я несколько возвысил цену, и, так как я товарищ барона, нам отдано преимущество.
Рауль подпрыгнул от радости.
— Итак, кончено? — спросил Бенуа.
— Я дал слово за нашего молодого друга…
— А цена?
— Пятьдесят тысяч, конкурент наш предлагал сорок восемь.
— Когда можем мы кончить? — спросил кавалер.
— Когда хотите. Патент и передаточная расписка барона со мною…
— Я побегу за деньгами! — вскричал молодой человек.
— Постойте, — остановил его Бенуа. — Как вы думаете, — прибавил он, обращаясь к майору, — не надо ли, чтобы прежде, нежели наш любезный Рауль отдаст свои деньги, регент одобрил и подписал уступку этой роты?..
— Да, конечно, — отвечал Танкред.
— Опять задержка! — прошептал Рауль.
— Никакой, если только регент в Париже… Вы знаете, здесь ли он, любезный майор?
— Да. Он не выезжает из Пале-Рояля.
— Стало быть, сегодня вечером все будет кончено, — продолжал Бенуа. — Я, кажется, вам говорил, что виконт Ролан де Сильвера в большой милости при дворе… Я отправлюсь к нему и отдам эти бумаги. Он тотчас поедет к регенту, и вы можете расплатиться вечером. Я думаю, это будет вам очень приятно, потому что вы должны спать не совсем спокойно возле вашего чемодана, набитого золотом!..
— Сколько же я буду вам должен? — сказал Рауль.
— Десять тысяч ливров, которые прибавлю к вашим сорока, — отвечал Бенуа, смеясь, — и уверяю вас, что вы найдете во мне не слишком жестокого кредитора… Однако пора! Я бегу к виконту. Вы подождете меня здесь, не правда ли?..
— Если вы позволите… — пролепетал молодой человек, которого мысль снова остаться наедине с Эмродой приводила почти в исступление.
Надежда эта была обманута. Бенуа точно вышел, но майор Танкред остался с молодыми людьми. Бедная птичка была так опутана, что ей невозможно было улететь. Следовательно, средства обольщения, употребляемые до тех пор, становились бесполезны; с другой стороны, благоразумие требовало не допустить Эмроду сделать какой-нибудь из тех необузданных поступков, которые так свойственны дочерям Евы. Рауль предпочел бы дуэт, но принужден был покориться необходимости и довольствоваться трио.
Отсутствие Бенуа было продолжительно. Он возвратился только к шести часам вечера и в карете.
— Регент подписал! — вскричал он, войдя в комнату, и показал Раулю пергамент, запечатанный огромной печатью, с гербом Франции, и подписанный Филиппом Орлеанским.
— Рота ваша, любезный друг, — сказал он юноше. — Только надо заплатить, и сегодня же вечером.
— Я готов, — отвечал Рауль.
— Я приехал в карете, — продолжал Бенуа. — Поедем к вам, возьмем деньги и вернемся сюда обедать. Потом мы с майором отвезем пятьдесят тысяч бедному безумцу Кардальяку, который тотчас их прокутит.
Рауль мог только согласиться на это предложение. Он сел в карету со своими двумя покровителями, и все трое приехали в гостиницу «Золотое Руно». По приказанию господина, Жак отворил дверь и на лице его отразилось сильная радость, когда он узнал, что с него будет снята всякая ответственность. Рауль раскрыл чемодан, чтобы вынуть вещи, доставшиеся ему от маркиза Режинальда, но тотчас передумал.
— Окажите мне еще одну услугу, — сказал он Бенуа.
— Какую?
— Поберегите у себя эти вещи, пока я их не попрошу у вас.
— Охотно, — отвечал Бенуа. — В моей кассе они будут в совершенной безопасности…
— Разумеется, гораздо более, чем в моих руках, — отвечал с улыбкой молодой человек.
Чемодан был отнесен в карету, и трое спутников возвратились на улицу Грента.
XX. Щедрость Бенуа
Приехав в магазин «Серебряный Баран», Рауль, Бенуа и Танкред д'Эстаньяк нашли там виконта де Сильверу, который ждал их с Эмродой. Кавалер де ла Транблэ с жаром поблагодарил виконта за беспокойство, которое он принимал на себя, чтобы способствовать успеху важного дела, подробности которого мы изложили и перед нашими читателями. Виконт вежливо отвечал, что считает себя счастливым, найдя случай быть полезным Раулю.
Наконец сели за стол. Обед не был так оживлен, как накануне. Какое-то непонятное смущение царствовало между собеседниками и леденило их веселость. Рауль был грустен, хотя и повторял себе, что достиг наконец цели своих желаний и что счастье, постигшее его, было так неожиданно. Какое-то тайное, необъяснимое предчувствие омрачало его мысли.
Эмрода, казалось, была нездорова. Она отвечала только односложными словами на все вопросы, по большей части хранила угрюмое молчание и ничего не ела и не пила. По временам она печально взглядывала на Рауля, и тогда ее большие глаза наполнялись слезами, которые она отирала украдкой.
Бедная Эмрода! Погибшее создание! сообщница воров! в ее сердце оставался, однако, уголок не совсем развращенный, и в этом уголке таились два небесных цветка: много, сострадания и немного любви!..
Бенуа, очевидно, был очень озабочен. Обращение молодой девушки его сердило. Он бросал на нее грозные взгляды, которых она по большей части не видала и которые заставляли ее пожимать плечами, если неравно она примечала их.
Танкред д'Эстаньяк, молчаливый против обыкновения, сосредоточил все свое внимание на рябчике с трюфелями и шамбертене, к которым, как казалось, питал истинное обожание.
Один между всеми собеседниками, виконт де Сильвера сохранил свою блистательную веселость и остроумие. Но напрасно он усиливался расшевелить своих товарищей, наконец отказался и замолчал, по примеру других.