Со времени ее отъезда здесь все оставалось нетронутым. Толстая пелена пыли покрывала каждый предмет в комнате – дешевый комод соснового дерева, который она сама покрасила в белый цвет, железную кровать с цветастым одеялом, старенькое радио на прикроватной тумбочке. Келли включила радио. Оттуда раздались звуки музыки и треск атмосферных помех. Келли улыбнулась, удивленная, что радио еще работает, и выключила его.
Прислоненная к ее подушке на кровати лежала ее кукла Бэбс. Когда Келли взяла ее в руки, кукла заплакала: «Уа-а-уа-а!» Келли вытерла с ее лица слой пыли, наклонила куклу так, чтобы она открыла глаза, потом тронула подол голубого платья, сшитого для нее матерью на руках.
Бэбс была главным подарком Санта-Клауса в день, когда Келли исполнилось семь лет. В том году на Рождество у них была елка. Отец принес ее в дом в Сочельник, и весь вечер они втроем – отец, мама и Келли – низали бусы из кукурузных зерен, клеили мучным клейстером бумажные цепи и украшали елку звездами, леденцами и снежинками, не забыв и об огромной звезде из фольги на верхушке. Когда отец стащил несколько кукурузин и съел их, мама рассмеялась и шлепнула его по руке. Отец подмигнул Келли и поделился с ней зернышками. А наутро под елкой Келли увидела Бэбс.
Келли прижалась щекой к пыльным белокурым волосам и зажмурилась, смущённая неожиданно нахлынувшими воспоминаниями. Она покачивалась из стороны в сторону, рассеянно баюкая куклу, когда внезапно услышала, как во двор въехала машина.
«Полиция!» – подумала она, и может быть, с ордером на обыск, чтобы обнаружить новые улики против отца. Быстро пройдя обратно в гостиную, она приподняла выцветшую на солнце штору как раз вовремя, чтобы увидеть, как из джипа вылезает Сэм Ратледж. На мгновение она застыла от страха, подумав, сколько нового он сможет узнать теперь о ее корнях и какое впечатление у него сложиться о ней.
Но беспокоиться об этом было поздно. Он уже шел к двери. Она опередила его и распахнула перед ним дверь, все еще стоя с куклой в руках. Быстрым движением он смахнул с головы побитую всеми ветрами шляпу и запнулся на пороге.
– У меня было предчувствие, что я застану вас здесь. – Карие глаза его испытующе и с нежностью глядели на Келли.
– Мне хотелось побывать здесь.
Она смущенно сжала в руках куклу, взволнованная его присутствием, но не желавшая выказать это волнение.
Он кивнул, согласившись с таким объяснением.
– Я только что говорил с Оливером Зелински. Он сообщил мне, что вы виделись с отцом.
На секунду она вновь перенеслась в тесную каморку для свиданий с арестованными, вновь очутилась через стол от отца.
– Он ненавидит Кэтрин. Наверное, до этого дня я и не догадывалась, как сильно он ее ненавидит.
– Знаю. – Приблизившись, он тронул нейлоновые пряди волос у куклы. – Наверное, это ваша кукла.
– Я не смогла забрать ее, когда уезжала. В чемодане места не было. – Она посторонилась, словно приглашая его войти. С появлением в ней Сэма гостиная сразу же стала казаться тесной. Она старалась не опускать глаз, через силу глядя прямо ему в лицо.
– Вы не спросили, почему я соврала насчет того, кто я и откуда.
Он быстро окинул взглядом комнату, прежде чем обратить глаза к ней.
– Думаю, я понял, почему.
– Дом не всегда выглядел так, как сейчас. Когда мама была жива, она вечно в нем все чистила и драила, то краску подновляла, то из лоскутьев делала шторы или чехлы. После ее смерти я тоже пыталась, но…
– Сколько вам было, когда она умерла?
– Восемь лет. Тут я говорила правду, – сказала она и отвернулась. – И печь она любила тоже. В доме тогда так вкусно пахло. – Машинально Келли ухватила куклу поудобнее и, держа ее в обеих руках, оглядела комнату, видя ее не такой, какой она была на самом деле, а какой представлялась ей в воспоминаниях. – Помню, мама все ходила от окна к окну, дожидаясь, когда отец вернется. Иногда она и мне разрешала не ложиться, ждать его вместе с ней, и я притаскивала сюда на диван подушку и одеяло и ждала. Когда он въезжал во двор, она поскорее отсылала меня в мою комнату, убеждая, что лучше мне оставаться там, «потому что папа себя плохо чувствует».
Сэм слушал скорее ее голос, чем слова. Голос этот казался ему чем-то вроде нешумного ручья – поверхность гладкая, а в глубине – подводные течения и водовороты, и ручей такой затягивает – не выбраться. Как затягивали ее сейчас воспоминания прошлых лет. И выглядела она при этом такой маленькой и одинокой – стоит тут одна с куклой в обнимку…
– Он и тогда выпивал, – рассказывала она. – Хотя не так много, как сейчас, и, наверное, не так часто. В раннем детстве я не понимала, что подразумевала мама, когда говорит, что он плохо себя чувствует. Я лишь знала, что не люблю, когда он приходит и от него так странно пахнет, а лицо раскраснелось, и говорит непонятно – то ласковый такой, нежный, а через минуту вдруг сердитый. Мама пыталась уговорить его бросить пить. Сколько раз она его просила, умоляла, и он обещал ей бросить. Какое-то время держался, а потом опять пускался в загул.
Ответных слов его она не ждала, и Сэм не произносил их – лишь смотрел, как она рассеянно прошла к дивану, провела рукой по диванной спинке. Какая-то часть его внутреннего «я» желала увести Келли отсюда – из этой грязной душной комнаты, но он понимал, что пребывание здесь ей необходимо.
Подняв голову. Келли уставилась в пространство.
– Иногда мы с мамой шли встречать его после работы, особенно часто – в дни получки. Наверное, она поступала так, чтобы ему труднее было завернуть в бар в конце дня и выпить там с друзьями. Ведь у него один стаканчик всегда вел за собой другой. Не раз и не два он ругался на чем свет стоит за то, что она не доверяет ему, шпионит, глаз с него не спускает. – Сделав паузу, она оторвалась от своего созерцания пустоты и перевела взгляд на него. – Он работал тогда у Ратледжей.
Сэм понял, каких слов она ждет от него, и сказал:
– Вот откуда вам известно, как пройти на винный завод.
– Да.
Взгляд ее по-прежнему был устремлен на него. Ему нравился темно-зеленый цвет ее глаз, этот глубокий, сочный оттенок свежей хвои. Но он не знал, как быть с тем, что прячут в себе ее глаза. Сейчас он был сердит на родителей, на Кэтрин за то, что раньше его не подпускали близко, что таились от него. Если б не эта отчужденность, он, может быть, лучше понимал Келли и то, что происходит у нее в душе.
– Потом, когда я подросла, она стала отправлять меня с наказом, чтобы привела его прямо домой, – неспешно вспоминала Келли. – Наверное, она подумала, что с маленькой дочкой он вряд ли заглянет в бар. Было так весело – встречать его одной, ехать у него на закорках, когда он шел к машине, болтать с ним всю дорогу домой. – Она замолкла, лоб ее на секунду озадаченно наморщился. – Но иной раз выполнить задачу мне не удавалось, и тогда мы заворачивали с ним в пивную – там было шумно и дым стоял столбом, и на моих глазах он превращался в совсем незнакомого мне человека.