— Слушай, Петя! Устраивай батарею в этой роще, которая виднеется там, правее дороги, а я возьму с собой разведчиков и телефонистов и пойду нащупывать командира полка.
— Смотри только не напорись на немцев, — говорит Коркашвили. — Дело пахнет чем-то скверным, я расставлю патрули из чукчуров. А где же у нас фронт?
— А вот прямо, куда смотрит твой нос… под прямым углом к общей позиции.
— Выходит, что нас обошли?
— Почитай что так… Ну, пока, до свиданья.
— А наблюдательный пункт? Где ты думаешь его выбрать?
— Сейчас не скажу. Ведь зги не видно. Хоть глаз выколи. Сперва переговорю с командиром полка, а там пошукаю во мраке.
Кое-как добрались до командира полка. В крошечной халупке, со щелями, завешанными шинелями и одеялами, чтоб не пропустить ни искры света, расположилось несколько человек.
За столом сидит полный, невысокий полковник в штабной форме — это новый командир полка: Томилин уже генерал-квартирмейстер на Кавказе. Перед ним, в неизменной вязанке, мой старый друг Гур-генидзе. У меня сразу камень сваливается с сердца. Возвращаюсь к себе и приступаю к выполнению задачи. Темно и мокро, как в чернильнице. Дождь все время льет, не переставая, то усиливаясь, то ослабевая, то снова возьмет да окатит нас душем холодной воды. Но наблюдатели не дают маху. Один справа, другой слева, они корректируют каждый выстрел. У немцев нет артиллерии, они бросают наудалую какие-то импровизированные бомбочки, но те попадают в болото.
С рассветом мы продолжаем методически обстреливать окопы и самые халупы, которые все время окутаны дымом взрывов.
— Когда же начнется атака? Предупредите.
— Когда загорится деревня.
Я понимаю. Хитрый Гургенидзе оттягивает минуту атаки до прибытия всех подкреплений.
— Все время над нашей батареей крутятся неприятельские авионы, но предусмотрительный Коркашвили так укрыл наши орудия, что и орлиный глаз не разглядит их. А стреляем мы, лишь только они отлетят в сторону.
Вот уже снова темнеет. Мы расстреляли целый комплект, а пехота все еще не шевелится. Наконец…
— Вот теперь поддайте ураганного огня, — сообщает Гургенидзе по прямому проводу. — Поднимаю людей, идем в атаку!
…Через две минуты: «Я уже в Скроде, прекратите огонь. От немцев остались только обугленные трупы и исковерканное оружие. Деревня наполовину сожжена, но мост уцелел. Сейчас перехожу мост и поворачиваю фронт под прямым углом на запад. Прошу сопровождать огнем по нашим указаниям. Лучше согласен получить пару снарядов в спину. Только не прекращайте огня!»
— Немцы все время отступают, я их преследую…
— Приближаемся к брошенным кавалерией позициям.
— Положение восстановлено! Прекратите огонь! Спасибо лихой батарее…
Высота 70.9
Все затихло на фронте…
И одновременно, казалось, успокоилась и вся природа… Холодные дожди, сырость, туман уступили место ясному небу и сухому, живительному дыханию ветерка. Прояснело и на душе. Но где-то в глубине человеческого организма заложено шестое чувство, открывающее ему то, что недоступно для глаза и для слуха. Это чувство присуще всякому, кто душой отдается своему делу. Оно предупреждает моряка о грозящем ему циклоне, поднимает на заре земледельца, будит бдительность пастуха и пробуждает инстинкт охотника. Это же чувство толкает меня с восходом на наблюдательный пункт, с которого, при первых лучах восходящего солнца, отчетливо вырисовывается весь горизонт — и влажные луга между Писсой и Скродой, и холмистые поля, по которым разбросаны домики деревень Конты и Попки, и возвышенные гребни за ними, где находятся главные позиции немцев…
— Батарея! Кто у телефона?
— Прапорщик Кулаков.
— Не спите, Яков Васильевич?
— Никак нет! И люди уже подле орудий. Только что заходил сюда старичок, командир 34 го полка, что правее нас. Заходил со своими офицерами. Говорили: «Хочу взглянуть на вашу батарею». Говорили, что по всему фронту молчат, наша артиллерия выпустит гранату-другую и снова затихает. А эта крошка все время огрызается, все время посылает в немцев свои снаряды, одна за всех. Все-то она щетинится, все-то она ежится во все стороны… Так мы ее и прозвали «Ежиком»…
— Так-то оно и есть! Придется нам и еще поежиться… Ведь теперь приходится повернуть орудия под прямым углом, так как стрелки ликвидировали обход и выровняли фронт. Теперь перед нами уже новые цели.
— Так я сейчас доложу капитану Шихлинскому. Они еще спят…
— Рустам-бек! Наша задача уже закончена. Стрелки по ту сторону моста выходят на общую линию фронта. Теперь мы остались у них за флангом, надо пристрелять главные точки перед сибирскими полками.
— А что же делает их артиллерия?
— Не знаю. Думаю, что ничего. Пьет чай.
— Так что же, мы одни за всех?
— Как всегда. Потому-то всегда и выходим сухи из воды.
— Да ведь у нас туда может стрелять только одно правофланговое орудие.
— Так я с ним и начну пристрелку. А прочие пусть меняют фронт и роют окопы.
…Готово! Уже пристреляно одиннадцать целей по всему фронту. Но вот эта командующая высота… Она в стороне от других, далеко, почти за пределами нашей досягаемости.
— Цель Н. 12. Высота 70.9.
Рустам-бек протестует: «Люди валятся с ног от утомления, ведь три дня и три ночи ведем сумасшедшую стрельбу, вздремнули только перед рассветом. Теперь меняем фронт, заново вырыли все окопы».
— Ну скажи нашим молодцам, чтоб не обижались, — эта цель уже будет последняя!
Цель пристреляна. С легкой совестью я кончаю работу. Оглядываюсь по сторонам и вижу: шагах в двухстах левее и позади организуется наблюдательный пункт, а за ним, слегка маскируясь складкой местности, батарея… Пойду, взгляну, что это за люди…
Люди эти оказались — 1 батарея Гвардейского стрелкового артиллерийского дивизиона. Нет, бригады… Та батарея, которая создалась нашими руками, руками моих любимых товарищей, офицеров и солдат — из ничего, из случайных взводов 1, 2 и 3 бригад финляндского артиллерийского полка. Сколько имен, сколько лиц проносится в моей памяти! Это та батарея, в которой солдаты плакали, прощаясь со мной, узнав о моем уходе. А теперь это все чужие, незнакомые лица, — только одна эта пушка, которой ствол я обнимаю своими руками, если б в ней билось сердце, могла бы вспомнить былое!
Батареей командовал М.Н.Безкорнилович, бывший когда-то моим помощником по обучению новобранцев во 2-й бригаде. Я знал его мать и трех сестер, был шафером на свадьбе старшей и провожал его с молодой женой в дни его медового месяца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});