Читать интересную книгу Свадьбы - Лидия Вакуловская

Николай свернул с широкой песчаной улицы в свой переулок, по которому еще бродили остатки косматого тумана, и сразу же остановился, увидев женщину, которая сидела на лавочке подле его дома, повернувшись в его сторону, — видимо, ждала его. И как только увидела, принялась торопливо вытирать глаза кончиком головного платка и сморкаться в него.

Николай подошел к скамейке.

— Опять вы пришли? — с неприязнью спросил он.

— Колечка, больная я вся… Зима идет, а топлива нету. И хата валится… — Женщина смотрела на него снизу жалкими глазами и заталкивала под платок седеющие волосы. Платок на ней был давно не стиранный, туфли стоптанные, серый мужской плащ измят и в каких-то маслянистых потеках.

Николай вынул из кармана три красных бумажки (вчера перед поездкой помощник вернул ему долг), протянул ей деньги.

— Возьмите и уходите.

— Колечка!.. — Женщина поймала его руку и стала, обцеловывать ее.

Николай со злостью выдернул свою руку, ушел во двор, захлопнул калитку и набросил на нее крючок.

Дома, как он и предполагал, никого не было. На столе в кухне стояла приготовленная для него еда, покрытая льняным полотенчиком. Возле литровой банки с молоком лежала записка жены и распечатанное письмо от брата. Ленчик писал, что получил звание подполковника, а заодно и новое назначение: на Север, командовать авиаполком, и что перед отъездом туда заглянет на недельку к ним. А записка жены была коротенькой:

«Коля! Ты поспи и к вечеру приезжай к нам. Не забудь мешки, лежат в чулане. И как же теперь? Мы на юг хотели, а Ленчик приедет. Отменить юг?»

Есть он не стал, и спать ему не хотелось — уж больно муторно было на душе. Он сбросил форменную одежду, переоделся в старое, вышел во двор и огляделся, отыскивая себе какую-либо работу. Но никакой работы не нашел: все было ухожено во дворе, даже дрова на зиму они попилили и покололи с сыном на той неделе и загрузили в сарай. Он послонялся по двору, присел на козлы, стоявшие без дела у сарая, закурил. Солнце начинало припекать, от тумана не осталось и следа. Небо заголубело, воздух стал стеклянно-чистым, и осенний день пустился наливаться летней жаркостью.

Николай докурил, пошел в сарай и выкатил к крыльцу мотоцикл с коляской. Затем начал выносить из чулана и складывать в коляску сложенные вчетверо мешки.

2

Огороды нареза́ли горожанам в северной части городка, на самой его окраине, и они узкими полосками сбегали по некрутой покатости к реке.

Николай провел мотоцикл по стежке меж двумя полосками и въехал, уже по вскопанному, на середину своего огорода, где высокой кучей была насыпана выбранная картошка.

Аленка первой бросилась к нему:

— Папка, папка, смотри, я быстрее бабушки подбираю! Она корзинку, а я две!..

Косички у Аленки растрепались, глаза блестят, блестят и зубы на загорелом, измурзанном лице, и вся она полна радостного волнения, что вот она не просто девочка Аленка, папина и мамина дочка, а уже помощница, не отстает от взрослых.

— Молодец, — сказал он дочке, слезая с мотоцикла. — Так и надо.

Надя и Толик тоже бросили копать, вонзили в землю лопаты. И мать Николая, Евдокия Семеновна, поставила корзину, разогнула спину. Лица у всех горели огнем, у Толика по голой бронзовой спине текли ручейки пота. И не удивительно: вон какой кусище с утра махнули! Толик сразу сел на ворох сухой ботвы, потянулся к бидону с водой. Совсем упарился парень. Телом-то он здоров, и самый рослый в своем девятом классе, а к физической работе не очень-то приучен.

— Ты почему так рано? Мы тебя к вечеру ждали, — сказала ему жена. — По-моему, ты не спал.

— Ладно, — махнул он рукой.

— Ну что за глупости? Неужели бы мы сами не справились? — Надя развязала косынку, недовольно встряхнула ее и снова набросила на голову. Была она невысокая и худенькая, сын на две головы перерос ее, и Аленка в свои десять лет почти догнала мать.

— И хорошо, что подъехал, а то бы мы и поесть не вспомнили, — сказала Евдокия Семеновна. — Пойдемте ополоснемся в реке да пообедаем.

— Идите, я поел, — сказал Николай, не желая ни есть, ни идти к реке.

Он взял из коляски мешок и начал сгребать в него картошку. Евдокия Семеновна с Толей и Аленкой пошли к реке, а Надя осталась возле него.

— Коля, что случилось? — спросила она.

— Ничего. А почему ты спрашиваешь? — ответил он.

— Неправда, ведь я чувствую, — сказала она.

— Ты всегда чувствуешь, — натянуто улыбнулся Николай. И объяснил: — Поездка паршивая была. Туман всю дорогу, а в Гомеле с дежурным схватился.

— И все? — удивилась Надя. — У нас тоже большой туман был. Ну как, по-твоему, хорошая картошка?

— Нормальная, — сказал он, ставя на землю мешок.

— А мы с мамой считаем, в прошлом году лучше была. — Надя с первого дня замужества называла Евдокию Семеновну «мамой». — Ну ладно… — сказала она и ушла к реке.

Брат Ленчик (для других он Леонид Васильевич, а для своих и теперь Ленчик) не раз говорил: «Бросьте вы с огородом возиться, картошки в магазинах хватает. Не хотите с сумками таскаться — закупите с осени, и будет в погребе лежать». А мать отвечала: «Такой в магазине не купишь, у нас свой сорт выведен. Да и как можно от огорода отказаться?» Срабатывала сила привычки. Еще в голодную пору войны нарезали им эту полоску у речки, и полоска исправно кормила и выручала их в тяжелые времена. Вот и привыкли к этому клочку земли, стал он как бы родным. И не в тягость он, не в обузу, нет. В этом есть своя особая прелесть: готовиться к посадке, вспахать, удобрить землю, потом сажать, окучивать, полоть. Видеть, как всходят растения, зеленеют, идут в рост, зацветают. И ты все время присутствуешь при этом, ты участник разумного цикла работ.

Картошка была хороша: крупная, розовая, без червоточинки. И уродила славно: судя по тому, что уже выбрали, полоска даст пудов восемьдесят. Зря Надя с матерью считают, что в прошлом году была лучше…

Николай специально старался думать о картошке, о приезде Ленчика, о его переводе на Север. Специально, чтобы отогнать от себя мысли о женщине в стоптанных туфлях и замызганном плащишке.

Он взял у Нади лопату, стал копать вместе с Толиком. Теперь за ними подбирали трое: мама, Надя и Аленка, и дело пошло быстрее. Правда, день разгорелся сухой и жаркий, солнце пекло во всю ивановскую. Но от реки несло спасительной влажной свежестью, остужавшей жару, и жара почти не ощущалась.

Когда копать осталось самую малость, Николай повез первые мешки с картошкой домой. Вместе выкатили мотоцикл по рыхлому на межу, а с межи — на твердую дорогу. Евдокия Семеновна с ребятами сразу же поворотили на огород, а Надя задержалась, спросила его:

— Все-таки что у тебя случилось? Только не притворяйся, будто ничего. У тебя все на лице написано.

— То и написано, что поездка дурная была, — ответил Николай.

— И поэтому ты сам не свой? — Надя недоверчиво усмехнулась.

— И поэтому и по другому. — Он не хотел говорить ей правду и сразу же придумал иную причину: — На юг собрались, а теперь что? Пока Ленчик приедет — вернулись бы. Так нет же! Сиди неизвестно сколько дома и жди, пока тебе в Конотопе отпускные начислят да сюда переведут. Придумали придумщики! Сто лет зарплату в своем депо начисляли и в срок выдавали, так кому-то в голову стукнуло новшество ввести. Это все равно, что в Киев через Сахалин ехать! А ты хочешь, чтоб я спокойным был, — сердито заключил он.

Все, безусловно, было верно. Новшество с начислением зарплаты, отпускных и так далее не на месте, а за сто километров от места, в Конотопе, где находилось отделение железной дороги, — это новшество никого не устраивало. Правда, считалось, что подобное нововведение принесло депо некий экономический эффект в виде некой экономии средств. Но морального, так сказать, эффекта не получилось, вернее же получился минус-эффект.

Однако не в этом было дело. И Надя это поняла.

— Хорошо, Коля, не хочешь говорить — не нужно. Поезжай, — Надя тронула его за плечо, повернулась и пошла по зарыжелой, выгоревшей стежке к своим.

Они управились с огородом лишь к темну и покинули свою полоску после того, как в костре отстреляла искрами, отгорела сухая ботва, обратившись в кучку золы. Николай сделал десять ходок на мотоцикле, перевозя домой картошку, и всякий раз, когда мотоцикл сворачивал в переулок, ему казалось, что женщина в мужском плаще и стоптанных туфлях сидит на лавочке у калитки.

Впервые он увидел ее два года назад. С тех пор встречал не более пяти-шести раз, когда она сама являлась к нему, вот так, как явилась сегодня, наверняка зная, что дома никого нет, а он должен появиться, или когда караулила его где-нибудь на улице. Ее появления терзали ему душу, он гнал ее прочь. Она надолго исчезала, он почти забывал о ней, но потом она вновь напоминала о себе.