Читать интересную книгу Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни - Софья Андреевна Багдасарова

было неприятно. Наверно, это был грех – не любить Господа из-за какой-то фрески, но Клавдия давно начала замечать, что чем больше она проводила времени в церкви и чем больше слушала медовые наставления о повиновении приходского священника фра Лоренцо после исповеди, тем меньше любила Бога. Особенно Отца.

Пока шел обряд, Клавдия любовалась яркостью вышитой парчи облачений и наслаждалась прохладными песнопениями монахов. В такие моменты идеальной красоты среди идеальной архитектуры ей удавалось отдохнуть и немного восстановить иссякшие душевные силы. Когда церемония закончилась, мраморные полы капеллы опять стали звонкими от шарканья, топота каблуков и звона шпор. Соседка Мариетта что-то гудела у нее над левым ухом. И тут движение толпы вынесло Клавдии навстречу прославленного Гвидо Гвиницелли. Великий поэт (которому суждено стать учителем Данте Алигьери, родившегося три дня назад в соседнем квартале) был наряжен в зеленый бархат. Он увидел Клавдию и собрался было кивнуть ей, а то и сказать что-то приветственное, но на лице женщины отразился такой ужас, что красавец-поэт замер в недоумении, а она поспешила, не оборачиваясь, к выходу из храма. Ведь ее сопровождали Мариетта и преданный мужу лакей.

А с каким бы удовольствием Клавдия остановилась поболтать с Гвидо! Она с блаженством перебирала в памяти моменты общения с ним. Вот знакомство: все обсуждают печальные новости о том, что коварный севастократор Иоанн Палеолог разбил где-то в Македонии армию ахейского князя Гильома Виллардуэна, который писал такие славные стихи. А Клавдия тогда молчала после разговора с отцом, который говорил, что ей пора выходить замуж и он присмотрел ей отличного жениха – купца, недавно вернувшегося из дальнего путешествия, который поэтому не слыхал о ее поэтических забавах и, значит, не испугается этой ее неженской привычки. Так Клавдия узнала, что ее талант сделал ее «порченным товаром».

Но когда ей представили знаменитого Гвидо Гвиницелли, все плохие мысли мигом покинули ее – ведь он, давно знакомый со стихами «Превосходнейшей Девицы», Компьюты Донцеллы, так почтительно поцеловал ей руку, так восхищался ее талантом, так хвалил ее за владение родным языком. Он говорил ей, что большая честь для Флоренции породить такую деву, когда и мужчин-поэтов, овладевших сладкой наукой нанизывать слова вслед за провансальцами еще по пальцам пересчитать. А еще та встреча спустя несколько месяцев, когда он буквально воспевал ее за то, что в Италии наконец тоже появились в ее лице trobairitz, женщины-трубадуры, и преподнес посвященный талантливой девице сонет «Прекрасной именем достойной госпоже»… А тот вечер, когда наравне с мужчинами она участвовала в конкурсе поэтов… Да ладно, чего уж тут вспоминать, хватит – Клавдия спешила домой, счастливая (если тут можно употребить это слово) тем, что избежала дать мужу новый повод для гнева разговором с незнакомым ему человеком.

Гнев, гнев… До того как стать женою, Клавдия удивлялась, почему Библия числит его среди семи смертных грехов. Прелюбодеяние – понятно, обжорство – тоже, это пути к изничтожению своей души и тела. Почему гнев стоит наравне с ними? Ну, поругался человек, расстроился, что с того? Но в этом доме Клавдия ощутила тот самый гнев, за который грешников ввергали в Геенну Огненную. Ибо этот гнев сам был как Геенна, как горящие потоки лавы или расплавленного металла в мастерской кузнеца. Гнев ее мужа убивал, он проедал плоть огнем вплоть до костей, заставляя корчиться в невыносимых страданиях, желать превратиться в бесплотную тень, исчезнуть.

Клавдия поднималась по дубовой лестнице в супружескую спальню и старалась не думать о том, в чем рокочущий муж будет обвинять ее сегодня – в плохом ужине, приготовленном прислугой, которую он сам же и нанял; в том, что в доме пищат мыши; в росте цен на шерсть; в том, как безродный Гальгано Медичи попытался обвести его сегодня вокруг пальца, а все помнят, как его дед-медикус работал за гроши, ставил пиявки и мочу на вкус пробовал.

Или в том, что она на него непочтительно смотрела – самое абсурдное из обвинений, потому что смотреть на супруга почтительно Клавдия научилась почти сразу.

Джотто. «Аллегория Гнева». Фреска из цикла «Аллегории Добродетелей и Пороков», 1304–1305 гг. Капелла Скровеньи (Падуя)

ДЖОТТО (1266/7–1337) БЫЛ МЛАДШИМ СОВРЕМЕННИКОМ НАШЕЙ ГЕРОИНИ. ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ ЭТОГО РАССКАЗА ВЫБРАНО В ГОД ЕГО РОЖДЕНИЯ, ЧТОБЫ ПОДЧЕРКНУТЬ ЭТУ РАЗНИЦУ ПОКОЛЕНИЙ. ДЖОТТО СЧИТАЕТСЯ ОСНОВАТЕЛЕМ ИТАЛЬЯНСКОЙ ЖИВОПИСИ, ЕГО ИСКУССТВО СТАЛО ВЕХОЙ, ОЗНАМЕНОВАВШЕЙ ПЕРЕХОД ОТ СРЕДНЕВЕКОВОГО ИСКУССТВА, ПРОПИТАННОГО ВИЗАНТИЙСКИМ КАНОНОМ, К ПРОТОРЕНЕССАНСУ – НОВОМУ СТИЛЮ.

ЕГО РОСПИСИ КАПЕЛЛЫ СКРОВЕНЬИ В ПАДУЕ, К ЧИСЛУ КОТОРЫХ ОТНОСИТСЯ ДАННАЯ ФРЕСКА, – ОБЩЕПРИЗНАННЫЙ ШЕДЕВР, ОДИН ИЗ САМЫХ ВАЖНЫХ ЦИКЛОВ РАННЕЙ ИТАЛЬЯНСКОЙ ЖИВОПИСИ, В ТОМ ЧИСЛЕ ПОТОМУ, ЧТО ЗДЕСЬ ОЧЕВИДЕН ЕЕ ЗАРОЖДАЮЩИЙСЯ РЕАЛИЗМ. ОСНОВНЫЕ ФРЕСКИ, ОБЪЕДИНЕННЫЕ ЯРКИМ ЛАЗУРНЫМ ФОНОМ, РАССКАЗЫВАЮТ О ЖИТИИ БОГОРОДИЦЫ И СТРАСТЯХ ХРИСТОВЫХ И ОТЛИЧАЮТСЯ НЕОБЫКНОВЕННОЙ КРАСОТОЙ И ГАРМОНИЕЙ. А ВОТ НИЖНИЙ ЯРУС ОТДАН 14 АЛЛЕГОРИЯМ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ И ПОРОКОВ, ОЛИЦЕТВОРЕННЫХ МУЖСКИМИ И ЖЕНСКИМИ ФИГУРАМИ В РАЗНОЙ ОДЕЖДЕ И С РАЗЛИЧНЫМИ АТРИБУТАМИ. ОДНАКО ГЛАВНОЕ, ЧТО ПОЗВОЛЯЕТ НАМ ОПОЗНАТЬ ЭТИ ОЛИЦЕТВОРЕНИЯ, – НЕ АТРИБУТЫ, А ОЧЕНЬ ЯРКО ВЫРАЖЕННЫЕ, С ПОМОЩЬЮ ЖЕСТОВ, ПОЗ И МИМИКИ, ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ СОСТОЯНИЯ ФИГУР. В ЭТОМ ДЖОТТО ТОЖЕ БЫЛ ОДНИМ ИЗ ПЕРВОПРОХОДЦЕВ – ОН ПЫТАЕТСЯ ВОПЛОТИТЬ НЕ СИМВОЛИЧЕСКОЕ ОТОБРАЖЕНИЕ ЭМОЦИИ (КАК В ВИЗАНТИЙСКОМ КАНОНЕ, КОТОРЫЙ АКТИВНО ВЛИЯЛ НА БОЛЕЕ РАННЕЕ ИТАЛЬЯНСКОЕ ИСКУССТВО), А НЕЧТО БОЛЕЕ РЕАЛИСТИЧНОЕ.

Но, открыв тяжелую дверь в спальню, Клавдия увидела, что муж навеселе, улыбается, ласков и добр. Это его настроение она ненавидела особенно сильно. Значит, она не сможет отдать ему супружеский долг в той позе, которую она любила больше всего, – в позе кобылы, огуливаемой жеребцом. Она любила эту позу не потому, что получала от нее больше удовольствия (Клавдия не получала его никогда). А потому, что в ней можно было сосредоточить свой взгляд на стене, где висело большое распятие, за большие деньги расписанное Коппо ди Марковальдо.

Оно было так красиво, а выписанные темной краской глаза Иисуса были так добры, что Клавдия могла смотреть на него долго и не думать о том, что происходило с ее телом. В этой позе, которую ее исповедник фра Лоренцо очень осуждал, указывая, что супружеский долг достойно осуществлять лишь в единственном положении, указанном Богом, главное было то, что муж не мог видеть выражения ее лица. И Клавдия могла позволить себе непочтительность мимики, гримасу страдания, разрешить себе кривить губы и гнуть брови. Можно было не контролировать каждую секунду свое лицо, не забывая только издавать довольные звуки через правильные промежутки. Но если же муж был добр и ласков, как сейчас, он укладывал