Есть, правда, еще один вариант. Кулундинская степь! Но его я для второй волны решил приберечь. Дело в том, что 30 июня 1865 года, и это третья отличная новость, высочайше утверждено положение комитета министров «О порядке переселения в Западную Сибирь»! И разговоры в кулуарах стали законом империи.
Жителям центральных и северо-западных нечерноземных губерний, прибалтийских, польских и финляндских губерний, отныне дозволялось своей волей отписываться в оставляемых общинах и переселяться на территории от Урала до Енисея. Паспорта вменялось в обязанность выписывать уездным и волостным исправникам без согласования со старостами общин на срок до трех лет. По истечении этого срока рискнувшие отправиться на восток обязаны были либо приписаться к существующим общинам, либо подать в присутствие заявление на образование «нового поселения на пустолежащих землях». Наделение пригодными для земледелия участками должно было осуществляться согласно положениям указа от 1843 года – по пятнадцать десятин на семью. Переселенцы освобождались от рекрутской повинности, всех поборов и платежей на пять лет со дня приписки на новом месте жительства.
Ни о какой финансовой помощи добровольным переселенцам речи не шло. Да я в принципе на это и не надеялся. Прекрасно понимал, что основному локомотиву закона – крупным землевладельцам Урала, хозяевам многочисленных заводов, сытые и довольные жизнью крестьяне были не нужны. Они в отличие от меня небезосновательно надеялись, что существенная часть народа, который неминуемо должен ломануться из голодной России в не бедствующую Сибирь, останется сразу за Камнем. И рано или поздно пополнит армию заводских рабочих.
Этим же законом губернским правлениям предписывалось создать переселенческие комиссии, состоящие из землемеров, полиции и врачей, под председательством вице-губернаторов или самих начальников губерний. А к шестнадцати пунктам всеподданнейшего отчета для сибирских регионов добавлялся семнадцатый: «сведения, касающиеся вновь освоенных пустолежащих земель и их населения». То, что мы делали полуофициально, высочайше дозволено. Ура! За зиму нужно было приготовить фотоальбомы, а весной отправлять моего «капитана» Кухтерина на запад.
Порядок и правила поселения добровольцев на кабинетных территориях в пределах АГО существенно отличались. Там, например, пятилетней амнистии по податям не существовало. Однако кто-то очень умный или хитрый внес в параграфы, касающиеся царевой вотчины, интересный пунктик. Мой личный юрисконсульт Герочка сразу оценил и обратил на это внимание. Теперь дозволялось, во-первых, покупать кабинетные пахотные земли с оплатой ежегодных, но сильно уменьшенных податей. А во-вторых, впервые применительно к частной собственности монаршей семьи прозвучало слово «концессия». Законом устанавливались правила получения разрешения на разработку любых, кроме золотоносных, месторождений, и приводились таблицы для расчета ежегодных платежей.
У меня даже ладони вспотели, едва я осознал открывающиеся перспективы! Железо Кузнецкого округа. Медь, асбест, графит – Бийского. Да что это я! Теперь можно совершенно легально затевать разработку гигантского Асгад-озерного серебра. Вот закончит Суходольский Чуйские бомы взрывать – и сразу… И рудники в Мундыбаше. Там такая богатая руда, что Чайковский плакать от счастья будет! В чугун ее прямо там переплавлять и по Томи сюда сплавлять. Там, к югу от Кузнецка, и угля полно!
Едрешкин корень! Запрет на «огневые» производства так и не отменили! А как руду плавить без огня?! Придется пока камни по реке возить, а в Тундальской уже переплавлять… Еще одну каторгу построить? И где на все это деньги брать? И людей?
Перспективы перспективами, а реальность диктовала свои условия. Медленно, очень медленно, но дела, слава богу, начинали продвигаться. Сдвигаться с мертвой точки. В июне вывезенные мной с Томского железоделательного завода мастеровые только начали обустраиваться на новом месте. Выкопали как временное жилище землянки и приступили к строительству дамбы на успокоившейся, смирившейся после весеннего буйства речке Тундушке.
Чайковский, старавшийся контролировать каждый этап устройства новых заводов, стал в Томске редким гостем. Однако ради того, чтобы представить мне приехавшего наконец Пятова, старый неугомонный генерал выбрал-таки время.
– Вот, ваше превосходительство, – топорща от гордости седые усы, провозгласил Илья Петрович. – Гордость нашего Отечества! Замечательный, талантливейший инженер, Василий Степанович Пятов. Уж теперь-то мы за дело всерьез возьмемся!
– Доброго дня, ваше превосходительство, – обозначил поклон опальный металлург. Честно говоря, гением он не выглядел. Обычный, слегка грузный сорокалетний мужик с потемневшими от копоти и навечно въевшихся мельчайших крупинок железа руками. Коротко стриженный и чисто выбритый. Ни усов, ни бакенбард. Мешки под глазами и усталые, чуть ли не еврейские – с рождения скорбные – глаза.
– Здравствуйте, господин Пятов, – жестом предложив гостям присаживаться к столу, поприветствовал я долгожданного инженера. – Как добрались? Вам уже показали эм… апартаменты?
– Да, благодарю, ваше превосходительство. Мне, право, неловко. Илья Петрович принимает такое участие…
– Мы вас заждались, – улыбнулся я. – Господину Чайковскому будет на кого свалить часть хлопот. У вас репутация изобретательного инженера. В наших условиях это весьма ценное качество.
– Репутация? – вскричал Пятов и порозовел. Сразу проявилась тончайшая капиллярная сетка на одутловатом лице. – Вот уж никогда бы не подумал. И кто, осмелюсь спросить, ваше превосходительство, меня рекомендовал?
Я уже не рад был, что нечаянно затронул болезненную для металлурга тему. Вот что мне стоило просто пожелать успехов и отправить специалиста к новым трудовым свершениям? Ну то есть в Тундальскую слободку.
– В столице я многих просил рекомендовать мне хорошего и не занятого металлурга, – осторожно выдал я. – Сразу несколько человек назвали ваше имя.
– Не ошибусь, если и в Морском министерстве осведомлялись? – скривился гость.
– Вполне возможно, – пожал плечами я. Пятов мне уже не нравился. Какая ему разница? Уж что я со всей достоверностью выяснил, прежде чем писать ему на Урал, так это то, что он весь в долгах как в шелках. И что вынужден заниматься нелюбимым делом, чтобы хоть как-то выплачивать займы.
– Все ясно, ваше превосходительство, – насупился Пятов. – Решили задвинуть куда подальше, чтобы не путался под ногами. Коли я не мозолю глаза, так и Отчизну иностранцам продавать сподручнее…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});