Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем я перевернула фотографию.
Самой красивой девушке в мире
Джейк.
Нарисованное из двух музыкальных ключей крошечное сердце ни с чем нельзя было спутать. Просто каракули, нарисованные быстрым взмахом руки.
Она души не чаяла в мальчике, сказал Ферри. Но, как оказалось, влюбленным был Джейк. Неважно, как молод он был в то время. Еще даже не подростком, практически ребенком. Эльза, вероятно, стала его первой невинной (или, возможно, не такой уж невинной) фантазией. Его трагически обреченная пылкая любовь. Такой тип любви, который остается с вами навсегда.
Прошло много лет. Пока он не увидел ее фамилию на флаере концерта одним сентябрьским утром. Или, возможно, был день – конец дня, свет уже отступал в длинные тени, заставляя Джейка задуматься на секунду, не причудливый ли закат Принстона искажал буквы, чтобы подшутить над его сердцем:
… самая молодая студентка музыкального факультета, Теа Славин… признанная пианистка… только что приехала из Болгарии…
Тогда неудивительно, что он показался в Александр Холле. Что Джейк последовал за мной в подвал музея и говорил со мной о музыканте, который потерял свою любовь, потому что был слишком нерешителен. Не меня он искал. Все это время он гнался за давно потерянной мечтой – только для того, чтобы, в конце концов, понять, что я не она.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Побег от рациональности
ВИЗИТ МОИХ РОДИТЕЛЕЙ почти подошел к концу. У нас не было даже целого воскресенья, чтобы провести вместе, только несколько часов до того, как они должны были уехать в аэропорт, середине дня, чтобы вернутся назад домой.
– Не унывай, ты приедешь домой меньше, чем через месяц. – Папа ущипнул меня за щеку, понятия не имея, что их отъезд был только одной из многих причины моего унылого настроения.
Я была благодарна, что не нужно ничего объяснять. Пусть думают, что, не принимая во внимание тоску по дому, я была "хорошо обосновалась" в Принстоне. Счастлива. Беззаботна. Встречаюсь с Джейком. Как его брат сказал бы: "Зачем все усложнять?"
После обеда мы зашли в часовню. Пока они восхищались роскошью неоготической архитектуры, я попросила их представить себе каково это находиться здесь в течение ночи, слушая музыку органа, сидя на одной из церковных скамей, чувствуя себя неожиданно крошечной, в то время как тысячи деревянных деталей и металлических труб громко завывали напротив сводчатого потолка в попытке прорваться в открытое небо. Но мыслями они, казалось, витали в другом месте. Я отошла, чтобы дать им минуту покоя. И пока я стояла у входа, наблюдая за двумя фигурами, спокойно сидящими со сгорбленными спинами, соприкасаясь плечами, как будто они были прикованы друг к другу общей печалью, я поняла, что для них это не было просто университетской часовней. Это была церковь не похожая ни на одну другую. Место, где пятнадцать лет назад они должны были сидеть, как и сейчас, среди тех же самых церковных скамей, на похоронах их дочери.
Позже тем днем, после того как мы попрощались в гостинице, глотая слезы и напоминая себе, что до Рождества оставались считанные недели, я вернулась в часовню. Всего несколькими часами ранее здесь мои родители сидели. Теперь их здесь не было. Удивительно, насколько нереально происходили потери – слишком быстро, чтобы сознание или сердце могли свыкнуться с этой мыслью. В одну минуту у тебя были родители, парень, подруга... а спустя минуту – у тебя не было никого. Единственным постоянным спутником было это неизбежное чувство одиночества. В Принстоне я часто слышала разговоры об умение найти счастье внутри себя и не нуждаться в ком-то еще – умение, которое я надеялась никогда не обрести. Но в такие минуты я сомневалась, имелся ли у меня выбор.
Когда я собралась уходить, поток света заполнил неф: вышло солнце. После дня непроницаемых серых облаков, оно, наконец, выглянуло с неба, пробиваясь лучами через витражи, играя их красными и синими цветами, как драгоценными камнями, по интерьеру часовни.
«Тебе необходим ключ, окна не чего вам не скажут», смотритель сказал мне это не так давно, давая мне крошечный предмет, который все еще лежал в одном из моих карманов. Без понятия, что эти несколько витражей вообще могли мне сказать, я достала подзорную трубу и направила ее вверх, по направлению к выходу.
Сначала все, что я могла рассмотреть через маленькую трубу, был серый круг. Может он был сломан. Или что-то закрывало линзу? Вообще-то, я держала ее неправильно, под слишком высоким углом. Когда я наклонила немного свое лицо – влево и немного ниже – в поле зрения стали попадать разные вещи.
Зерновая структура. Это, должно быть, была стена, становясь более четкой приближаясь к солнечному свету. Еще ниже была арка, обрамляющая первое окно . И начиная с этого места, яркое, взрывающееся рубиново–красными, алыми, лазурными и ультрамариновыми оттенками, разливалось окно удивительной красоты. Безумие цвета закованное в каменные тиски.
Множество лиц смотрели из стекла. Апостолы. Ангелы. Животные для жертвоприношений. Для всех было свое место. Под ними, в вертикальных нишах, находились те, кто поклонялись их вечной славе: философы, провидцы, писатели. Но все они отдавали дань одному человеку – человеку, сидящему в центре.
Его правая рука была поднята, готовая даровать благословение. А в левой он держал книгу – открытую на развороте, где не было текста, только по одной букве на каждой странице:
A | Ω
Я опустила бинокль в недоумении. Вот почему Сайлен послал меня в часовню той ночью? Я предположила, что это было для показа «Призрака оперы». Но что если нет? Что, если он понял что, эти две буквы могут «заговорить» со мной, как и с моей сестрой в 1992 году? Он, должно быть, знал ее. Или если нет, тогда он, вероятно, знал Джайлса. Сдержанный преподаватель по искусству и смотритель, который отворял двери и делился страной мудростью – маловероятный дуэт. Кроме того, что за игру могли вести эти двое, тайно сотрудничая и посылая меня на охоту за информацией о смерти Эльзы?
Я направилась к Форбс, пытаясь решить, что делать дальше. Я могла просто спросить Сайлена об истории, которую он ожидал, что те окна расскажут мне. Но для этого, во-то, его нужно было найти, а наши встречи у Магистерского Колледжа были настолько случайными, что я совершенно не могла рассчитывать на это в ближайшее время.
Джайлс, с другой стороны, был на расстоянии телефонного звонка. И все же столкновение с ним вызывало другие проблемы. Если человек скрывал что-то в течение пятнадцати лет, маловероятно, что теперь он добровольно все расскажет. Для подхода к нему нужна была стратегия. Нужно было спровоцировать его. Говорить одно, а подразумевать другое. Он и сам это делал в Карнеги, разговаривая со мной и моими родителями без каких-то признаков угрызения совести, делая намеки о "мифах мира, который многие считают исчезнувшим". Был он одним из тех многих? Или он знал, что это мир вовсе никуда не исчезал?
- Случайность (ЛП) - Джейми Макгвайр - Современные любовные романы
- Трогать запрещено - Алекс Коваль - Современные любовные романы
- Вы способны улыбнуться незнакомой собаке? - Людмила Анисарова - Современные любовные романы