Читать интересную книгу Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

«Получив лейтенантское звание, я стал в определенной степени «взрослым», — вспоминает Армин Шейдербауер о важном в его жизни событии, произошедшем в декабре 1942 года. — Мне не было еще и девятнадцати лет, и я бы еще долго оставался подростком, хотя и был уже унтер-офицером. Но теперь я мог содержать себя сам и должен был получать жалованье со своего собственного счета в сберегательном банке Штокерау. В то время денежный оклад лейтенанта составлял 220 рейхсмарок в месяц. Это была значительная сумма не только для вчерашнего гимназиста, но и для солдата, который должен был жить только на свой служебный оклад и фронтовую надбавку. Во всяком случае бесплатное жилье было гарантировано. Можно было иметь казарменную крышу над головой и армейский паек, который был более или менее достаточным и приемлемым для молодого желудка.

Наряду с денежным окладом мы получили единовременное пошивочное пособие, огромную сумму в 750 марок. Вдобавок моя добрая тетя Лоте подарила мне 50 рейхсмарок «на экипировку», выражение, которое она использовала из лексикона старой кайзеровской армии. В письме к моей матери она написала об этом и сказала ей, в растроганных чувствах, что я выглядел «как молодой дворянин».

(В 1944 году денежный оклад лейтенанта Армина Шейдербауера составлял уже 399 марок. — Авт.)

Для рядовых немецких солдат (как и для наших) деньги большого значения не имели, хотя и были не лишними. Тем более что во время «похода в Россию» им, по воспоминаниям Генриха Метельмана (дни наступления на Сталинград. — Авт.), «выплачивали жалованье в рублях, тратить которое было не на что, иногда мы проявляли щедрость в отношении местных крестьян — платили им, хотя вполне могли и не платить. Русских денег было столько, что мы с полным основанием могли считать себя рублевыми миллионерами».

В той же мере, как и немецким солдатам, нацисты платили жалованье своим союзникам, правда, не всем. Ефрейтор «Норвежского добровольного легиона» Едвент Кнель показал, попав в плен в апреле 42-го, на допросе, что за его службу фюреру его родителям в Норвегии ежемесячно полагается 184 кроны, плюс он сам на фронте получал стандартное жалованье солдата вермахта — 66 марок.

Солдат испанской «Голубой дивизии», сражавшийся против нас на Ленинградском фронте, получал немногим меньше Кнеля — 60 марок. Кроме того, завербованные получали подъемные — по 100 песет (25 марок) единовременно, а их семьи в Испании — ежемесячное пособие из расчета приблизительно по 8 песет в день. По мере того как дивизия несла потери, на смену ее первому составу, в который входили в основном фанатики антикоммунизма, все чаще шли люди, соблазненные надеждой приобрести некоторые материальные преимущества.

Среди новых солдат дивизии было также немало нищих и безработных, которые ценой жизни пытались обеспечить своим родным сносное существование. В письмах, полученных солдатами «Голубой дивизии» из Испании и ставших советскими трофеями, попадались и такие, как адресованное одному уроженцу Бильбао: «Дорогой сын. Сообщаю тебе, Пако, что германское правительство платит мне ежемесячно 254 песеты благодаря твоей службе».

Солдаты «Голубой дивизии» имели и возможность «подработки», причем довольно подлым способом. Борьбу с дезертирством вели отряды испанской полевой жандармерии, которые охраняли дороги в тыл. Военнопленный, солдат 262-го пехотного полка, рассказал, что был направлен в караул для задержания перебежчиков, за что ему было обещано 5 тысяч марок (25 тысяч песет). Перебежчик, солдат 269-го полка, рассказал, что во время февральской операции 1943 года в районе селения Красный Бор 80 человек дезертировали в тыл; многие были пойманы и расстреляны на месте.

Но вот к своим румынским или итальянским союзникам отношение немцев было совсем иным. Если сражающийся на фронте солдат вермахта получал две марки в день, то его румынский союзник — 1 марку в месяц. Воевавший на Северном Кавказе ефрейтор 111-й немецкой пехотной дивизии Гельмут Клаусман вспоминал:

«Румынская армия была самая деморализованная. Солдаты ненавидели своих офицеров. А офицеры презирали своих солдат. Румыны часто торговали оружием. Так, у наших «черных» («хиви», добровольно служивших в немецкой армии грузин, черкесов, азербайджанцев. — Авт.) стало появляться хорошее оружие. Пистолеты и автоматы. Оказалось, что они покупали его за еду и марки у соседей румын»

«Кому война» по-немецки

Впрочем, торговали оружием, продавая его не только «хиви», но и напрямую врагу, и сами немцы. В своем «Дневнике немецкого солдата» Кернер Шредер рассказывает, как в 1942 году, когда их часть стояла в белорусском городе Молодечно, его вызвали в штаб, где поинтересовались, сколько винтовок получил у него на складе некто офицер Вендель.

— Офицеру Венделю выдано шестьдесят восемь винтовок, господин подполковник.

Квитанции взял капитан, проверил и сказал:

— Оформлено все правильно. На каждой служебная печать. Но, по нашим данным, не хватает документов еще на сорок четыре винтовки. Тут вчера повесили одного унтер-офицера. Он сбывал оружие ивану (партизанам. — Авт.) за большие деньги.

По воспоминаниям Шредера, немногим позже немецкими «особистами» в таком же грехе был изобличен и повешен и вышеупомянутый Вендель. И не он один.

Вообще неоднократно упоминаемая в этой книге поговорка «Кому война, а кому мать родна» хоть изначально и русская, но по сути национальной принадлежности не имеет. Примеров тому было предостаточно.

Офицер итальянского экспедиционного корпуса Эудженио Корти в своих воспоминаниях об отступлении в январе 1943 года под Сталинградом пишет:

«Один итальянский офицер предложил немцам тысячу марок (7600 лир) за то, что ему позволят десять минут посидеть на санях. Немцы согласились, но через три минуты, прикарманив деньги, выкинули его в снег. Итальянец был уже одной ногой в могиле и не мог себя защитить.

Другой за аналогичную «услугу» отдал золотые часы. Люди, умирающие от усталости, предлагали немцам свои пистолеты, которые пользовались среди них большой популярностью».

Клаус Фритцше о своем путешествии из Германии на советский фронт:

«На краковском аэродроме мы увидели большое количество самолетов самых разных типов, а также летный персонал. Нашей целью был какой-то высший штаб, располагавшийся под Днепродзержинском. Не без труда нам удалось забронировать места в транспортном самолете на следующий день. Имея до следующего утра много свободного времени, гуляем вдоль края летного поля. И вдруг человек в летном комбинезоне кричит в нашу сторону: «Клаус, неужели это ты?» — «Данкварт! Ты откуда взялся?». Оказывается, сосед по школьной скамейке. Невероятно, но возможно.

Он состоит в спецчасти ВВС, задача которой снабжать фронтовые эскадры новой техникой. Они летают по всей Европе, при этом не забывая о себе — покупают дефицит, а затем продают среди своих: спички и зажигалки везут из Германии на Украину, самогон и подсолнечное масло — из Украины в Норвегию; рыбные консервы из Норвегии в Германию и т. д. и т. п. Разумеется, такие трансакции практикуются не без выгоды — их бумажники буквально лопаются от ассигнаций всех оккупированных стран».

Потратить деньги немецкие военнослужащие могли в основном в маркитанской лавке, в аналоге нашего «Военторга», только куда с большим и либеральным ассортиментом.

17 ноября 1942 года немецкий офицер по имени Вольфганг пишет в Германию своей «дорогой, дорогой Ленхен»: «13 ноября ездил в лазарет, который размещался рядом со складом, и навестил заодно нашего больного гриппом командира. Нашел маркитанские товары и приобрел все, что просили. На каждого получилось по бутылке сербского белого вина, полбутылки шампанского, трети бутылки рома, шестой части бутылки ликера, 394 сигареты, туалетная бумага, почтовые открытки, конверты и бумага для писем, открывалка для консервов, шапка-наушники, пятновыводитель, лезвия для безопасной бритвы. Все это обошлось мне в 44 марки и несколько пфеннигов. (Действительно, «Военторг» и рядом не стоял. — Авт.)

Еще один вид освобождения карманов от денег — тоже традиционный для всех времен, народов и армий — карточная игра.

Армин Шейдербауер вспоминает, как в его приезд в 1944 году в Германию он проиграл месячный оклад лейтенанта — 300 марок и вынужден был «пойти в банк и снять деньги со своего сберегательного счета, чтобы заплатить долг чести».

Однако в расположении воинских частей азартные игры были запрещены, и о карточных баталиях в госпитале Бенно Цизер пишет так:

«Если бы нас застукали, все деньги со стола, до последнего пфеннига, были бы конфискованы. По этой причине один из нас всегда стоял на стреме на случай, если появится главный враг или казначей».

За пулемет — талон в бордель