Читать интересную книгу Победитель остается один - Пауло Коэльо

…Хамиду она все объяснит потом… Сейчас надо говорить что-нибудь – все равно что, чтобы можно было уйти отсюда, подняться в реальный мир, где есть полиция, способная стать на пути Абсолютного Зла и не дать ему снова показать свою ненависть.

– Что ж, превосходно. Мне хотелось бы верить в это. Вернее сказать – верить, что и я тебя люблю и хочу, чтобы ты вернулась. Но это не так. Я думаю, ты снова лжешь, как лгала всю жизнь.

Хамид уже не прислушивается к их разговору: мысли его далеко – он обращается к своим предкам-воинам, прося у них вдохновения и отваги для верного удара.

– Ты могла бы сказать мне, что наш брак был не таким, как мы надеялись. Мы столько создали вместе – неужели невозможно было отыскать решение? Всегда есть способ впустить в свой дом счастье, но для этого нужно, чтобы оба супруга отдавали себе отчет в том, что есть какое-то неблагополучие. Я выслушал бы все, что ты захотела мне сказать, наш брак обрел бы радость и жар тех дней, когда мы только встретились. Но ты этого не захотела. Ты предпочла самый простой выход.

– Я всегда боялась тебя. А сейчас, когда ты с пистолетом в руке, боюсь еще больше.

От этих слов Хамид возвращается к действительности: душа его больше не парит в заоблачных высях, испрашивая совета у воинов пустыни, как ему поступить.

Она не должна была говорить этого. Зачем давать потачку врагу? Зачем обнаруживать перед ним свою слабость? Зачем показывать, что он способен внушать страх?

– Я так хотела бы однажды поужинать с тобой, – продолжает Ева. – Сказать, как одиноко мне, несмотря на все эти вечера, банкеты, драгоценности, встречи с королями и президентами. И знаешь еще что?.. Ты всегда привозил мне дорогие подарки, но ни разу не преподнес самого простого – букетика цветов.

Это становится похоже на семейную сцену.

– Поговорите, а я, пожалуй, пойду.

Игорь ничего не отвечает, но не отрывая глаз от моря, наводит на Хамида ствол, молча приказывая не двигаться. Да он настоящий сумасшедший: это спокойствие опаснее яростных криков и неистовых угроз.

– Да, – продолжает русский, словно не слыша последней реплики. – Ты предпочла самый простой выход. Бросить меня. Ты не оставила мне никаких шансов, ты не поняла: все, что я делал, я делал из-за тебя, ради тебя и во имя тебя.

Но все равно – несмотря на все эти унижения и несправедливости, я согласился бы на все, лишь бы вернуть тебя. До сегодняшнего дня. До того часа, когда начал посылать тебе сообщения, а ты – делать вид, будто ничего не получаешь. Иными словами, даже гибелью тех, кого я приносил тебе в жертву, я не смог тронуть тебя и унять твою жажду власти и роскоши.

Отравленный киноактер, режиссер, находящийся между жизнью и смертью… – неужели он, Хамид, начинает понимать то, перед чем воображение должно бы отказывать? Он осознает и еще кое-что, гораздо более серьезное: этот русский, изливая перед ними душу, подписывает смертный приговор… Кому? Он либо покончит с собой, либо убьет их обоих, знающих теперь слишком много.

Быть может, он просто бредит? Быть может, Хамид неправильно толкует его слова? Но так или иначе – время уходит.

Он смотрит на пистолет, зажатый в руке Игоря. Малый калибр. Если пуля не попадет в ту или иную определенную точку, особого вреда не причинит. Вероятно, русский не слишком опытен в обращении с оружием, иначе выбрал бы что-нибудь более смертоносное. Купил, надо думать, первое, что предложили, сказав, что оно стреляет и может убивать.

Но почему там, наверху, опять загрохотала музыка? Неужели не понимают, что она заглушит звук выстрела? И разве заметят они разницу между этим грохотом и другим – одним из многих неестественных шумов, которые отравляют – да, вот именно, отравляют, заражают, загрязняют пространство.

…Он снова застыл в неподвижности, и это куда опаснее, чем если бы он продолжал говорить, мало-помалу изливая горечь и ненависть. Хамид снова взвешивает шансы, понимая, что действовать придется в ближайшие несколько секунд. Броситься между ним и Евой и вырвать пистолет, пока русский в нее не целится, хотя ствол и направлен ей в грудь, а палец – на спусковом крючке? Резко выбросить руки вперед – тот отпрянет от неожиданности, и Ева выйдет с линии огня? Он вскинет оружие, переводя его на Хамида, но тот будет уже вплотную к нему и сможет выкрутить кисть. Все произойдет мгновенно.

И именно в это мгновение.

Может быть, это молчание сулит надежду – русский задумался, рассосредоточился? Или это начало конца – он уже сказал все, что собирался?

Вот сейчас.

В первую долю секунды мускулы его левого бедра, предельно напрягшись, бросают его со всей стремительностью и силой в сторону Абсолютного Зла, и поверхность его тела ужимается, когда он, вытянув вперед руки, закрывает собой Еву. Секунда эта все длится, и Хамид видит ствол пистолета, наведенный прямо в лоб – русский двигается проворнее, чем он ожидал.

Его тело продолжает полет. Надо было, вероятно, поговорить с Евой раньше – она никогда особенно не распространялась о своем бывшем муже, как бы негласно условившись с ним о том, что тот принадлежит прошлому, которое ни при каких обстоятельствах не хотелось бы воскрешать… Все происходит будто при замедленной съемке, и русский с кошачьим проворством отступает. Пистолет в руке не дрожит.

Первая секунда истекла. Хамид видит, как сдвинулся палец, нажимая спусковой крючок, но ничего не слышит, а только чувствует, как под страшным давлением раздвигаются кости в самой середине его лба. И в тот же миг гаснет его вселенная, а вместе с ней – память о юноше, мечтавшем добиться успеха, о приезде в Париж, об отцовской лавке, о шейхе, о борьбе за место под солнцем, о дефиле и показах, о встрече с любимой, о счастье, об улыбках и слезах, о вине и розах, о последнем восходе луны, о взгляде Абсолютного Зла, об испуганных глазах жены. Все исчезает.

– Не кричи! Ни звука! Успокойся.

Разумеется, она не станет кричать, но и ни к чему просить ее успокоиться. Она объята животным ужасом – она и сама, несмотря на дорогое платье и драгоценности, стала насмерть перепуганным животным. Кровь будто застыла в жилах, лицо бледнеет, голос пропал, артериальное давление резко падает. Он точно знает, что она испытывает сейчас – когда-то и ему самому, оказавшемуся под прицелом афганской винтовки, пришлось пережить те же чувства. Человек впадает в ступор и не способен шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он уцелел тогда потому, что товарищ успел выстрелить первым. Он на всю жизнь сохранил благодарность однополчанину, спасшему ему жизнь: потом все считали этого парня всего лишь его личным водителем, тогда как они были по-настоящему близки, часто разговаривали – и не далее как сегодня во второй половине дня Игорь звонил ему, справляясь, нет ли вестей от Евы.

Ева, бедная Ева. Нелегко, когда рядом с тобой погибает человек. Люди – они такие: совершенно непредсказуемые существа, вот зачем он полез, не имея никаких шансов справиться с ним?.. И как поведет себя оружие, тоже никогда не узнаешь наперед – он-то думал, что пуля пройдет навылет, расколов черепную коробку, но она, пущенная под этим углом, вероятно, пронизала мозг, наткнулась на неподатливую кость и ушла в грудную клетку. Об этом можно судить по тому, что крови почти нет, а Хамид продолжает биться в конвульсиях.

Должно быть, это они, а не выстрел, так перепугали Еву. Он ухватывает тело за ноги, тянет на себя, высвобождая женщину, и стреляет Хамиду в затылок. Судороги стихают. Что ж, этот человек был отважен до конца и потому заслуживает достойной смерти.

И вот они остаются на пляже вдвоем. Игорь, став на колени, прижимает ствол к ее груди. Ева неподвижна.

Он-то думал, что у всей этой истории будет иной финал: она понимает смысл его сообщений и дает ему новый шанс на счастье. Он столько раз представлял себе, что скажет ей, когда – вот как сейчас – они останутся вдвоем, глядя на безмятежную ширь Средиземноморья, как будут улыбаться и разговаривать.

И что эти слова, хоть и вполне бесполезные, не застрянут у него в горле.

– Я всегда воображал, как, взявшись за руки, мы снова будем гулять по парку или по берегу моря и наконец скажем друг другу слова любви, которые были отложены так надолго. Раз в неделю будем ужинать где-нибудь вне дома, ездить туда, где никогда прежде не бывали, и ездить исключительно ради прелести узнавания новых мест в обществе друг друга.

Покуда тебя не было со мной, я переписал себе в блокнот стихи, которые буду читать тебе на ухо, чтобы убаюкать. Я писал тебе письма, в которых рассказывал обо всем, что со мной происходит, и все, что я чувствую, но не отправлял их, а оставлял там, где ты их рано или поздно найдешь и поймешь: я не забывал тебя ни на день, ни на минуту… Мы будем обсуждать с тобой архитектуру и убранство того дома, который я хотел построить для нас двоих на берегу Байкала: знаю, у тебя есть мысли на этот счет. Я планировал построить и частный аэродром и надеялся, что ты с твоим тонким вкусом поможешь продумать его интерьеры. Ты – женщина, которая оправдывает мое существование и придает моей жизни смысл.