готическому движению, в немалой степени укорененному в гетеродоксальной мифологии, и его связям с британской андеграундной сценой, пропитанной эзотеризмом.
Пример Кейва – случай, когда библейская поэтика стала основой для творческого языка у композитора, не имеющего выраженной религиозной идентификации. Как вспоминает Кейв, в детстве его отец, преподаватель английского языка, показал ему Библию и книги Достоевского, сказав: «Сын, это – литература», что и сформировало мировоззрение исполнителя. И действительно, даже песни с его ранних альбомов читаются лишь через библейский текст. Так, песня «City of Refuge» начинается словами: «Тебе лучше бежать, тебе лучше бежать. Тебе лучше бежать в город-убежище», и далее, как всегда у раннего Кейва, идет неясный текст про убийства, кровь и насилие, перемежающийся припевом: «Тебе лучше бежать в город-убежище». Смысл песни ясен, лишь если знать, что, когда еврейский народ входил в обетованную землю, Бог повелел Моисею создать в будущем израильском царстве специальные города-убежища, в которые может скрыться человек, совершивший непреднамеренное убийство458. Законы кровной мести не распространялись на такой город, и человек мог жить в нем, не опасаясь за свою жизнь, если не покинет его стен. В этом контексте ясно, почему и зачем герою песни нужно бежать в город-убежище, а все кровавые отсылки оказываются деталями совершенного им преступления. Здесь библейский текст играет референтную роль. А, например, в «The Hammer Song» из альбома 1990 года «The Good Son» прямой библейской образности нет, но есть поэтика библейского текста, соединенная с наркотическими грезами, – известно, что тогда Кейв серьезно увлекался наркотиками.
Подобных сложных случаев в популярной музыке предостаточно, поэтому далее, чтобы количество частных примеров не возобладало над качеством анализа, мы сначала наметим основную линию связей эзотеризма и популярной музыки, а затем предложим классификацию форм проявления эзотеризма в ней и на конкретных примерах разберем специфику каждого типа.
Эзотеризм и популярная музыка: краткая история
Рассматривая теорию К. Партриджа, мы упомянули о его идее истернизации как одной из основных движущих сил, оформивших оккультуру. Эта мысль как нельзя лучше подходит для характеристики встречи эзотеризма и популярной музыки. Как известно, одной из неотъемлемых составляющих 1960‐х была наркокультура, катализированная изобретением ЛСД и его свободным распространением вплоть до 1969 года. Она вовлекала в оборот все формы изменяющих сознание веществ. Наркотики, и ЛСД в первую очередь, давали тем, кто их принимал, опыт, расширяющий и изменяющий восприятие мира настолько радикально, что эффект от препаратов для многих молодых людей воспринимался как религиозный. Его духовность еще более подчеркивалась контрастом с официальной институциональной религиозностью западного христианства, ко всему прочему крепко связанного с пуританской моралью, отрицаемой молодежью. К тому моменту, когда разрушительный эффект от приема наркотических препаратов стал очевиден, а государство запретило свободный оборот ЛСД, большинство молодежи уже пришло к убеждению, что даваемый наркотиками эффект имеет духовное измерение, а наиболее полным аналогом переживаний и опыта стала восточная духовность. Харви Кокс заметил, что принимавшие психоделики считали, что их «наркотический опыт резко подрывает доверие к любой форме „западного“ видения веры и делает правдоподобным какое-то „восточное“ религиозное мировоззрение»459. Актуальной восточная духовность (в первую очередь индийская) стала еще и из‐за того, что с помощью медитаций было возможно избавиться от тяжелого побочного эффекта, который налагала на человека наркотическая зависимость, – люди пересаживались с наркотиков на медитацию.
Одним из первых музыкантов, прошедших путь от наркотиков к Востоку, был гитарист «Битлз» Джордж Харрисон, впоследствии принявший индуизм и способствовавший популяризации кришнаизма. Еще до поездки битлов в ашрам Махариши Харрисон первым ввел восточные мотивы в рок-музыку в песнях «Tomorrow never knows» (Revolver, 1966) и «Within you Without you» (Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band, 1967). Для истории эзотеризма в музыке эти композиции важнее его кришнаитского сингла «My Swett Lord» (1970), поскольку именно благодаря им, сыгранным в то время, когда наркокультура еще не завершилась, а мода на Восток только начиналась,
звуки инструментальной индийской музыки стали ассоциироваться в коллективном сознании контркультуры, европейской и американской… с альтернативным состоянием сознания, вызванным наркотиками, начиная от марихуаны и заканчивая ЛСД, пейотом и другими галлюциногенами. Североиндийская классическая музыка с ее расширенным чувством времени, повторяемостью и гипнотическими гармониками танбура стала кодом для «трипов»460.
Идею Харрисона сразу же подхватили многие, и, пожалуй, пиком истернизации тех лет с уверенностью можно назвать «Kashmir» Led Zeppelin из альбома «Physical Graffiti» 1975 года.
Подчеркнем, что связь восточных мотивов гетеродоксальной религиозности и наркокультуры на Западе к тому времени насчитывала уже больше столетия. Грезы курильщиков опиума зачастую влекли их в восточный рай, описания которого выразительно представлены в одном из первых текстов наркокультуры XIX века – «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум» Томаса де Квинси. Наркотический рай изображается в романе в таком виде:
Под сень грез своих призвал я все созданья жары тропической и отвесных солнечных лучей: птиц, зверей, гадов, всевозможные деревья и растения, ландшафты и обычаи всех южных земель – и все это сбиралось в Китае или Индостане. Я вбегал в пагоды, где навеки застывал то на верхушках их, то в потайных комнатах; я был то идолом, то священником, мне поклонялись, и меня же приносили в жертву. Я бежал от гнева Брахмы сквозь все леса Азии, Вишну ненавидел меня, Шива подстерегал повсюду. Неожиданно я встречался с Исидой и Осирисом. На тысячи лет заключен был я в каменных гробницах вместе с мумиями и сфинксами461.
К. Партридж, следуя Фуко, называет эти воображаемые локации «гетеротопическими пространствами, „другими пространствами“, которые существуют рядом, но отличаются от гегемонистского общества и культуры»462. Позднее именно такие грезы послужат отправным пунктом для появления новых психотехник внутри теософского движения. Именно так, например, возникнут известные астральные путешествия463. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и для поколения 1960‐х Восток стал пространством гетеротопии, в котором процветали экзотические религиозные учения и мистические практики. Таким образом, восточные инструменты и мотивы вводили слушателя в это пространство, а сам факт того, что, как и в XIX веке, речь шла не об аутентичном Востоке, а о Востоке воображаемом, делал все религиозное, связанное с этим образом, эзотерическим.
Период увлечения Востоком совпал с бурным расцветом рок-музыки, когда композиции все усложнялись, отходили от крикливости поп-музыки. Таким образом, рок все более приближался к классической музыке, при этом не лишаясь новизны. Три названные тенденции (Восток, наркотики и усложнение) привели к появлению психоделического рока, когда композиции напрямую были связаны с расширением сознания и предполагали доступ к иным реальностям. Эти