Читать интересную книгу Ельцин - Тимоти Колтон

Став президентом, Ельцин преимущественно стремился к мирному достижению своих целей. В отличие от большевиков, он не расстреливал своих противников и не отправлял их за решетку. Он передал власть и финансы регионам, расширил свободу прессы и завоевал поддержку масс на выборах. Впервые в современной истории ельцинская Россия стала страной без политической цензуры, без политических изгнанников и без политзаключенных (в 1994 году последний лагерь «Пермь-36», закрытый Горбачевым в 1987 году, был превращен в музей). И Петр I, и коммунисты 1917 года проводили в России культурную революцию. Петр приказал своим подданным сбрить бороды, забыть о традиционной одежде и причащаться раз в год. Ленин и Сталин ввели атеизм, жесткую производственную дисциплину, требовали безграничного почтения к собственной партии; требования эти подкреплялись террором и постоянным промыванием мозгов. Ельцин не испытывал желания вмешиваться в вопросы поведения и морали и двигался курсом, взятым при перестройке, обходясь без государственного контроля над личностью.

Поверхностные параллели с большевизмом преувеличивают безжалостность и последовательность действий Ельцина за время его президентства. Чрезмерная жесткость реформ была далеко не единственной причиной связанных с ними страданий. Политика, затягивавшая необходимые перемены, недостаточно согласованная и радикальная, приносила столько же вреда, особенно в экономической сфере, хотя и не только в ней[864]. Как замечают Реддуэй и Глинский — и это полностью противоречит утверждению о мессианстве, — Ельцин и остальные лидеры корректировали свою экономическую и социальную политику с учетом обстановки и редко вели себя так, будто у них есть продуманный шаг за шагом план действий: «Основным мотивом их правления был политический прагматизм»[865].

Прагматизм в политике не породил ни чистого оппортунизма, ни непрерывного потока согласованных решений. В ельцинской России все смешалось. Путь реформ будет долгим — по извилистой дороге, против ветра. Политическая история реформ полна по-настоящему государственных решений, но в то же время в ней много упущенных возможностей и пагубного бездействия. Как станет ясно из последующих глав, когда запутавшаяся, сбитая с толку Россия двинулась вперед (а это, безусловно, произошло во время ельцинского правления), она двигалась порывами, а не в плавном ритме. Это объяснялось состоянием полной неопределенности, институционной и коалиционной политикой и тем, что Олег Попцов назвал «колебаниями общественной температуры». Это объяснялось и личностью нестандартного человека, оказавшегося у руля: «политической аритмии», по колоритному выражению Попцова, предстояло стать неотъемлемой частью ельцинского стиля управления страной[866].

Глава 10

Сопротивление

На «цивилизованный путь» радикальных реформ Ельцина направили его осознанные убеждения и интуитивные предчувствия, источником которых стало разочарование в коммунизме, переплетающееся со стремлением к лучшему будущему. Анализируя события тех лет в широкой перспективе, нельзя не задаться вопросом, почему все эти усилия привели к тому результату, к которому привели, и почему не удалось достичь большего и менее болезненно.

Посткоммунистическая социальная среда задавала рамки для управления государством. Наверху был властный лидер, обещавший фундаментальные перемены и освобожденный от ролей и правил, действовавших в ныне исчезнувшей советской цивилизации. В столь изменчивой обстановке «возможности для личного влияния — влияния интеллекта, эмоций, личности, агрессивности, умения выбирать момент, мастерства, связей и амбиций — были огромны»[867]. Ельцин обладал всеми этими качествами — от интеллекта и честолюбия до умения выбирать момент. Снизу был «изголодавшийся по спасению народ», который во времена тяжелых испытаний мог стать особенно восприимчив к харизматическому вдохновению и руководству[868]. Тревога, сопровождающая падение тирании, империи или неудачного социального проекта (а Советский Союз был и первое, и второе, и третье), должна была привлечь население к человеку, сохраняющему спокойствие, умеющему решительно действовать и настаивающему на том, что знает новый путь. После конвульсий 1985–1991 годов казалось, что Россия созрела для «чрезвычайной политики», в период которой граждане должны были умерить свои повседневные требования и начать мыслить в терминах общего блага[869]. Лучше всех воплощал это общее благо и подходил на роль спасителя именно Борис Ельцин.

На начальных этапах проведения постсоветских реформ перед Ельциным и его коллегами открывались вдохновляющие перспективы. Егор Гайдар пишет, что они работали перед лицом неисчислимых рисков, но в то же время у них была свобода маневра, не часто выпадающая какому-либо правительству. КПСС, ее идеология и механизмы воздействия исчезли. Армия, КГБ, военно-промышленное и сельскохозяйственное лобби были парализованы, кое-кто из числа их руководителей пребывал в тюрьме за участие в августовском путче. Те россияне, кто сомневался в возможности использования западных моделей — а таких было немало, — проявляли сдержанность в своей критике происходящего. Они были «заинтересованы в том, чтобы самое неприятное было сделано чужими руками», и хотели впоследствии воспользоваться плодами трудов реформаторов[870].

С самого начала стало понятно, что сценарий, в котором изменения постепенно наносятся на чистую доску, основан на преувеличении. Вера в него угасла еще в первый президентский срок Ельцина, даже в первые месяцы этого срока, когда сопротивление переменам и агентам перемен нарастало с каждым днем. Хотя по отдельности ни в одной из точек сопротивления оно не было непреодолимым, вся совокупность проблем толкала Россию если не к отказу от «большого скачка наружу», к цивилизованному миру, то по крайней мере на путь компромиссов. Сопротивление было двояким: внешним по отношению к Ельцину, то есть возникающим в среде, где ему приходилось действовать, и внутренним, продиктованным его собственными предпочтениями и представлениями о своей роли и положении России.

Внешние ограничения начались уже с того, что Ельцин был отнюдь не единственным победителем после падения коммунистического режима. Крах советского авторитаризма освободил и зарядил энергией людей, которые вместе с Ельциным выполняли всю черновую работу, а теперь претендовали на свою долю трофеев. Стандартных процедур оказалось недостаточно, поэтому лидер сталкивался с проблемами с привлечением институциональных ресурсов, необходимых для достижения его целей. Главный ресурс любого правителя — государство. Недисциплинированность и неуверенность, царившие в ельцинской России, вместе с последствиями деколонизации, деморализовывали и разъедали государство, превращая рутинные процедуры в суровое испытание. Удивительна ирония момента! Ельцину, как любому лидеру переходного периода из любой страны и эпохи, стало ясно, что «текучесть ситуации одновременно и укрепляет, и ослабляет людей», мешая удовлетворять ожидания, порожденные всколыхнувшейся средой[871].

До водораздела 1991 года Ельцин на правах коммуниста-еретика, а потом мятежника обладал козырями, которых не было ни у кого из его соперников: к нему были обращены доверие и любовь обделенных властью. Впрочем, не нужно думать, что рядовые россияне поддерживали Ельцина единодушно и безоговорочно. В июле 1991 года наиболее известная советская социологическая организация ВЦИОМ (Всесоюзный центр изучения общественного мнения) Юрия Левады проанализировала отношение российского общества к Ельцину. Опрос показал, что доверие к нему было распределено неровно и для миллионов людей было небезусловным, но зависело от различных соображений. 29 % опрошенных выражали новому лидеру эмоциональную поддержку («Я полностью поддерживаю взгляды и позиции Ельцина»), 11 % одобряли его действия, «пока он остается лидером демократических сил» в стране. Эти основные 40 % электората трудно назвать большинством, и эта цифра примерно на 20 % ниже, чем результат, показанный на июньских президентских выборах. 11 % россиян оценили Ельцина весьма неблагоприятно (эти люди не поддерживали его или были готовы поддержать кого угодно, кроме него). Число тех, кто дал двойственные ответы, превосходило количество открытых противников Ельцина и было почти равно количеству его сторонников. Они либо были разочарованы бывшим кумиром (7 %), считая его не самым лучшим, но, возможно, «полезным для России» в будущем вариантом (16 %), либо поддерживали его «за неимением других достойных политических деятелей» (15 %). Ельцин поднялся к вершинам власти только благодаря поддержке граждан, которые подвергались давлению со всех сторон[872].