Читать интересную книгу Крестоносцы. Том 2 - Генрик Сенкевич

— За это господь бог и ниспослал им свое благословение, — заметил старый Вильк.

Затем, грустно покачав головой, он прихлебнул меда, пошевелил железной кочергой головни в печке и сказал:

— А вот мой парень погиб!

— Воля божья.

— Это верно! Старшие сыны — пятеро их у меня было — полегли задолго до него. Да вы сами знаете. Что и говорить, воля божья. Но этот был самый крепкий. Настоящий Вильк, и когда бы не погиб он, так, может, сегодня тоже жил бы в собственном замке.

— Уж лучше бы Чтан погиб.

— Что там Чтан! Он взваливает себе на спину мельничные жернова, а сколько раз мой трепал его! У моего была рыцарская выучка, а Чтана жена теперь по роже хлещет; он хоть и силач, а дурак.

— Да, никудышный! — подтвердил Мацько.

И, воспользовавшись случаем, стал превозносить до небес не только рыцарское искусство Збышка, но и его ум: он, мол, в Мальборке состязался с первейшими рыцарями, а «с князьями говорить для него все едино, что орехи щелкать». Старик хвалил Збышка и за рассудительность, и за хозяйственность, без чего замок поглотил бы скоро все их достояние. Не желая, однако, чтобы старый Вильк подумал, будто им грозит что-нибудь подобное, он сказал, понизив голос:

— Ну, по милости божьей, добра у нас полны сундуки, побольше, чем люди думают, только вы про то никому не сказывайте.

Люди, однако, и догадывались, и знали, и друг другу рассказывали, раздувая все и преувеличивая, особенно богатства, которые богданецкие рыцари вывезли из Спыхова. Болтали, будто деньги из Мазовии везли целыми бочонками. Мацько как-то выручил знатных владетелей Конецполяnote 31, дав им взаймы десятка два гривен, и все окончательно уверились в несметности его «сокровищ». От этого богданецкие рыцари еще больше значили в глазах людей и пользовались еще большим почетом, и в замке у них всегда полно было гостей, на что Мацько, хоть и был бережлив, никогда не смотрел косо, зная, что это помогает возвеличению рода.

Особенно пышно справляли крестины, а раз в год после успенья Збышко устраивал для соседей большой пир, на который приезжали и шляхтянки поглядеть на рыцарские состязания, послушать песенников и при свете смоляных факелов до утра поплясать с молодыми рыцарями. Вот тогда-то старый Мацько тешился и радовался, любуясь на Збышка и Ягенку, которые с виду были так горделивы и величавы. Збышко возмужал, раздался в плечах, но, хоть ростом был высок и могуч, лицо у него по-прежнему было юношеским. Когда же, охватив пышные волосы пурпурной повязкой, он облачался в богатое платье, затканное серебряными и золотыми нитями, не только Мацько, но и многие шляхтичи говорили про себя: «Господи, сущий тебе князь в своем замке». А перед Ягенкой, которая сияла молодостью, здоровьем, силой и красотой, рыцари, знакомые с западными обычаями, не раз преклоняли колено и просили ее стать дамой их сердца. Сам старый владетель Конецполя, который был серадзским воеводой, при виде ее приходил в восторг и сравнивал ее с утренней зарей и с «солнышком», «которое озаряет мир и даже старую кровь заставляет играть в жилах».

ХLVII

Но вот на пятом году, когда во всех деревнях был заведен образцовый порядок, когда над законченной сторожевой башней уже несколько месяцев развевалась хоругвь с Тупой Подковой, а Ягенка благополучно родила четвертого сына, которого назвали Юрандом, старый Мацько сказал как-то Збышку:

— Все на свете случается, вот бы послал бог счастье еще в одном деле, и можно умереть спокойно.

Збышко поглядел на него испытующим взором и, помолчав с минуту, спросил:

— Уж не о войне ли с крестоносцами вы говорите, больше ведь вам и желать-то нечего?

— Я скажу тебе, что и раньше говорил, — ответил Мацько, — покуда жив магистр Конрад, войны не будет.

— Не век ему жить!

— Да и мне не век, вот почему я совсем про другое думаю.

— Про что же?

— Э! Лучше не загадывать. А пока что съезжу я в Спыхов, а коли приведет бог, так и к князьям в Плоцк да в Черск.

Збышко не очень удивился, — Мацько за последние годы не раз ездил в Спыхов, — он только спросил:

— Долго ли пробудете?

— Да на этот раз подольше, в Плоцке придется задержаться.

Спустя неделю Мацько и впрямь уехал, захватив с собой несколько повозок и добрые доспехи, «на случай, если придется с кем-нибудь драться». Прощаясь, он еще раз предупредил, что, может, задержится, и действительно задержался: целых полгода не было о нем ни слуху ни духу. Збышко стал уж беспокоиться и наконец отправил в Спыхов нарочного, но тот встретил Мацька за Серадзом и вернулся с ним домой.

Старый рыцарь был что-то мрачен, но, порасспросив Збышка обо всем, что делалось в его отсутствие, и узнав, что все в порядке, успокоился, повеселел и сам заговорил о своей поездке.

— Знаешь, я был в Мальборке, — сказал он.

— В Мальборке?

— А то где же?

Збышко воззрился на него в изумлении, затем хлопнул себя по ляжке и воскликнул:

— Господи! А я-то совсем забыл!

— Ты-то мог забыть, потому что выполнил свой обет, — ответил Мацько,

— но не приведи бог, чтобы я от обета своего отступился и честь свою замарал. Не в обычае это у нас, и клянусь крестом святым, что, покуда жив, я этого обычая не нарушу.

Мацько при этом нахмурился, и лицо его стало таким ужасным и грозным, каким Збышко видел его только в былые годы у Витовта и Скирвойла, когда надо было сражаться с крестоносцами.

— Ну, и что же? — спросил Збышко. — Не одолели?

— Как же я мог его одолеть, коли он не принял моего вызова.

— Почему?

— Он стал великим комтуром.

— Куно Лихтенштейн стал великим комтуром?

— Ба! Его, может, и великим магистром изберут. Как знать! Но он уже сейчас почитает себя равным князьям. Говорят, в ордене он вершит всеми делами, все лежит на его плечах, магистр без него шагу не ступит. Да разве он выйдет драться на утоптанной земле? Только на смех меня люди подняли бы.

— Неужели посмеялись над вами? — спросил Збышко, гневно сверкнув глазами.

— Посмеялась княгиня Александра в Плоцке. «Поезжай, говорит, и вызови римского императора! Я, говорит, знаю, что ему — это Лихтенштейну! — послали вызовы и Завиша Чарный, и Повала, и Пашко из Бискупиц, но он даже таким мужам ничего не ответил — не может. Не потому, что трус, нет, он монах и занимает, говорит, столь важный и почетный пост, что ему совсем не до этого и честь его больше пострадала бы, когда бы он принял вызов». Вот что она сказала.

— А что вы ей сказали на это?

— Огорчился я страх как и говорю ей, что мне все едино не миновать в Мальборк ехать, чтобы мог я богу и людям сказать: «Я все сделал, что мог». И упросил я княгиню придумать что-нибудь и послать меня в Мальборк с письмом: знал я, что не унести мне иначе ног из этого волчьего логова. А про себя так думал: «Что ж, не принял ты вызова ни Завиши, ни Повалы, ни Пашка, но коли я при самом магистре, при всех комтурах да при гостях вцеплюсь тебе в бороду да вырву ее вместе с усами, небось придется тебе драться».

— Ах, чтоб вас! — в восторге воскликнул Збышко.

— А что? — сказал старый рыцарь. — На все можно средство найти, была бы только голова на плечах. Да не сподобил меня на сей раз господь: не застал я Лихтенштейна в Мальборке. Не знал я, что мне делать: то ли ждать его, то ли следом ехать. Боялся разминуться. Но с давних пор знаком я с магистром и великим ризничим и решил открыть им, зачем приехал. Как они закричат тут на меня: не бывать, мол, этому!

— Почему же?

— А магистр мне вот что сказал: «Что бы ты про меня подумал, когда бы я стал принимать вызовы от всех рыцарей из Мазовии или из Польши?» Что там говорить, прав он был, его бы уж давно и на свете не было. Они с ризничим долго удивлялись, а потом возьми да и расскажи все за ужином. Что тут поднялось, словно кто в улей дунул! Особенно гости как зашумят: «Куно не может, кричат, так мы можем!» Выбрал я себе троих, хотел по очереди с ними драться, долго просил магистра, но он позволил драться только с одним, тоже Лихтенштейном, родичем Куно.

— Ну и что же? — вскричал Збышко.

— Что ж, привез я его латы, но так они порублены, что за них и гривны никто не даст.

— Побойтесь бога, вы же исполнили обет!

— Сперва я было обрадовался и сам подумал, что исполнил, но потом решил: «Нет! Это не то!» А теперь совсем потерял покой: может, и впрямь не то!

Но Збышко стал его утешать:

— Вы знаете, в таких делах я ни себе, ни другим не даю поблажки, но когда бы со мной приключилось такое, я бы почел, что исполнил обет. Вот что я вам скажу: самые славные рыцари в Кракове подтвердят мои слова. Сам Завиша — а он лучше всех разбирается в делах рыцарской чести — наверно, то же скажет.

— Ты так думаешь? — спросил Мацько.

— Да вы сами подумайте: они ведь на весь мир прославились и тоже его вызвали; но никто из них не добился даже того, чего добились вы. Вы дали обет убить Лихтенштейна и Лихтенштейна зарубили.