– Я думаю, главная проблема в другом, – сообщил Юсеф.
– Здоровье или дела? – осторожно прощупывая почву, спросил сенатор. Он вдруг ощутил острую боль за грудиной, медленно, но неумолимо поднимавшуюся кверху и камнем давившую ему на грудь, классический симптом сердечного приступа. Механическим жестом вытащив из кармана коробочку, он вынул белую таблетку и сунул в рот.
– Здоровье в полном порядке, – заверил его шейх.
– Прекрасно, – вздохнул Джордж с облегчением. В шестьдесят четыре года сенатор Джордж Брайан выглядел не старше сорока, светлые волосы были по-прежнему густыми, фигура – стройной, взгляд – открытым, он улыбался прежней широкой улыбкой, когда-то приводившей в хорошее настроение несчастную Аннализу, но вот с сердцем дела были плохи: он так и не оправился от удара после смерти единственной женщины, которую любил. Он винил себя в том, что ее постиг столь страшный конец. Белая таблетка и успокоительные слова Юсефа оказали на него благотворное воздействие, боль отступила, вернув ему способность рассуждать и действовать. – Что же можно сделать? – он был готов на все, чтобы помочь племяннику.
– Ему нужна срочная и существенная помощь. – Они оба знали, о чем идет речь. Без немедленного экономического вмешательства экономика Бурхваны могла рухнуть, дав шанс оппозиции, давно уже готовой к путчу. Для Бруно это означало бы конец.
– Только деньги? – спросил Джордж.
– Деньги и солидарность, – уточнил Юсеф, имея в виду помощь людьми, наемными войсками, профессиональными военными, которые могли бы поддержать зашатавшийся режим Асквинды.
– Я ничего не могу поделать, – с горечью признался сенатор. – В моем кабинете нет командных кнопок, и ты прекрасно это знаешь.
– Власть, как ветер в пустыне, – улыбнулся Юсеф, – уходит и вновь приходит.
– Будем надеяться, что он вскоре подует с нужной стороны, – заметил Джордж. У него были причины разделить оптимизм Юсефа, но ему хотелось бы более конкретных гарантий.
– Ты скоро получишь ключ к разгадке тайны, – заверил его шейх.
– Когда? – Теперь судьба сенатора Брайана была в руках молодого восточного философа, умевшего при случае проявить себя человеком действия.
– Через двенадцать часов ты получишь секретный пакет, дядя Джордж, – Юсеф, на правах друга семьи, звал его так еще со времен учебы в Беркли. – Ты найдешь в нем все, что требуется, чтобы тебя внимательно выслушали там, где нажимают командные кнопки.
– Благослови тебя бог, мой мальчик. – Сенатор принялся массировать грудь: недавняя боль оставила после себя неприятное ноющее ощущение.
Юсеф попрощался, повесил трубку и нажал кнопку. Вспыхнул небольшой телеэкран, на нем тотчас же появилось лицо молодого араба, одетого по-европейски.
– Сиад Шатль, – сказал шейх, – настал час отправить «пакет» по известному тебе адресу.
– Когда он должен быть отправлен? – спросил тот.
– Немедленно, – приказал шейх. – В течение двенадцати часов он должен быть доставлен по назначению. Я дал слово, – заключил он, подчеркивая последние слова.
Юсеф отпил глоток кофе с кардамоном, он остыл и был неприятен на вкус. С улыбкой человека, сделавшего доброе дело, молодой шейх поднялся из-за стола. Теперь наконец он сможет принять душ и отправиться на встречу с шахиней Музой.
* * *
Адмад бен Юсеф прошел через чахлый и запыленный пальмовый сад и переступил порог флигеля, занимаемого шахиней Музой. Впереди него, подобно радостной вестнице, шествовала пакистанская служанка, возвещавшая о его прибытии. Капризный женский лепет, напоминавший пение птиц на закате, чудесным образом умолкал по мере его продвижения, сменяясь торжественным молчанием. Изящные женские фигуры в легких разноцветных одеждах, сидевшие по-турецки на пышном ковре, поднялись, как стайка экзотических бабочек, и улетучились, унося с собой благоухание алоэ и амбры.
Только одна хрупкая фигурка с лицом камеи, опущенными ресницами и губами, полуоткрытыми в сияющей улыбке, осталась ждать его.
Юсеф опустился на ковер рядом с ней и поцеловал унизанные перстнями пальцы протянутой ему руки.
– Добро пожаловать в твой дом, – сказала она напевно.
– Мне тебя не хватало, как воздуха, – прошептал он.
– Теперь ты здесь.
Она ослепляла редкостной, удивительной красотой даже в европейских платьях, но в своей родной стране предпочитала арабскую одежду, подчеркивающую томность ее взгляда газели и восточную грацию. Вот и теперь на ней было восточное одеяние из прозрачного шелка густо-розового цвета, вокруг шеи обвивалось спускающееся на грудь ожерелье из бриллиантов и розовых топазов.
– Ты прекрасна, как волшебный сон. – Красота женщины, родившей ему троих детей, всякий раз поражала его с новой силой.
– Меня преображает твоя любовь.
Муза была дочерью профессора истории Оксфордского университета, она выросла и училась в Европе, а с Юсефом познакомилась в венецианском «Гранд-Отель-де-Бэнс», где была с семьей на каникулах. Юсеф прибыл в Венецию для заключения сделки с одним итальянским концерном.
Он сразу же поддался пленительному очарованию восемнадцатилетней девушки, умевшей с одинаковой непринужденностью рассуждать как о легкомысленных, так и о серьезных вещах. Муза чувствовала себя свободно и уверенно, о чем бы ни шел разговор: о соревнованиях «Формула-1» или о сложных проблемах исламского мира. Она увлекалась водными лыжами, наизусть знала Коран, ценила положительные стороны западной цивилизации, но душой следовала основополагающим началам своей родной культуры. Красота и ум гармонично сочетались в ней. Любовь поразила их с первого взгляда, и они поженились через два месяца после первой встречи.
Муза знала своего мужа гораздо лучше, чем он ее, и по едва уловимым признакам, незаметным для посторонних, угадывала его настроение. Одного взгляда ей было довольно, чтобы понять, что он обеспокоен и что на этот раз его визит будет кратким. Несмотря на неблагоприятные предзнаменования, она надеялась, что он проведет с ней ночь, но никогда бы не осмелилась об этом попросить.
– Завтра я уезжаю в Цюрих, – огорченно объявил он.
– Это невеселый город. И очень заносчивый, – она решила шуткой разогнать грустное настроение. Она готова была следовать за ним повсюду и знала, что, если бы мог, он взял бы ее с собой.
– Из Цюриха мне придется лететь в Вашингтон. – Ему хотелось, чтобы она хоть разок запротестовала, но вместо этого шахиня снисходительно улыбнулась.
– Вашингтон – это совсем другое дело, – она дважды хлопнула в ладоши, и тотчас же появилась служанка, неся на подносе молоко с шафраном и сладкие пирожки с цукатами и кориандром.