Читать интересную книгу Степан Разин (Книга 2) - Степан Злобин

– Пидыйшлы козакы пид сами цареградьски стены. Як пострилы из гармат залуналы, султан наполохався – геть з Цареграду тикать... – рассказывал дед.

Гришка смеялся звонко и весело.

Алена накинула на плечи плат, молча вышла во двор. Было сумрачно. Тучи клоками летели по небу, скрывая луну. Из-за стен долетали осенние всплески донской волны... Алене послышались стоны. Так Стенька стонал, когда привезли его раненым из похода...

Откуда-то с берега донеслось одинокое ржанье. Алене представился брошенный конь под седлом, который несется по полю, ищет своего казака, а казак лежит на земле без дыханья, раскинув мертвые руки.

Алена вдруг задохнулась от страха. Ей захотелось кричать и плакать... Но она сдержалась, торопливо вошла в землянку и тупо села у прялки. Веретено валилось из рук от тоски...

– И мене растрывожила, старого, неспокойна жинка... Чего-то и я неладно вздумал, – ворчливо сказал старик. – Эх-хе!.. Лезь, Грыцю, на печь, я разом прыйду за тобой, – с кряхтеньем добавил он, подымаясь с лавки, и, надвинув на самые брови свою замусоленную, истертую запорожскую шапку, вышел наружу...

Гришка взлез на печь, и тотчас же сверху послышалось его равномерное сопение...

Дед долго не возвращался. Алене сделалось жутко одной слушать нудное завывание в трубе. Она снова вышла во двор. Ни души!

– Дедушка! – позвала она тихо.

Дворовый пес Лапа ласково ткнулся холодным носом в ее ладонь...

Алена сразу, двумя руками, привычно и ловко собрав на плечах края платка, накинула его поверх головы, на покрывшиеся уже каплями дождя волосы, и по темной, туманной улице пошла на мерцавший огонь, к воротам городка, в сторожевую избу...

Городовой есаул Дрон Чупрыгин, низкорослый и коренастый, чернявый, суровый казак, строил к выезду возле избы вооруженных казаков.

Одинокий смоляной факел мигал капризным рыжим огнем, отсвечивая на стволах мушкетов.

– Вести худые? Отколь? – оробев, спросила Алена.

Чупрыгин ей поклонился.

– Слава богу, худого не чули, – ответил он. – Да вот атаман повелел сдать дозоры, – указал он на деда. – Мало ли... ночи темны да ненастны... Ратная служба во всем любит лад! – сказал Дрон, от себя одобряя приказ старика.

Он повернулся к своим казакам.

– Челны, братцы, справа стоят. Ворота отворим, иди без огня: на береге жечь не к чему... По челнам без слова садись, один за другим отворачивай разом в верховья...

– Пойдем, пойдем, дочка, на стуже раздетой стоишь-то! Он тут и без нас, – позвал Черевик Алену.

– Спасибо, дедушка, – тихо шепнула Алена.

– Баламутная ты, – проворчал Черевик. – Меня, старого, с толку сбила... Козачка пригожа слезы роняе, а старый дид сдуру дозоры гоняе! Пойдем... Ты домовь, а я стану сидеть в вартовой [Вартовая – караульная (укр.)]. Козаков разогнали – кому стены беречь?!

Кагальницкий дозор шел тремя отрядами. Первая сотня – на челнах по Дону в верховья. Другая сотня шла конно, разбитая пополам: половина – вдоль берега нижней тропой, да половина – по верховой тропе через степь. Дозоры пересылались между собой вестовыми. С береговой тропы конники следили за челнами, один из которых держался все время близ бережка, чтобы можно было негромко переговариваться с конными. Береговые дозоры шли десятками вширь, чтобы дальше охватывать степь.

В челнах пищали и у конных мушкеты были заряжены.

Ветер крепчал и гнал побелевшие облака. На рассвете из верхней полсотни заметили в стороне, ближе к Волге, каких-то всадников. Дали знать низовым дозорным и в челны, а сами смело помчались наперерез.

– Стой! Кто таковы? Куды?..

Из лощины в ореховом поросняке выезжали один за другим понизовые богатей Черкасска. Их было с добрую сотню. У всех на руках кречета и другая ловчая птица.

– Куды собрались? – спросил Дрон, наезжая конем вплотную на передовых.

– А ты что за спрос?! – дерзко крикнул Петька Ходнев – пасынок Корнилы, еще не видя численности дозора. Но в это время с нижней тропы вторая полусотня кагальницкого дозора ворвалась в лощину с другой стороны с мушкетами наготове.

– Ведь гуси летят, есаул!

– Мы на травлю к озерам! – уже более мирно отозвались из среды домовитых.

– По утренней зорьке хотели...

– Куды же вас черт занес далеко?! А ну, ворочайся! – потребовал Дрон. – Мушкеты, пистоли пошто при всех?

– Ведь крымская сторона, дорогой есаул. Ты сам от крымцев бережешься, с пистолем ездишь. И мы не дурнее тебя! – вызывающе отозвался Самаренин, исподлобья глазами считая дозор и выезжая вперед из толпы других, словно готовясь к схватке.

Дрон не дал ему опомниться и с размаху хлестнул его по лицу плетью. Самаренин пошатнулся в седле от удара, невольно закрыл лицо рукавом, отирая кровь.

– Знай, с кем говоришь! – гаркнул Дрон.

Кагальницкие дозорные перехватили удобней мушкеты.

Черкасские, не сробев, разом сдвинулись в круг, но в это время, повыскочив из челнов, широкою цепью с криком по степи уже бежали пешие кагальницкие казаки с пищалями.

Сжимавшие рукояти пистолей и сабель руки черкасские ослабли и опустились...

– Ну, кому я сказал! Ворочайся к домам! – грозно повторил Дрон, выставив черную острую бороду и с поднятой плетью в руке наезжая опять на черкасских, так что передние из них начали пятить своих лошадей. – Кто от Черкасска заедет на травлю еще хоть раз выше Кагальника, тому не избыть беды... Слышь, пузастые гады!

Черкасские расступились, давая дорогу его коню, образовав полукруг. И, еще раз взмахнув своей плетью перед носами передних, Дрон строго закончил:

– Хватит с вас журавлей да гусей на низовьях. Езжай веселей!

Домовитые повернули назад.

– Вся зна-ать! – произнес кто-то вслед отъезжавшим.

– Неспроста чего-то скакали! – заметил другой.

– Порубать бы их, к черту, сейчас!.. Повели, есаул!..

Дрон взглянул на дозорных. Вся ненависть к понизовой старшине при свете всходившего солнца, как искры, горела в зрачках кагальницкого казачья.

– Шуму будет, раздору, – заметил Дрон.

– Не мы – словно б крымцы побили... – со смехом воскликнул какой-то казак.

Пальцы дозорных нетерпеливо впились в мушкеты и сабли. Сузившиеся от солнца и злобы зрачки перебегали со спин отъезжавших на есаула. Иные уже подбирали короче поводья, привстали на стременах.

– Батька велел без него мирно жить на Дону, без усобиц, – твердо сказал Дрон, поворачивая коня.

Два новых всадника, словно отбившиеся от остальных домовитых, в это время выехали из другой лощины за рощей, они гнали стремглав, уходя от дозора.

Дрон с десятком людей пустился за ними в погоню. На крики они задержались.

– Назад! – крикнул Дрон.

Они повернули коней, воротились к дозору. Это были Никита Петух и казацкий лекарь Мироха, исцеливший сотни различных недугов и тысячи ран.

– Куды вы? Отколь? – спросил их есаул.

– Из Черкасска, мы батьке навстречу. Батька раненый едет домой. Наумов меня посылал, – сказал Дрону Никита.

– Где же батька?

– Вот скачем всустречь... не скончался б в дороге, – тихо добавил Никита.

– Избави бог, что ты! – воскликнул Дрон. – Да чего же вы стали?! Гоните вовсю! – вдруг закричал он. – Стой! Кони крепки ль? Может, дать новых на смену?.. Да как без заводных?!

Дрон тотчас же отделил полсотни людей из дозора в охрану Никиты с Мирохой, задумчиво провожал их глазами, пока они скрылись в холмах, и только тогда уж треснул себя кулаком по лбу.

– И-ех-х! Жалко, я вас не послушал, робята! – воскликнул он, обратясь к дозорным. – Ведь верно, срубить бы их всех дочиста, как крапиву: на батьку ведь ехали, рыла свиные!.. «На травлю»! По следу за лекарем гнали, как словно вороны на падаль... Дай господи здравия Степану Тимофеичу, батьке, заступнику сирых! – жарко сказал Дрон, подняв глаза к небу...

В Кагальницкой бурдюге

Степан очнулся. Была тишина... Он приоткрыл глаза и сквозь узкие щелки меж век увидал показавшееся ему ярче солнца тусклое мерцание горящей свечи. Он невольно зажмурился и в тот же миг вспомнил, что после ранения ослеп... Сердце его тревожно замерло. Несколько мгновений он пролежал, не решаясь еще раз открыть глаза, потом осторожно и робко слегка приподнял веки – и снова увидел свечу. Он весь загорелся радостью. «Зряч! Не ослеп!» – закричало все его существо... Не двигая ни рукой, ни ногой, придерживая дыхание, боясь шевельнуть даже пальцем, он только смежал и вновь открывал глаза, чтобы видеть и узнавать знакомые вещи: ковер над собой на стене, на ковре висящие сабли, пистоли, пороховницы, наверху надо всем – литовский дубовый лук с концами из рога... Степан понял, что он у себя в землянке.

И вдруг, как новый, смертельный удар вражеской сабли по той же ране, его сотрясла до отчаянной боли мгновенная мысль: «Почему?! Почему на Дону?! Значит, Волгу и все города на Волге – Самару, Саратов, Царицын и Астрахань – все захватили бояре?.. Все пропало?!»

От волнения у него пересохло в горле...