Читать интересную книгу Цветочный крест • Потешная ракета - Елена Колядина

– Не странники ли здесь? – довольно громко позвала она в сумерки. – Не богомольцы ли остановились на ночлег?

Стояла тишина. Только обломилась ветка, упав черной сухой лапой на снег, да прошумели крылья невидимой тяжелой птицы.

Феодосья заметила плавную ложбину в снегу, словно пробежал когда-то между елей ручей, и пошла по ней налево от лосиной тропы, на запах дыма. Поляна, на которую она вскоре вышла, оказалась утыкана дымными столбами, выходившими прямо из земли, из сугробов!

В первый миг ея разуму предстала картина Везувиуса, готового излить подземный огонь из нарыва. Но через миг Феодосья поняла, что дым сей – от адовых костров. И сие – знак, что дьявол хочет овладеть Феодосьей, не дать ей вознестись в царствие небесное, где ожидают ее три самых дорогих и возлюбленных души: Бог, Агейка и Истома.

Вот почему так яро принялась Феодосья затыкать дымные чрева, со всей силы проминая и сваливая на них сугробы. Ногами проламывая наст, руками и люлькой гребла она сухой снег на струи дыма. Наконец, остался лишь один дымный хвост на краю поляны, у поваленного огромадного столетнего, а то и поболее, древа. Комель его, казавшийся каменным от инея, был никак не меньше, чем с избу. Не барскую, конечно, а холопскую. Свороченную набок избу, из-под пола которой торчали вроде как и великие куриные ноги с загнутыми когтями, уходящими у одной ноги в сугроб. Заросло поваленное древо и космами седого мха и кучами хвороста.

– Господи, прости меня, дуру идолопоклонную! Но не иначе сие изба бабы Яги набок завалилась да и лежит здеся с дохристовых времен? – пробормотала Феодосья. – Не диво, что из-под нее вырываются гари, пеплы и дымы адские. Помоги же, Господи, одолеть и сей угарный столп!

Блаженная жена вскарабкалась на сугроб, наметенный к комлю и увенчанный черной дырой, из которой струился дымок, и, не имея уж сил загребать и обминать снег ногами, повалилась на него тяжестью тела, выставив вперед люльку. И вдруг сугроб под ней сперва медленно промялся, а потом рухнул вниз, безвозвратно увлекая ея вниз главою.

– Господи, не дай пасть в адову дыру! – только и успела крикнуть Феодосья, прежде чем захлебнулась дымом, потеряв сознание.

Долго ли, коротко ли летела Феодосия в подвалы лукавого, она не знала. И сколь пролежала бездыханная, тоже не ведала. «Течение времени и восприятие длительности либо краткости его зависит от события, назначенного Богом, – как учено выразился бы отец Логгин. – Счастье – всегда миг, а муки кажутся вечными». Так вот, отрезок времени до того, как сознание вернулось к ней, Феодосия описать бы не смогла – то ли несколько часов летела она в глубины земли, то ли секунду, останется для нея пока что тайной. Хотя, как только забрезжило у нее в голове, ея посетили именно мысли о том, что ведь засеки она время, хоть бы и простым отсчетом, то можно было бы определить, сколь глубока скважина лукавого. Что ты будешь делать, даже в такой судьбоносный миг своего существования мысли о мироздании и инженерных измерениях были первыми, что пришли в голову. Не иначе, ударилась жена главою зело сильно! Впрочем, розмыслы на геолого-метрические темы пролетели лишь мельком, пока Феодосия не услыхала речи чертей…

– Господи, да на каком же наречии бают черти? – подумала первым делом (после несерьезных и не подходящих к важности события розмыслов на инженерные темы) Феодосья.

Ясно было, что это речь, а вовсе не звериные рыки или звуки. Феодосья знала, что разные народы говорят на своем языке. В Тотьме бысть люди, лаявшие по-басурмански, отец Логгин изъяснялся, по его сообщению, на латыни и греческом, да и английский торговый двор поставлял примеры чужеземной речи. Но сие баяние Феодосья допреж не слыхивала. «Ни разу отец Логгин либо отец Нифонт не разъясняли на службах, как глаголят черти. Бог, понятное дело, он со всяким говорит на его языке. А дьявол, выходит, по-своему бормочет? И как же я ему слово Божье буду вещать?»

Даже в такой ужасный момент, как низвергание в ад, отважная Феодосья планировала нести святое слово в массы!

Говорили черти негромко, явно промеж собой, а не с грешниками, и с теми интонациями, с какими обычно беседуют в комнате, где есть тяжелобольной.

Не открывая глаз, Феодосья попыталась определиться в обстоятельствах. Так пленный, внезапно пришедший в себя после ранения во вражеском стане и мысля уж побег, замедляет дыхание и тайно внимает звуки и запахи с целью разведать окружающую обстановку. Конечно, планировать побег из ада несколько странно, но Феодосия ведь в аду была впервые, вечность пребывания в нем еще не осознала и в сей момент мыслила еще не умом, а сердцем. «Интуитивно, бессознательно али инстинктами», – сказал бы книжный отец Логгин, загибая по очереди пальцы – не пропустить бы какого термина.

Сквозь веки Феодосья видела слабые алые пятна. Ясно, что это были отблески костров под котлами для грешников. Возможно, котлы были пока еще пусты и ожидали новых покойников, поскольку криков мучеников не было слышно. Вообще, несмотря на баяние чертей, стояла тишина. В полной тишине дьяволята переговаривались! Это показалось Феодосье странным. Но она тут же подумала, что, возможно, находится еще не в самой преисподней, где костры и котлы, а как бы в предбаннике. Видимо, сперва здесь грешников раздевают, возможно, допрашивают, а уж потом тащат в геенну огненную.

– О, Господи! – напугавшись своих домыслов, прошептала юная, но уже умершая жена.

Впрочем, эта мысль только сбила Феодосию с толку. Она решительно не помнила, как и почему умерла! Последнее, что стояло перед глазами и принадлежало земной жизни, – поляна с поднимающимися дымами и сугроб возле векового древа, явно бывшего обиталища Бабы Яги.

«Либо я сама об ея избушку скранией вдарилась и молниеносно преставилась, без причащения, соборования», – подумала Феодосия.

При сей версии она беззвучно переместила затекшую руку и потрогала висок. Да нет, цел, не болит.

«Либо Господь меня мгновенно наказал смертью за предположение, что существует такой идол, как Баба Яга».

Эта версия показалась Феодосье зело вероятной. Ведь сколько внушал отец Логгин, что нет в божественном мире лешаков, водяных, банников и прочих суть языческих героев. Сколько он глотку срывал, в шеи выталкивая со двора церкви сущеглупых безграмотных баб, обсуждавших разные невероятные события навроде утащения в колодец младенца, совершенно невозможные с точки зрения науки!

«Господи, да неужели ж за одно это покарал ты меня смертью в ад, где не встречу аз Истому и Агеюшку? Неужели столь велико было это прегрешение?»

Отчаяние от того, что теперь не увидит она сыночка и любимого мужа во веки веков, вызвало в Феодосье некоторое роптание против Его воли. Впрочем, роптание сие было весьма непродолжительным. Уже в следующее мгновение Феодосья смутилась своих возмущенных мыслей и тихо прошептала благодарность Ему. Надо признаться, что сие смирение происходило оттого, что Феодосья надеялась, что назначение ея в ад не окончательно. Возможно, решение Господа имеет обратную силу? Возможно, Он еще вознесет ея в рай? Отец Логгин, конечно, с гневом отрицал сию возможность и аж бледнел, когда какая-нибудь глупая жена вопрошала, не мог ли Господь прибрать ея мужа али дитя по ошибке? Никакие примеры о том, как ошибся той весной аж сам тотемский воевода, записывая вне очереди отрока на военную службу, или иные подобные события, отца Логгина не только не убеждали, а, наоборот, возмущали до ярости. Но ведь отец Логгин мог чего-то и не знать? Чай два десятка лет только на земле живет. Может, и были такие благолепные случаи, что сперва жену считали грешницей и назначали в ад, а после выяснялись новые обстоятельства, как то: злобные наветы, клевета, зависть, – и несчастную, вернее, счастливую, возносили архангелы на солнечные небеса? Эта мысль очень утешила Феодосью, и она весьма воспряла духом.