о сражении с Даби, а об установлении связи. Одно лишь упоминание об этом заставило парня помрачнеть и отвести взгляд. Я буквально чувствовала его угрызения совести. Поэтому, взяв его руку и мягко сжав в своей, уверенно заверила:
— Ты спас меня, Шото. Это мне стоит извиняться, что заставила тебе пережить такое.
— Но это не сравнится с тем, что ты испытала. Сгореть заживо…
— Такова природа моей причуды. Жестокая причуда. Но лучше так, чем на всю жизнь остаться калекой от взрыва. Так что… давай не будем больше поднимать эту тему. Я понимаю, что тебя мучает совесть из-за того, что пришлось причинить мне боль. А я не хочу лишний раз вспоминать об этом кошмаре.
— Я никому не позволю больше сделать такое с тобой. Ни за что.
О серьезности намерений говорила усилившаяся хватка парня, а также ожесточившийся взгляд. Страшно подумать, сколь грозным ты станешь, когда еще подрастешь. Хотя, индустрия героев заставляла детей взрослеть намного раньше. Мое детство, похоже, кончилось в десять лет… или вовсе никогда не начиналось.
— Когда тебя выписывают? — прервал напряженную паузу парень.
— Когда комитет безопасности решит, что со мной делать. Они поставили двух охранников смотреть за мной. Не хотели даже из палаты выпускать… Все же, я сделала довольно много ужасных вещей, пока была с Лигой.
— Но ты действовала не по собственной воле, у тебя не было выбора.
— Выбор был. Умереть, например.
— Наги…
— Но это правда. Я пытаюсь рассудить, как они. К тому же мне уже не будет снисхождения, я же ведь теперь совершеннолетняя.
— И что с того? Это причина делать из тебя преступника?
Такой меня видит общество, и этого не отнять. Лишь сейчас, побывав в шкуре злодея, пусть и принудительно, я поняла, что происхождение действительно играет большую роль. Ярлык тебе дается при рождении. Как бы ты ни пытался исправиться, одно неверное движение, и тебе конец. Будь на моем месте герой или студент ЮЭЙ с безупречной репутацией, любой одноклассник Шото, ему бы выказали сожаления, безоговорочно объявив жертвой. От Тартара меня спас храбрый поступок Шото. Может, он и воспринимал это, как ужасный грех, который будет изводить его долгие месяцы, на деле подобная жестокость оказалась для меня единственным спасением.
Уж не знаю, что за люди сидят в комитете безопасности, но если искупление по средству сжигания заживо в их понимании недостаточное наказание… Да пусть они лесом идут.
— Гадать об этом не стоит, — высвободив руку, я не удержалась и пригладила волосы парня, надеясь придать прическе аккуратный вид. — Я рада, что с тобой все хорошо… насколько это возможно. Лучше тебе сил набираться, а то ввалилась я посреди ночи.
— Ну, сейчас поздний вечер. Ты останешься?
Вот и как отказать, когда на тебя смотрят такими милыми молящими глазами? Хитрюга. Да и, честно говоря, вновь сталкиваться с этими ребятами из комитета безопасности отчаянно не хотелось, поэтому, улыбнувшись, даже спорить не стала.
Койка заскрипела от одной только попытки взобраться на нее, но она выдержала испытание и позволила мне прилечь рядом с парнем. Места, чтобы развернуться, оказалось впритык, пришлось лечь на бок, поэтому наши с Шото лица разделяли считанные сантиметры. Его теплое тихое дыхание щекотало кожу, пусть в комнате и царил полумрак, я отчетливо видела выражение его лица, с какой мольбой во взгляде он смотрел на меня.
— Что?
— Что?
— Что ты на меня так смотришь?
Он протянул руку и накрыл ладонью мою щеку. От теплого прикосновения меня наполнило чувство уюта и спокойствия. Закрыв глаза, я была готова раствориться в этой нежной, легкой ласке.
— Я просто рад, что ты здесь, — прошептал парень, очертя большим пальцем контур моих губ. — Я могу поцеловать тебя?
Ухмыльнувшись, игриво уточнила:
— А если скажу «нет», что ты будешь делать?
Маленькая провокация ничуть не смутила Шото и не изменила в настрое, он помедлил мгновение, прежде чем податься вперед и поцеловать. Так осторожно и мягко, словно боясь, что малейшее движение оставит на мне трещины, как на хрустальной вазе. Честно говоря, действительно хотелось заплакать от счастья, в последний раз я чувствовала столь нежные чувства довольно давно. Поэтому, как голодный волк, хотела попробовать как можно больше и углубила поцелуй. Шото ничуть не удивился, а словно надеялся на большее, но когда попытался развернуть меня на спину и залезть сверху, скривился и болезненно зашипел.
— В порядке, говоришь? — одарила я парня недовольным взглядом. — Давай, ложись, ты сейчас развалишься.
— Я в порядке. Просто резко поднялся.
— Угу, — не поверив услышанному, я заставила Шото лечь на койку, и судя по облегчению на его лице, раны действительно его беспокоили. Но когда я поднялась, он вдруг схватил меня за руку. — Ты чего?
— Останься. Я хочу, чтобы ты осталась.
Удивительно, как ему удавалось сочетать повелительный тон с мольбой, это и будоражило, и умиляло. Пришлось немного извертеться, чтобы залезть под одеяло, и я думала приобнять парня, но он отодвинулся и заставил меня лечь на бок, чтобы самому заточить меня в объятия. И, признаться, сила и чувственность, с которыми Шото прижал меня к себе, немного испугали. Я чувствовала спиной, как быстро бьется его сердце, как горячее дыхание щекотало шею. Казалось, он боялся, что кто-то отнимет меня и больше не вернет, мы никогда не увидимся.
— Как ты… как ты себя чувствуешь? Я имею в виду не физически, а… то, что Даби оказался твоим старшим братом?
Вопрос довольно щекотливый, но не спросить об этом я не могла, хотя понимала, что ответ будет далеко не радостным.
— Я в замешательстве. Я помню его, но мы с ним мало общались в детстве. Ты знала, что это он?
— Догадалась, хоть и были сомнения. Но это многое объясняло, например, почему он так тесно сотрудничал с моей сестрой, почему так хотел заполучить меня. По факту его не столь интересовала возможность обладать цербером, сколько причинить боль Старателю. Не знаю, правда, получилось ли… На мой взгляд, куда сильнее это задело тебя. Если не сказать, что только тебя.
Помолчав немного, Шото напряженно выдохнул и неуверенно произнес:
— Может, это и не видно, но отец беспокоился. Он… пытается измениться, наладить с нами отношения. Я верю, что он искренне желает этого. Честно говоря, я тоже, но я никогда не смогу простить его, а уж тем более забыть то, как он измывался над мамой, как игнорировал Нацуо и Фуюми. Он до последнего не понимал, что обязан и перед тобой. Нацуо так и сказал ему в лицо, что ему следует подумать и о