— Пиши, Артюшка, — говорил Дежнев после некоторого раздумья. — Писал-де он, Юрий, в Якутский острог, что ту коргу, и морского зверя, и заморную кость приискал он, Юрий, когда был с Михайлой Стадухиным, а не мы, служилые и промышленные люди.
— Ишь, проходимец! — Василий Бугор тряхнул кулаком.
— Чтоб болячка ему скулу своротила, рыбьему глазу! — пискнул Сидорка.
— Пиши дальше, — продолжал Дежнев. — И то он, Юрий, писал ложно, потому что бежали они с Михайлой по морю семеро суток, а реки-де не нашли никакой. Не доходил он, Михайло, до Большого Каменного Носу.
— Где ж ему было дойти за семеро-то суток! — возмущался кочевой мастер Сидоров. — Мы до того носу лишь за три месяца добрались!
— …до Большого Каменного Носу, — поскрипывая пером, повторял Солдат слова Дежнева. — Написал!
— Эх, рыбий глаз, не мог не закапать бумаги! — схватился за щеку Сидорка.
Лицо Артемия Солдата выразило растерянность и отчаяние.
— Батюшки, беда! Что ж делать? Переписать сызнова?
— «Переписать!» Голова! Бумаги-то и десяти листов не осталось. Она еще потребна будет, — возразил Дежнев. — Видно, придется послать отписку воеводе так уж, как есть. Пиши: а тот Нос вышел в море гораздо далеко. А живет на нем людей чукчей много.
— Не худо б тебе-от, Семен, и про зубатых людей помянуть, — промолвил Фомка, что-то глубокомысленно соображавший. — Люди они хорошие. Обошлись с нами ласково.
— Дело. Пиши, Артемий: против того ж Носу на островах живут люди. Называют их «зубатыми», потому что пронимают они сквозь губу по два зуба немалых костяных.
— Ефимка-то Меркурьев еще ночью за чертей тех зубатых принял, — напомнил Сидорка.
— Язык-от твой, Сидорка, мил человек, — враг твой, — заметил Фомка своему приятелю. — Все-то у тебя черный на языке! Ты его помянешь, а он уж тут как тут!
— А не написать ли нам здесь и про разбитый коч Анкудинова? — спросил Дежнев своих товарищей.
— Надо бы, — согласился Степан Сидоров.
— Больше случаев укажешь, больше веры будет, — одобрил и Никита Семенов, скромно до поры помалкивавший.
— А тот Большой Нос, — продолжал диктовать Дежнев, — мы, Семейка с товарищами, знаем, потому что разбило у того Носу судно служилого человека Герасима Анкудинова.
— Он за худо принялся, а худо — за него, — нравоучительно заметил Фомка.
— И мы, Семейка с товарищами, — медленно говорил Дежнев, — тех разбойных людей взяли на свои суда и тех зубатых людей на острове видели. Готово? Пиши: а от того Носу до Анадыря-реки и корги далеко.
Весь красный от жары и натуги, Артемий Солдат усердно скрипел пером. На серой, шершавой бумаге, рожденная спором Дежнева с Селиверстовым, возникала знаменитая впоследствии отписка Дежнева, поведавшая потомкам о его славном подвиге.
Дежнев кратко, но точно описал природные условия на Анадыре.
«А река Анадырь не лесна, и соболей по ней мало, — читаем мы в его отписке. — С вершины реки — малый листвяк. Черного лесу нет никакого, кроме березняка и осинника. А от Малого Майна[143], кроме тальника, нет лесу никакого, а от берегов лесу нешироко, все тундра да камень. А той реки Анадыря сделан чертеж с Анюя-реки[144] и за Камень на вершину Анадыря, и рек, что впали в Анадырь, больших и малых, и до моря, и до той корги, где вылегает зверь».
Чертеж, приложенный Дежневым к отписке, был плодом его шестилетних исследований Анадыря. Природная смекалка русских землепроходцев помогала им делать сложные чертежи огромных областей, рек и горных хребтов. Изображая местность на бумаге, они ориентировались по солнцу. Их инструментами были матка-компас да самодельная линейка.
Землепроходец и мореход по духу, Дежнев не мог удовлетвориться лишь добычей «рыбьего зуба» и соболей. Нет, он пытливо изучал открытый им край. Обремененный тяжелыми трудами, необходимыми для поддержания жизни, Дежнев не только сумел пройти весь Анадырь от истока до устья, но проследил и течения «рек, что впали в Анадырь, больших и малых».
Участок же от притока Колымы Малого Анюя до верховьев Анадыря был начерчен Семеном Моторой и Никитой Семеновым, прошедшими его в 1650 году.
Русские землепроходцы создали славную традицию вычерчивания пройденных ими путей. Ей следовали все позднейшие русские путешественники — исследователи нашей необъятной Родины.
Описал Дежнев и рыбные промыслы, кормившие жителей Анадырского края: «А больший промысел здесь пущальницами[145], потому что река каменная, крутая. А рыбы красной приходит много. И та рыба внизу Анадыря от моря идет добра, а вверх приходит худа. Та рыба замирает вверху Анадыря-реки, а назад к морю не выплывает. А белой рыбы добываем мы мало, потому что сетей добрых у нас нет. А государевых аманатов красною рыбою кормить мы не смеем, чтоб им, с того корму оцинжав, не помереть и нам бы от государя за то в опале и в казне не быть. А запасаем мы им только белую рыбу. Мы же голодны, в корме нуждаемся, едим мы заморную рыбу кету».
Читаешь эти скупые строки и не знаешь, чему больше удивляться: самоотверженности ли простого русского человека, отдававшего лучшую пищу «государевым аманатам»; неприхотливости ли русских людей, считавших, что для них самих сгодится и дохлая кета, плывущая после икрометания вверх брюхом по течению.
— Хороша твоя отписка, Семен, — сказал есаул Федот Ветошка, когда подписанная Дежневым и Никитой Семеновым отписка была прочитана всему отряду. — Дюже хороша. Но… — Ветошка нерешительно посмотрел на Дежнева и почесал затылок.
— Досказывай, — глядя в глаза Ветошке, сказал Дежнев, — коль что не так, поправим.
— Все так, — вздохнул Ветошка, — лучше не напишешь: ясно, точно…
— Доказательно, — добавил Анисим Костромин.
— Правдиво! — воскликнул Фомка.
— Так-то оно так, — согласился Ветошка. — А все ж там могут не поверить.
— Да почему же?
— Писано от двоих приказных, — ответил Ветошка. — Воевода может сказать: «Кто их там знает! Может, и стакнулись они, Семен да Никита, чтоб обойти Стадухина с Селиверстовым». А те той порой свою ложь будут доказывать.
— Да, — молвил Дежнев, подумав, — могут и не поверить. Но как сделать, чтоб поверили?
— А вот как, — расправив усы, внушительно ответил Ветошка. — Должны мы все, миром, подтвердить слова нашего приказного. Одному не поверят, двоим не поверят, ну а миру нельзя ж не верить!
— Ай да Ветошка!
— Как же ты, Федот, думаешь подтвердить? — спросил повеселевший Дежнев. — Ведь всем вам прикладывать руки под отпискою приказных, кажись, не положено.