Читать интересную книгу О русском пьянстве, лени и жестокости - Владимир Мединский

Отчего такой долгий разговор о Маржерете? Из-за удивительной банальности его опусов. Во-первых, типичный, с позволения сказать, случай: поверхностное восприятие иностранными путешественниками и мемуаристами русского жизненного уклада и культуры приводило к тому, что их многочисленные заметки превращались в эдакий бессистемный винегрет из личных сиюминутных впечатлений.

Во-вторых, это яркий пример того, как из толстенного сочинения извлекается только то, что нужно для создания черного мифа о России. Маржерет много чего понаписал… Но только это конкретное место выдергивается из всех сочинений для доказательства русской лени. Юристы называют такой подход «презумпция виновности» – то есть априорной уверенностью в том, что русские в чем-то обязательно «плохи». Видите?! Еще Маржерет говорил!

Маржерета нельзя рассматривать как первого русофоба, поведавшего миру о русской лени. Возможно, восстав из гроба, он бы с гневом отказался от такой роли – человек как будто был не мелкий и не подлый.

В XX веке миф о генетической лени и народной тупости обрел «методологическое обоснование» в работе Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма».[213]

В этой книге проводится ценностный водораздел между западной – протестантской и восточной – славянской православной этиками.

Суть различий, по Веберу, заключается в следующем: трудолюбие и получение выгоды – одобряемая протестантская ценность, а потому западные народы – трудолюбивы и ориентированы на обогащение, а христианская ортодоксальная (православная) ценность – страдание и бесперспективный труд, за который вознаграждение христианин получит в следующей, загробной жизни. Понятное дело, раз нет мотивации к труду, нет скорого обогащения – никто и не трудится. Видите, как все просто и замечательно!

Тезис этот о «протестантской этике» обожают наши современные либералы. Ведь очень «научно»! Вот небольшой личный пример.

Мой хороший институтский товарищ, Ренат Досмухамедов, человек имеющий не просто два высших гуманитарных образования – МГИМО и РАГС, но и много и заинтересованно изучающий историю, – яркий пример веберовского зомбирования.

Он как только увидит из окошка своего «Мерседеса» золотые купола и кресты, давай «со знанием дела» рассуждать, как тормозила РПЦ развитие России. И как бы мы здорово жили, избери Свет-Владимир в свое время в качестве государственной религии католичество или, на крайний случай, ислам.

На слове «ислам» мы обычно схлестываемся, ибо в качестве примера от обратного он тут же получает «процветающие» Иран и Ирак, где, как и у нас, с природными ресурсами все «выше крыши». Лучше уж тогда «синтоизм» какой-то или «дзен-буддизм», – вот как у Японии и Южной Кореи экономика «прёт», простите за вульгаризм, и притом ни тебе нефти-газа, ни леса, ни угля. Да вообще ничего, а к тому же зимой еще и совсем не жарко.

Не Куба, которой никакой райский климат процветать не помогает, а 100 % католическая страна, к слову сказать.

Ну, так вернемся к автору гениальной идеи о «протестантской этике» г-ну Веберу. Изобретатель этого изящного объяснения нашего национального позора – безделья – сам по себе весьма примечательная личность.

Эмиль Максимилиан Вебер – профессор экономики в нескольких немецких университетах, один из основателей «Немецкого социологического общества». С 1918 года профессор национальной экономии в Вене. В 1919 году – советник немецкой делегации на Версальских переговорах. Трудно представить себе немца, который в это время с доброжелательностью относился бы к Европе в целом и к России, в частности… Как правило, неудачи в практике очень способствуют развитию теоретической активности. Свою концепцию, родившуюся на обломках разгромленной Германии, Вебер называл «понимающей социологией».

Социология анализирует социальное действие и пытается объяснить его причину. Понимание по Веберу – это реконструкция того смысла, который вкладывал в свои поступки сам человек. В отличие от своих современников Вебер не стремился строить социологию по образцу естественных наук, относя ее к гуманитарным наукам или, в его терминах, к наукам о культуре.

Это была очень правильная и перспективная позиция. Именно гуманитарные науки предполагают абсолютно субъективные оценки явлений, поскольку оценочная шкала не поддается измерению ни в одних известных единицах. Задача ученого-гуманитария – проанализировать именно эти субъективные мнения.

Вебер неплохо знал русский язык, изучал русское общество начала XX столетия. Кроме своей главной книги он написал две большие статьи «О ситуации буржуазной демократии в России» и «Переход России к мнимому конституционализму». Судя по статьям, к России и к русским он не испытал ни ярой вражды, ни особой любви.

В центре социальной философии Вебера – идея свободы, осмысленной, так сказать, «культурно-социологически». Она истолкована у него в духе ее исключительно протестантского понимания – в качестве свободы «лица», индивидуально определенной личности, действующей, что называется, в здравом уме и твердой памяти, с Богом в сердце и разумом в голове, а потому полностью ответственной за свои действия.

Эмиль Вебер.

«Научно доказал», почему православные русские изначально «ленивы и нелюбопытны»

В своем классическом виде такая свобода – дело уже не будущего и не настоящего, а прошлого, хотя и не столь уж далекого. Ее классическую эпоху Вебер относит к временам раннего капитализма. Прежде всего – к временам Великих географических открытий, когда «…раздвинулись необъятные пространства свободы», с одной стороны, и с другой – связывает ее с эпохой Реформации, из которой, согласно его концепции, родился «дух капитализма»: радикальный протестантизм с его «хозяйственной этикой».

Этой «протестантской этике, по Веберу, Запад обязан и своим экономическим ростом, и подлинно демократическим укладом общественной и политической жизни. Очень красиво изложено, не правда ли? Свободное общество свободных людей, бескрайние просторы демократии, уважительный паритет между личностью и государством – вот венец европейских достижений. Правда, венец этот в пору только протестантской голове…

По убеждению Вебера, свобода в «западном» смысле, понятая прежде всего как правовым образом защищенная свобода каждого гражданина страны, не имеет в России никаких шансов. Свобода и развитие личности, процветающий труд на наших нивах, по Веберу, прижиться не способны априори. Нет на этих самых нивах ни достойной религии, ни духовно зрелого, ответственного народа, поскольку наша православная этика исходно включает в себя изначально заданную безысходность.

От безысходности – отсутствие мотивации, следовательно – пожизненное безделье как приговор. Естественно, что в таких условиях нелепо думать о развитии и движениях, воскрешающих идеи и требования времен Реформации, буржуазных революций в период «поздне-буржуазного развития» Западной Европы и Соединенных Штатов Америки, задающих миру свои стандарты экономической деятельности и политического поведения.

Такая с виду очень «научная» концепция, а ведь она легко становится обоснованием самых страшных и непривлекательных идей «германизма» XIX века. Идей неполноценности русских, «неисторического» характера русского народа.

Ведь что получается: не оказалось у русского народа исторических задатков к развитию. Нет повода уважать его и, вообще, как-то учитывать в приличной компании народов.

Славянская этика больна, поскольку нет ни в православной религии, ни в народном сознании тяги к ответственному созиданию, к труду. Сидит народ сиднем от века, в холоде, голоде, нищете и печали, ничего не хочет делать для сытости и богатства. Ждет, когда вымрет от лени в этой жизни, чтобы уютнейшим образом обосноваться в той. А там уж, на том свете – молочные реки, кисельные берега и прочие деликатесы. Всего «от пуза» и без всяких усилий. Каждому, так сказать, по потребностям, а от каждого – святая вера и хороший аппетит. Но это в той жизни, а пока, согласно веберовской этике, утешайся страданием и бесперспективным, ленивым шевелением.

Нас сбросили с хвоста истории, ребята, сбросили и умчались в светлое будущее бодрой иноходью!

Обвинение в природной лености и в неумении трудиться – очень опасное обвинение. Намного более опасное, чем обвинение в физическом уродстве и даже в глупости. Труд и его результаты всегда были мерилом состоятельности и личности, и общества.

Можно обвинить кого-то в уродстве, но клеймо не будет объективным. Представления о красоте переменчивы, да и достичь завидного положения можно, опираясь на другие качества.

Обвинение в глупости обидно, но само понятие весьма относительно. Умный в быту и умный в деле, умный академик и умный свинопас – в каждом обществе много социальных ниш для разных уровней образования и интеллекта. Куда опаснее обвинение в лени и пьянстве, поскольку это пороки безотносительные. Это пороки, за которыми стоит подлость нравов и деградация общества.