Боярин дернул шеей:
– Еще римляне говорили – и стены имеют уши. Я бы добавил: а улицы – глаза. В городе мы вряд ли смогли бы встретиться незаметно. К тому же я доверяю отнюдь не всем своим слугам. Отнюдь не всем. Это – самое удобное место. И для меня, и для вас.
– Однако… – шкипер кивнул на утаскивающего трупы слугу.
– Что ж, – меланхолично скривил губы боярин. – Предусмотреть все нельзя. Но можно исправить.
– О, это очень верно, уважаемый герр! Недаром магистр так ценит вас. Очень-очень ценит!
* * *
Степан-тиун отправил часть своих людей на отмель и к омутку – пройтись с бродцом. Вдруг да отроки просто утонули? Такое вполне случиться могло, вот и в глазах самого князя эта версия выглядела самой вероятной. Ну, не в лесу же заплутали? Что им там делать, отрокам, явившимся на плес половить рыбки. Да, лодка не перевернута, стоит себе спокойно в камышах, неподалеку, на бережку – черная проплешина кострища, хворост, шалаш. В шалаше обувка – пара вполне добротных сапог, судя по размеру – на вполне взрослого парня. Рядом с кострищем, в траве – котелок и деревянная ложка.
– Ищите еще ложки, – подумав, велел высокий блондин лет тридцати с серо-стальным взглядом. Аккуратно подстриженные, но довольно длинные волосы до плеч, холеные усики, небольшая бородка, тоже холеная, на левой щеке – родинка. Красавец, какие обычно нравятся девам, к тому же – красавец богатый и облеченный властью, о чем красноречиво свидетельствовала длинная рубаха синего немецкого сукна, нарядный наборный пояс с мечом и красный княжеский плащ – корзно, застегнутый на левом плече золотой фибулой. Меч был явно боевой, не парадный – в простых ножнах, с довольно большим перекрестьем и простой рукоятью, украшенной черненым серебром без излишней вычурности. Такая уж была мода в те времена, пришедшая из крестовых походов, из Святой Земли, где создавались рыцарско-монашеские ордена, девиз которых – скромность и умеренность во всем – коснулся и оружия. Даже – княжеского, к слову сказать.
– Степан! – спускаясь к притулившейся у отмели ладейке, блондин властно позвал тиуна.
Тот подошел, поклонился – с виду обычный, ничем не примечательный мужичок, разве что с вычурной бородкой и статный, однако лицо вовсе неприметное, правда, слишком уж пристальный взгляд. Одет тиун был просто, но и добротно – верхняя суконная рубаха, сапоги, желтая – колпаком – шапка.
– Да, княже?
И верно, блондин-то был – князь! Да не просто князь – а сам Довмонт Псковский, бывший литовский кунигас Даумантас, чья слава гремела уже от Немецкого моря, Ливонии и Литвы до Новгорода и дальше. Князь… Ну, а кому еще заниматься во Пскове судом и судебными расследованиями? Конечно же князю! Защищай, суди, расследуй. А управлять – на то вече имеется. И в Пскове, и в Новгороде Великом – так. Еще Новгород посадника своего во Псков присылал, поскольку считался «старшим братом». Многих псковичей сие тяготило… и князя, кстати, тоже.
– Поедем уже, – махнув рукой, Довмонт нахмурил брови. – Вечерню нынче сам Симеон-отче вести будет. Нехорошо опоздать.
Отец Симеон был духовником князя, человеком, не так и давно крестившим закоренелого язычника Даумантаса, нареченного ныне благочестивым христианским именем Тимофей. Впрочем, Тимофеем князя мало кто звал, все называли Довмонтом.
Припекало. Стекал по спине под рубахой липкий холодный пот. Выкупаться бы! Но… опять же – пора было поторапливаться. Пока еще доберешься до хором, называемых Довмонтовым градом, пока помолишься, освобождая сердце для отеческих наставлений пастыря – вот уже и время. Честно говоря, Довмонт уже пожалел, что лично выехал на место пропажи отроков. Хватило бы и тиуна. Хватило бы… коли б этот берег не принадлежал негласно той, что так пленила князя… и чьи зеленые очи так хотелось увидеть! Увы, не увидел… но…
Но так хотел, надеялся! Это со стороны кажется, что лес – пустой. Ой, нет! Поди, давно заметили уже и князя, и его людей те, кому надо. Заметили – доложили. Значит, скоро встреча… Ради этого, собственно, Довмонт и отправился на рядовое, в общем-то, проишествие. Еремей-ловчий, устроитель княжьих охот, третьего дня бухнулся в ноги тиуну: мол, детушки его пропали молодшие. Отправились на реку, за рыбой – и ни слуху, ни духу. Куда именно пошли, охотник не знал, это уже Степан сам, по своим каналам, дознался. Имелись у тиуна глаза и уши в Застенье, имелись.
– Господине! Там… там… – отвлекая князя от вдруг набежавших мыслей, выбежал из лесу молодой растрепанный парень в длинной суконной рубахе и остром, заломленном назад колпаке – один из людей тиуна.
– Да что ты блажишь-то? – спокойно промолвил Степан. – Докладывай по порядку, степенно – где и что?
– Там, в лесу, мертвые. Отроки. Трое. Ветками кто-то забросал.
– Ветками – так, может, медведь… – тиун искоса глянул на князя.
Довмонт усмехнулся:
– Медведь – не медведь, что гадать? Пошли-ка лучше взглянем.
Ну, коли уж представилось здесь быть, так почему б и не поглядеть-то? Может, какая мысль в голову придет, умная… Тиун – тиуном, но он-то все-таки князь! За безопасность города, всех псковичей в ответе! Это не дело, когда кто-то отроков убивает. Выяснить – кто, да враз головенку оттяпать!
Люди тиуна уже освободили трупы от веток, уложили в ряд. Хоть и жарко было, но не настолько много прошло времени, чтоб нельзя было узнать.
– Вот они, охотника Еремея чады, – с ходу определил Степан. – Эти вот двое. Этот – Кабан, тот – Лось. Или наоборот. Но – они, точно. Третьего не знаю. Мыслю – явно тоже из Застенья. Узнаем, кто.
Тиун склонился над трупами, перевернул каждый по очереди… и тихонько свистнул:
– А их всех – ножами, княже!
– Может, мечами? – хмыкнул Довмонт.
– Не, не мечами. Раны-то узкие, вон. А этого, незнакомого – в шею, сзади. Метнули ловконько. Парень-то, видать, бросился бежать и…
– Раны хорошие, – князь внимательно осмотрел убитых. – Я бы даже сказал – добрые раны.
Тиун удивленно приподнял правую бровь:
– Что значит – добрые? Поясни, господине.
В голосе его не прозвучало никакого почтения! Чисто деловой стиль – поясни, и все тут.
Довмонту сие нравилось, тем более Степан считался признанным ищейкой. Еще бы, это ж дело всей его жизни, можно сказать – профессия: искать да ловить.
– А потому добрые, что отрокам лишней боли причинить не хотели, – спрятал усмешку князь. – Могли б и иначе зарезать, с мучениями. А так – раз, и все.
Тиун покивал:
– Без мучений… быстро! Может, это кто-то знакомый был?
– Может, и так, – в голосе князя послышались нешуточные раздумья. – И это знакомый явился сюда с каким-то тайным делом. А отроки невзначай оказались случайными свидетелями – видоками. Вот их и… Не повезло.
– Не повезло, – согласно кивнув, Степан прищурился. – Не с разбойным ли людом парни столкнулись?
Довмонт откашлялся – слишком уж нехороший запах шел от убитых:
– Разбойные – не разбойные – узнаем! Поговорю кое-с кем… А ты, Степан, спроворь все в Застенье. Может, кто чего знал, видел, слышал?
– Сделаем, княже, – со всем почтением заверил тиун.
Позади захрустели кусты, прибежал от реки тиунов вьюнош с докладом. Не тот заполошный, что кричал о трупах, другой – медлительный такой увалень с вытянутым бледным лицом конторской крысы. Князь даже припомнил, как его звали – Кириллов Осетр. Или Осетров Кирилл. Так как-то.
– Ложки нашли, господине. Четыре!
– Четыре? – разом изумились тиун и князь.
Еще бы… Значит, не трое было отроков – четверо! И куда же четвертый делся? Может, он видел все – и сбежал? Или нашел свою гибель чуть подальше?
– Надо искать, однако… – Довмонт посмотрел на парня. – Постой. Вижу, ты еще что-то сказать хочешь?
– О ложках, княже, – покивал увалень… впрочем, не такой уж и увалень – вполне даже сметливый, ага! Степан кого попало к себе не набирает.
– Две ложки, новые, покупные, – быстро пояснил Кирилл (или – Осетр? Нет, все же – Кирилл). – На Застенье, у Якима-бондаря куплены. Я сам недавно такие покупал. Полбелки отдал. Ясно – это Еремея-охотника чад ложки. Вот эта – самодельная, из дуба выстругана – сила нужна, чтоб из дуба.