Но это было бы недальновидно. Зачем становиться врагом своему брату?
— До нас дошли тревожные слухи, — ушел от ответа Гвидо, — а Джо мой брат. Я не хотел бы его гибели.
— Неродной брат.
— Верно. Но разве это что-то меняет? Люблю я его как родного.
Чонса глянула на Гвидо искоса. Теперь, когда Джо растворился в тени каменных домов, на её лицо вернулось это стервозное скучающее выражение, и взгляд стал тем же, что в Нино — потухшим, отсутствующим.
— Любовь, — процедила она, — вы не узнаете любовь, укуси она вас до крови.
— А ваша любовь столь кусача?
Чонса оттолкнулась руками от парапета — вывихнутое плечо удивительно легко исцелилось — и прошла в глубину комнаты. Сколь не приказывай Гвидо стирать простыни, в спальне стоял запах пота и витальных жидкостей, особенно буйствующих во время занятий любовью. К счастью, малефика решилась пройтись. Гвидо поспешил за ней — на один размашистый шаг северянки приходилось полтора его. Фурия выскочила в коридоры, вряд ли у неё была иная цель пути, кроме как избавиться от медика на хвосте. Он догнал её в холле. Шестипалая бдительным зверьком замерла на том самом месте, где тысячи лет назад Джо её предал, позволив бросить в темницу.
— Чонса, постойте! Скажите мне, Чонса! — выкрикивал Гвидо весело и зло, — Неужели вы готовы променять роль цепной псицы на птичку в клетке?
— Я не птичка в клетке!
— Позвольте, позвольте! — Гвидо засмеялся. — Сидите взаперти и, если не развлекаете моего братца чудесными трелями удовольствия, то он набрасывает на вас платок, и вы спите до тех пор, пока он не вернется. Да я даже в коридорах вас не видел всю эту неделю!
Он разозлил её. Кажется, к этому сводилась его роль в чужих жизнях — бесить тех, кто ему интересен. Чонса развернулась, как тростниковая змея, сжала руки в кулаки.
— Ты — избалованный сукин сын, если не видишь разницы. И никогда не был на моем месте! Я сама выбираю такую жизнь. Мне сейчас это нужно!
— «Нужно тебе»? Ах, значит, ты используешь моего брата, чтобы спокойно спать? Оставаться в стазисе? Не принимать решений?
— Какие решения тебе нужны?
Гвидо сцепил руки за груди. Вскоре осталась только эта робкая защита — он чувствовал, как малефика запустила в его голову свои острые пальцы, как перебирает извилину за извилиной, выжимая из них сок. Мучительная боль пронзила его виски, но медик не издал ни звука. В нем вспыхнул лишь восторг — какая удивительная особь эта Чонса!
— Я не особь, — шикнула она, пошатнувшись. Гвидо сделал пол-шага и поймал её за локоть.
Его шепот зазвучал мягко, успокаивающе:
— Позволь мне рассказать все то, что знаю я, моя милая Чонса! Брат бережет тебя от тревог и новостей, он всегда был таким добрым и милым мальчиком, настоящим защитником… Позволь мне рассказать, что можно изменить. Что можешь изменить ты!
— Я? — Чонса вскинула брови.
Гвидо улыбнулся. С её головы не упал ни один волос. Она сама, отважная, зашла под своды его лаборатории. Сама долго, внимательно и спокойно разглядывала склянки, сама комментировала что-то — малефики во время обучения проходят лекарский курс, и на приспособления перед собой девушка смотрела спокойнее, чем Джо, и знала теорию гуморов. Гвидо дал ей обнюхать обстановку, как кошке новое жилье. Она рассказала, что видела в Нино и то, что её Дани вырвал кусок из тела химеры своими зубами. Гвидо винился перед ней, но не слишком сильно, он объяснял, что всему есть причина, и Чонса слушала, сцепив клыки.
И вот он добрался до сути проблемы, до сердца, до той самой сокровенной идеи, которой Джо вначале восхитился, а после — отмахивался от неё.
— И Данте, и Лукас стали способны после инъекций брать под контроль существ, хоть изначально только Лукас имел способности к управлению. Но ты, Чонса, твой дар сильнее. И дух сильнее.
— Данте был сильнее меня.
Было заметно, что это «был» далось ей костью в горле. Но она сказала это спокойно, как будто зачитывая псалом из Книги.
— Увы, когда его привели ко мне, он был уже безумным. Близнецы отправились с ним в Йорф, но по пути случился катаклизм и Данте спятил.
Чонса отвернулась. Кажется, она знала про это, но не хотела признаваться себе.
— Он убил Йоля и искалечил Аларика. Свел его с ума. Тот чудом смог его смирить и привести сюда.
— Я помню их совсем юнцами, — вздохнула Чонса и оперлась на стол руками, — а теперь все три мертвы.
— Аларик жив, — отменил Гвидо осторожно, — но очень слаб. Он в западном крыле лечебницы, под постоянным присмотром Руби и других медиков.
— Рада слышать, потом проведаю его, — без эмоций проговорила Чонса. Гвидо кивнул, принимая её вежливость, и вернулся к разговору о более важным.
— Я считаю, что если ввести в твои вены ихор, Чонса, то ты сможешь отправить этих существ туда, куда им самое место.
— В небеса?
— Хоть в небеса. Хоть стравить их между собой, хоть приказать им утопиться в море. Представь, какая мощь! А если отправить их в тот ад, их которого они попадали на землю, то как знать, может и эта гниющая рана в небе стянется.
Чонса замолкла надолго. Она украдкой глянула сквозь окно на город и кусок небес, уже ставших привычного карминового цвета, как будто за окном всегда закат или рассвет. В её лице Гвидо искал тот отголосок сильных эмоций, что потряс Джоланта, но их не было. Не мелькнула радостная искра в её глазах, не расширились они от удивления. Неужели она всё еще в шоке? А Гвидо-то надеялся, что его брат умеет отвлекать женщин, с его-то миленьким личиком. Пришлось надавить:
— Эти твари убили множество людей… В ночь столкновения наших миров мощнейший звездопад уничтожил десятки церквей, полных послушников…
— А Стреппе? — не поворачиваясь, спросила Чонса.
— Хм. Насколько мне известно, церковники покинули Стреппе. Сейчас они под крылом Тито, в Канноне.
— Хорошо.
Девушка встала. Она качнулась, словно держала на голове переполненный водой сосуд, подобно шорке, и