Множество раз в своих рассказах я упоминал Войну за независимость. И это не случайно. Можно провести много параллелей между ситуацией, в которой мы оказались сегодня, когда нами управляет жестокая рука корпоратократии, и вызовами эпохи, с которыми сталкивались первые американские поселенцы. Сейчас, как и в те далекие времена, крепнет уверенность в необходимости заставить корпоратократию измениться. Но Война за независимость никогда бы не произошла, если бы колонисты не были уверены в возможности одержать победу над метрополией.
В 1755 году они впервые убедились в уязвимости могущественных англичан — это было во время войны с французами и индейцами, в битве на реке Мононгахила (которую еще называют битвой в Глуши). В том сражении принимал участие и Джордж Вашингтон, который служил под началом британского генерала Эдварда Брэддока.
Вашингтон был свидетелем самого крупного разгрома англичан, и это произвело на него огромное впечатление. Возглавлявший английский отряд генерал Брэддок получил смертельную рану, а Вашингтон вышел из сражения героем — теперь колонисты получили законный повод гордиться боевой доблестью своего соотечественника. Более того, поколебалось их уважение к английской армии, до того времени считавшейся непобедимой. Все это послужило толчком к действию. Но многие продолжали колебаться. Помимо местных тори, которые всегда был лояльны по отношению к Англии, большая часть американцев предпочитала выжидать, не принимая ни той, ни другой стороны.
В самом начале Войны за независимость в битве при Банкер-Хилл, произошедшей в 1775 году, американцы сошлись в жестоком бою с англичанами и сумели поколебать их стойкость. Хотя нам не хватило пороху и победа осталась за англичанами, они дорого заплатили за нее: потеряли примерно половину своих людей убитыми и ранеными. Битва при Банкер-Хилл укрепила боевой дух американцев. Дальнейшему подъему морального духа способствовал переход войск генерала Вашингтона через реку Делавэр рождественской ночью 1776 года. Застав противника врасплох, войска Вашингтона разгромили его гарнизон, а следующим днем в Трентоне нанесли внушительное поражение наемникам-гессенцам.
Эта победа привела в ряды Континентальной армии около восьми тысяч добровольцев. Менее чем год спустя, осенью 1777 года, победа колонистов при Саратоге окончательно утвердила превосходство американцев на поле боя. Англичане наконец убедились, что имеют дело с очень упорным противником и что в их интересах признать: в стране произошли перемены. Это стало поворотным моментом в нашей истории и сделало французов нашими надежными союзниками.
Моим собственным эквивалентом Мононгахилы я считаю события конца 1990-х годов и начала нового тысячелетия. Со своей организацией Dream Change мы предприняли несколько экспедиций в глубь амазонских лесов. Каждый раз, пролетая над Амазонией, я замечал все новые следы опустошения. Шуары не переставали твердить мне, что это признаки провала и недостатка дальновидности корпоратократии, что этим она демонстрирует свою неспособность действовать разумно, как англичане во время войны с французами и индейцами. Тогда я начал понимать, что изменить ход событий не просто желательно, — это необходимое условие спасения лесов Амазонки.
Из истории известно, что крах империи ведет к хаосу, войнам и рождению новой империи. С учетом современных реалий войны и хаос вполне могут привести к уничтожению всех известных нам форм жизни. По мне, так как раз настало время спасти от этой угрозы джунгли Южной Америки. Я покидал Амазонию, твердо уверенный, что надо просто найти альтернативный вариант. Но, спрашивал я себя, возможно ли это? Я хотел быть твердо в этом уверен.
Кроме организации поездок в Амазонию я еще вел семинары, на которых обучал корпоративных управленцев находить креативные подходы к решению проблем. В моей «студенческой аудитории» были представители самых могущественных компаний мира — Exxon, General Motors, Ford, Harley-Davidson, Shell, Nike, Hewlett-Packard и даже Всемирного банка. Тогда как раз появилось несколько кинофильмов и книг, которые пытались донести идею, что корпорации пользуются теми же, что и граждане страны, правами, дарованными нам 14-й поправкой к Конституции США. Прецедентом в деле Santa Clara County v. Southern Pacific Railway (графство Санта-Клара против Южно-Тихоокеанской железнодорожной компании), которое рассматривал в 1886 г. Верховный суд, понятие субъекта защиты было распространено и на юридических лиц, которых нельзя лишать собственности без надлежащей правовой процедуры. С тех пор это действующий принцип законодательства[56].
На своих семинарах я акцентировал внимание слушателей на том, что корпорации должны соблюдать те же обязательства перед обществом, что и граждане. По этой логике корпорации должны быть по отношению к обществу добропорядочными и честными гражданами, соблюдающими его этические нормы. Если речь идет о транснациональных корпорациях, то здесь понятие «общество» включает в себя, соответственно, весь мир.
На деле же корпорации — прямой антипод сознательных, достойных и честных граждан. Они подкупают политиков, проталкивая законы, позволяющие им обирать общество в немыслимых, гигантских масштабах, преимущественно за счет того, что избавляют их от необходимости покрывать значительную долю расходов на ведение бизнеса. Эти «внешние эффекты», как называют их экономисты, заботами корпораций вынесены за пределы процесса ценообразования, проще говоря, не учитываются при расчете цен. К «внешним эффектам», за которые общество не получает никакого возмещения, относятся: социальный и экологический ущерб от разграбления ценных природных ресурсов и загрязнения окружающей среды; дополнительное бремя расходов на реабилитацию тех, кто получил производственные травмы и профзаболевания (компании, не предоставляющие должного медицинского обслуживания и страхования своим работникам, фактически перекладывают его на общество); косвенное финансирование обществом производства и продажи вредных для здоровья и окружающей среды продуктов за счет выдачи лицензий и разрешений; ущерб от захоронения вредных отходов на дне рек и океанов; оплата труда ниже прожиточного уровня, ненадлежащие условия работы; добыча природных ресурсов из общественных земель за плату ниже уровня рыночных цен. Более того, успех бизнеса большинства компаний напрямую зависит от государственных субсидий и налоговых вычетов, от массированной рекламы и лоббистских кампаний, а также от использования транспортной и коммуникационной систем, хотя они оплачиваются из кармана налогоплательщиков. Топ-менеджеры крупных компаний получают откровенно завышенное вознаграждение, а также множество дополнительных льгот, не говоря уже о так называемых «золотых парашютах», — и все эти расходы закон позволяет корпорациям вычитать из их налоговой базы, иными словами, платить меньше налогов.
При надлежащей системе учета все эти «внешние эффекты» учитывались бы при ценообразовании. Тогда самыми дешевыми были бы продукты и услуги, производство которых изначально не вызывает пагубных «внешних эффектов». В остальных случаях потребитель платил бы более высокую цену за товары и услуги, зная, что она включает плату за возмещение причиненного обществу и окружающей среде ущерба. Так что если рыночная экономика была бы по-настоящему «свободной», корпорациям пришлось бы оплачивать весь реальный ущерб обществу, связанный с производством товаров и услуг, а не исключать его, как сейчас, из ценообразования. На деле же корпорации не оплачивают его. А почему? Да хотя бы потому, что никто не обязывает специализированные фирмы по учету требовать от компаний применения надлежащих принципов учета. Они лишь приспосабливают их под требования законодательства, которое политики пишут фактически под диктовку корпоратократии.
Таким образом, современные корпорации пользуются такими же правами, что и индивидуальные члены общества, но при этом не несут никаких обязательств, предусмотренных для граждан. По сути, они получили от общества разрешение на воровство. С экономической точки зрения никаким другим словом это не назовешь. Корпорации обворовывают бедняков и будущие поколения, чтобы еще больше обогатить тех, кто и так богат.
Чем больше семинаров с топ-менеджерами я проводил и чем больше думал обо всем этом, тем больше осознавал, какие это разные вещи — понимать, что мы должны настаивать на кардинальных переменах в поведении корпораций, и убедить людей, что этого можно добиться. Так что такого мы могли бы предпринять сегодня, что было бы сравнимо по масштабу и нравственному воздействию с вдохновившими наших предков победами при Банкер-Хилл, Трентоне и Саратоге? Что мы можем противопоставить могущественным корпорациям?
Ответ я нашел в журнальных статьях, которые прихватил с собой в самолет, направляясь в Сан-Франциско тем октябрьским днем, когда впервые услышал, что из-за смены климата Новая Англия может лишиться своей чарующей осенней поры. Да, тот день поистине стал для меня поворотным — по этой, и по многим другим причинам.