и так нужно было в город, в оружейный магазин, и я уже собирался попросить о поездке кого-либо, но не успел. Дед сам взял меня с собой за покупками. Он продолжал моё обучение на собственном примере, покупая или продавая что-либо, попутно рассказывая и объясняя, а вечером частенько устраивал экзамены, проверяя что я запомнил, какие были цены и почему он выбрал именно это, а не то. В этот раз я успел только пообедать после школы, как мы, я, дед Кауко и мой брат Эса, выехали в столицу губернии на двух фурах за солью.
Проезжая мимо вокзала, я отпросился на пять минуток «отправить письмо», пообещав догнать их на складе. Мог бы и не спешить, соли на складе хватило только на дедову фуру. Дед Кауко поворчав на нерасторопных торгашей, оставил меня и брата дожидаться, когда подвезут соль из порта, а сам поехал домой.
— Эса, мне надо в оружейный заскочить. Без меня справишься? — обратился я к брату, который воспринял вполне спокойно приказ деда остаться и дождаться соль, и сейчас, сидя на облучке фуры, читал юмористическую повесть «Сапожники Нумми» Алексиса Киви.
— Пфф, — фыркнул брат и, оторвавшись от книги, поинтересовался. — Опять патроны? Ты же вроде недавно брал пару сотен, или вы уже сожгли их?
В ответ я только пожал плечами.
— Ну, мы же много стреляем. И я не только патроны. Я и новые винтовки заказал. Только деду не говори, хорошо?
— Ого. Дорого небось? — и хитро прищурившись, спросил. — Чем задобришь моё молчание?
— Винтовку хочешь?
— Твою пукалку? Не, мне такое не нужно.
— А берданку? И сотню патронов?
— Издеваешься, мелкий? Откуда у тебя берданка?
— Ты мне не веришь? Когда я тебя обманывал?
Отдавать в качестве подарка за молчание одну из найденных на телах мертвых золотостарателей винтовку было жалко, но ещё как минимум три-четыре года стрелять из этого четырехлинейного монстра для моей мелкой тушки было крайне опасно. Переделочную винтовку Квашневского я, конечно, сохраню, но вот простой берданкой и пожертвовать можно.
— Хмм! Ты это серьёзно, Матти?
— Вот те крест! — перекрестился я и добавил для верности. — Чтоб я лопнул, ежели обману.
— Хррр, — хрюкнул в ответ братец. — Тебя надо несколько лет откармливать, чтобы ты лопнул. Ладно, поверю и даже не буду спрашивать откуда у тебя винтовка. Ты другое скажи, там у тебя много груза? Ты же в магазин херра Кухуса? Может, ты меня там подождёшь?
На этом и договорились, и я рванул в оружейный магазин. Все дело было в том, что мы расстреляли ствол на моём итальянском карабине. На последних пострелушках внезапно выяснилось, что попасть точно в цель даже со ста метров практически невозможно. Мы с пацанами сначала грешили на сбитый кем-то прицел, но пристрелка, ситуацию не исправила. Что на самом деле было причиной этой проблеме, я мог только предполагать. Или сказалось невысокое итальянское качество, или изначально небольшой жизненный ресурс ствола. Всё-таки это был кавалерийский мушкет (Moschetto da Cavalleria), как он значился в документах. И стрелять из него предполагалось немного. Хотя могу и ошибаться.
С самим торговцем у меня сложились странные отношения. Первый раз у херра Кухуса мне покупал патроны дед. Затем он пару раз писал хозяину магазина записки, а покупал уже я. Но последний год торговец мне верил на слово и продавал патроны без каких-либо подтверждающих документов. Месяц назад я решил проверить, можно ли у него купить что-нибудь более серьёзное. И покопавшись в его каталоге, нашёл мой карабин. Правда цена на него была значительно выше той, которую выложил отец в Гельсингфорсе пять лет назад.
— Херра Кухус, я могу у вас заказать парочку таких винтовок? — обратился я к хозяину магазина, когда после ухода очередного клиента мы остались практически наедине, если не считать его приказчика занимавшегося подсчётом каких-то патронов. — Вот, номер тридцать четыре в вашем каталоге, — ткнул я пальцем в рекламный журнал.
— Хм, — мужчина посмотрел на меня очень странно, но тем не менее ответил согласием. — Конечно, молодой господин. Вы можете заказать что угодно, но оружие, я отпущу только взрослому.
Я на пару минут подзавис, пытаясь определить, кого из знакомых взрослых можно будет привлечь к этой покупке более безопасно для меня. И остановив свой выбор на своём старшем брате Кауко, который проживал в городе и работал телеграфистом на железнодорожном вокзале.
— Хорошо, херра Кухус. А вас устроит, если я расплачусь рублями? — решил я всё же потратить часть денежной заначки снятой с мертвых золотодобытчиков.
— Не вижу никаких проблем, молодой человек. Так что? Заказываете?
Естественно, я заказал. Два карабина, пятьсот патронов и деревянную кобуру-приклад к имеющемуся у меня пистолету Бергман № 3. И вот теперь настал день «Х», когда я получу на руки оплаченные и уже находящиеся в магазине мои покупки. Правда, брат будет другой, но не суть. Главное, что и ему выдадут.
Пока в магазине господина Кухуса дождался появления нашей фуры, весь извёлся, успеет ли братец к закрытию магазина или нет. Но всё прошло стандартно. И Эса успел, и ему спокойно выдали мой товар, и даже помогли загрузить под тент повозки.
— И куда ты будешь девать всё это добро? — поинтересовался у меня братец, когда мы пересекли стальной шоссейный мост через реку Оулуйоки.
Я, проводив взглядом ажурное переплетение стальных балок над головой, которые всегда, пробуждали во мне воспоминания про свой первый день появления в этом мире, ответил:
— Сделаем крюк на завод и сгрузим в мою каморку.
— Ладно, — согласился братец. — Заедем и сгрузим. Но если завтра утром ты не принесёшь мне обещанное, то я всё расскажу отцу.
— Я же пообещал! Но не утром, а во второй половине дня. Мне же в школу завтра, — укорил я братца, вскинувшегося было в возмущении.
…..
— Стоять! Стоять, кураперси!
— Ааа! Ууууу…
Это дед Кауко в немыслимом прыжке поймал меня и, схватив за ухо, стал его выкручивать. Извернувшись в его руках, под вспышку боли в выкручиваемом ухе, я со всей своей силы зарядил кулаком уже в его ухо, наклоненное ко мне ближе всего. Дед, не ожидавший от меня подобной прыти, разжал свои клешни и плюхнулся задницей на пол. А я, получив свободу от его рук, рванул на улицу.
Бежал в полной темноте и матерился от боли, от возмущения и от переполнявших меня ещё сто тысяч пятьсот других эмоций. Пока не споткнулся и не упал. И только тогда расплакался.
Сколько я так пролежал, не знаю. Но ясность мышления мне вернул холод. Замерзли босые ступни. А вместе с холодом