Язычество многообразно в проявлениях своих, в нем каждому есть место по душе и убеждениям, нет нетерпимости. Хогард не видел реальной альтернативы язычеству в стране, где природа поругана и исчерпана: религиозный всплеск всегда является общественной реакцией на социальную несправедливость.
Осознанно или интуитивно власть имущие понимают опасность язычества для себя и его привлекательность для масс. По сути, реакция кроме лозунга «Пусть все остается как есть, дабы не было хуже» не имеет альтернативы язычеству. Религии надежды на радостное возвращение к природе, на единение с ней, неясное, но сказочно заманчивое. Понимает и ведет массированную атаку на язычество, атаку переизбыточными силами. Но есть еще воины Авроры… Кстати, в ассоциированном на экологических началах мире язычество не прокламировалось, хотя в среде сотрудников ИРП языческое отношение к природе процветало. Это было как бы само собой разумеющееся убеждение экологов, ибо язычество отрицает бездумное потребительство: одно дело завалить родник бульдозером, другое — убить нимфу ручья.
Так размышлял Хогард, двигаясь в потоке машин до следующего перекрестка, где его должна ждать посылка от Нури. Двигался, стараясь подгадать к моменту перекрытия магистрали, красной полосой. Он прибыл вовремя и остановил лимузин в трех метрах от перехода, обозначенного белыми пластиковыми дисками на асфальте. Передние машины с наблюдателями удалялись, подчиняясь движению потока. А вот и Нури. Он спешил последним по переходу с пакетом под мышкой. Он замешкался, оглянулся, из пакета посыпались пластиковые тубы консервов. Нури наклонился было поднять, но загорелась зеленая полоса, он махнул, сожалея, рукой, вспрыгнул на панель и исчез в толпе пешеходов. Хогард тронул машину, услышал легкий щелчок снизу и улыбнулся: магнитная присоска сработала, с пятого от поребрика разметочного диска снята кассета для Сатона. А тубы остались на асфальте, сминаемые колесами машин.
Непрерывная открытая слежка сильно затрудняла работу. Слабым утешением было то, что следили за всеми без исключения работниками посольства, и консульства, и представительств. Завтра кассета с программой уйдет к Сатону с курьером — сотрудником, отъезжающим в отпуск.
Хогард свернул в переулок к зданию торгового представительства, сдвинул на лицо маску и вышел из машины. Лимузины наблюдателей выстроились неподалеку гуськом. Он помахал им, поднялся на ступени и почувствовал, как дрогнула земля. А потом над изумленно притихшим городом прокатился далекий гром, и в мутном небе вспыхнули багровые всполохи. Отчаяние рождает насилие. Воины Авроры стали действовать при свете дня…
* * *
Жрец-хранитель был стар. С какой-то робостью во взоре он рассматривал огромного Олле, что стоял в круге света без тени. Долго молчал, а потом спросил из темноты:
— Что привело вас к нам?
— Обстоятельства и давнее намерение.
— Вы искали встречи?
— Да. Случая.
— Цель?
— Служить делу Авроры.
— Ваша вера?
— Возврат возможен. Пусть на ином витке спирали, но возможен.
— Ваши убеждения?
— Человек — дитя природы. Не причиняй вреда матери своей.
— Что вы скажете о нем, Дин поручитель?
В круг вышел Дин, встал рядом с Олле, почти равный ему по росту.
— Язычество никого не отринет. Олле — язычник по своим убеждениям. Он светел в намерениях и поступках, и пусть Аврора, богиня утренней зари, даст ему удачу!
— Что скажете вы, братья мои язычники?
Олле ощущал присутствие многих людей, хотя и не видел их из своего светлого круга. Он был спокоен, и это чувство, от которого он отвык за время общения с Джольфом и его бандитами, настраивало на внутреннее принятие свершающегося обряда и омрачалось только скорбью по Грому. Впервые за прошедшую неделю у него ничего не болело, а этим утром, удивленные быстрым заживлением раны, хирурги-язычники, работники одного из госпиталей армии Авроры, сняли швы на подбородке.
— Пусть он назовет тотем! — сказал кто-то из тех, кого он не видел.
— Два! — ответил Олле. — Собака и лошадь.
— Он выбрал правильно, — сказал жрец. — Из живых.
В зале зазвучали птичьи голоса, видимо, включили запись. Когда эта музыка лесного утра стихла, сладко засвистел божок ночи — соловей.
— Принять его и оказать первый знак доверия.
Соловей прозвенел хрустальным колокольчиком и смолк.
— Отныне вы брат наш язычник, Олле. Спасибо всем. Мы с Дином завершим обряд. И пусть каждый делает свое во славу Авроры.
В полутьме послышалось движение множества людей, и пространство расширилось. К тому времени, когда белый круг, образованный терминалами световодов, потускнел и стали различимы предметы в сумрачном освещении окрашенных светящейся краской стен, они остались втроем в зале станции. Из черного зева тоннеля донесся далекий шум проходящего поезда.
— Они, те, кто был, растекутся постепенно по всему маршруту. Администрация подземки всегда выполняет наши необременительные просьбы, скажем, подать поезд или временно прекратить движение на какой-то линии…
Дин, говоря все это, помог жрецу снять алую мантию и высокую конусообразную шапку в золотых звездах. Он был преисполнен почтения. Жрец опирался на руку Дина и старался держаться прямо. Старомодный костюм и белая манишка с галстуком смотрелись как привычный для него наряд. Он протянул руку, и его маленькая сухая ладонь утонула в ладони Олле.
— Здравствуйте, Олле. Рад видеть вас в наших рядах. Дин много рассказывал о вас и вашей собаке, и я почему-то ждал встречи. Позвольте представиться: профессор природоведения на кафедре экологии столичного университета. Бывший. До того, как кафедру разогнали, признав вредоносной, смущающей умы и распространяющей зловредные семена язычества. А сейчас вот возвысился до уровня жреца-хранителя на языческом капище. Работа почти по специальности, хотя в ведовстве у меня пробелы, литературных источников мало, многие обряды изобретаем сами по наитию. Здесь я сильно надеюсь на вас, Олле.
— Что я знаю — все ваше.
— Жрец-хранитель! Мог ли ты это представить, Дин, когда слушал мои лекции? Ты ведь был не худшим моим учеником.
— Да, профессор. Я хочу сказать, нет, профессор.
Жрец печально улыбнулся:
— Какое сейчас природоведение, скорее, нечто из области воспоминаний. Наука о невозвратно утраченном, не правда ли, Олле?
— Не могу согласиться с вами, профессор. В ассоциированном мире я работал у Сатона в ИРП. Вам здесь, в Джанатии, трудно представить, сколь быстро природа залечивает раны при разумной и ненавязчивой помощи человека…
— Если она не совсем исчерпана, Олле, не совсем исчерпана. У Сатона, счастливец… Мы участвовали в разработке глобальной программы реставрации природы — опасное, представьте, занятие в Джанатии. На программу вся наша надежда… Но мы с вами еще поговорим о Сатоне, о вашем институте…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});