принесли в жертву ради удобства человека. По иронии судьбы, именно те сорняки и насекомые, которые убивают леса, могут обладать генами, позволяющими им выживать при повышении температуры и изменении количества осадков.
Солнце окрасило в багровый цвет пожеванные кроны далеких пихт Дугласа. Однако сосны желтые, перемешанные с пихтами, сверкали, как изумруды, выжив на больших высотах после нашествия лубоеда. Я предполагала, что у сосен, растущих выше по склонам, ситуация с водой лучше из-за более обильных дождей. Но в отличие от сосен в этом экотоне – переходной зоне между нижним и верхним лесными сообществами – пихты ощущали засуху, их стержневые корни не так глубоко проникали в коренные породы, что снижало их способность противостоять заражению со стороны совместно эволюционирующих растительноядных. Возможно, именно поэтому их настолько сильно поразила листовертка.
Почему желтые сосны были в порядке? Из-за глубоких корней и более обильных осадков или из-за связи с соседями, пихтами Дугласа? Мой старый научный руководитель Дейв Перри уже выяснил, что в лесах Орегона эти два вида связаны микоризными связями, и полагал, что пихта передает достаточное количество питательных веществ, влияющее на скорость роста сосны желтой. Я решила, что такой процесс происходит и здесь.
Интеграция этих двух видов в микоризную сеть может дать нечто большее, чем просто обмен ресурсами. Если пихты, умирающие от засухи, освобождают место для сосен, лучше приспособленных к потеплению, сохраняются ли у них связи и общение с соснами даже после их гибели?
Могут ли пихты предупреждать сосны о стрессе на новых территориях? Возможно, они посылают соснам информацию о болезнях.
В эксперименте моей коллеги Юань Юань растение томата не просто передало соседу предупреждающие сигналы о заражении патогеном через связывающую их арбускулярную сеть, соседнее растение в ответ активизировало защитные гены. Более того, гены соседа приступили к работе и произвели большое количество защитных ферментов. Эти ферменты, должно быть, подавили патоген, потому что, когда на растение, получившее предупреждение, нанесли гриб, он не вызвал болезнь. Юань Юань приехала исследовать хвойные деревья. Возможно, у сосен больше шансов в новой среде, потому что больные пихты сигнализировали им о причине своего бедственного положения.
Я подобрала два кусочка коры Материнского Дерева, один для Ханны, другой для Навы, и положила их на приборную панель на удачу. Пронеслась через перевал Монаши. Сумерки размыли очертания дороги; понадобилось время, чтобы глаза приспособились к свету фар. К тому времени, когда паром оказался на другой стороне озер Эрроу, я смертельно устала. «В сумерках остерегайся оленей», – всегда предупреждала бабушка Уинни. Я потрогала уплотнение, которое недавно обнаружила в груди, и напомнила себе, что в ближайшее время нужно повторно записаться к врачу. Я была уверена, что он прав – ничего страшного. Последняя маммография показала, что все чисто.
– Дайте восемнадцатый номер. – Онколог указал медсестре на тонкую короткую иглу на подносе.
Я лежала лицом вниз на приподнятом операционном столе, моя левая грудь свисала через круглое отверстие, и ее можно было исследовать снизу. В крошечном помещении для биопсии пахло антисептиком и человеческим телом. Мне хотелось оказаться в сладкой тени разросшегося Материнского Дерева, не заботясь о том, живо оно или мертво. Экран передо мной показывал белого паука в груди. Я повторяла фразу, которой меня научила Джин: «Каждая мелочь будет в порядке». Я жила в лесу, бегала на лыжах, ходила в походы, ела органическую пищу, не курила и выкормила грудью двух детей. Мэри сжала мою руку и прошептала:
– Все будет хорошо.
Биопсийный пистолет щелкнул, и грудь обожгла боль.
– Хм. Дайте шестнадцатый номер, – распорядился врач.
Медсестра взяла иглу побольше. Они лежали в ряд, от тонких и коротких до толстых и длинных, и напомнили мне те, которые я использовала для введения 13C–CO2 в пакеты, которыми мы с Дэном накрывали саженцы. У каждой из них имелась режущая кромка, как у бура для получения образцов почвы, острие которого могло перерезать корни. Мэри читала показания на экране и наблюдала за иглами, слегка опираясь о стену. Ей хватало храбрости в любое время суток подниматься на утесы Там Макартур, но она терялась, когда кому-то было больно. Я никогда не забуду то письмо, которое она прислала после смерти Келли. Мэри писала, что знает, как я страдаю, и ей очень жаль, что иногда плохое предшествует хорошему. Благодаря ее доброте я чувствовала себя не такой одинокой в своем горе.
– Опухоль твердая, как камень. Не могу ввести иглу. – В голосе доктора росло напряжение. – Давайте попробуем четырнадцатый номер.
У меня в голове всплыло слово «болезнь». Нарушение в организме.
Каждая мелочь будет в порядке.
– Так, один образец есть, осталось четыре. – На лбу доктора блестел пот, у него изо рта пахло кофе.
Еще четыре? Звучит не очень. Медсестра перебрала инструменты. Пальцы Мэри стали скользкими, но я вцепилась в них, как будто падала с обрыва. «Думай о тех соснах, через которые мы пробирались, Материнских Деревьях, переживших жуков и ржавчину, рощицы их потомства, где снег лежал до самого лета».
Иглы ловко переходили из рук в руки, прозвучало всего несколько слов.
– Не знаю, чем все это закончится, – мрачно произнес врач.
Кровь отхлынула у меня от головы. Что, черт возьми, это значит? Мэри отпустила мою руку, и медсестра поспешила усадить ее на стул. Доктор сдернул хирургические перчатки, сказал, что результаты я получу через неделю, и вышел. Медсестра бормотала что-то успокаивающее, а Мэри неумело помогала мне одеться. Она всегда была уверенной, но сейчас ее пальцы дрожали.
Когда мы сели в машину в переулке за клиникой, я запаниковала. Что мне делать? Позвонить Ханне и Наве? О боже! Что, если у меня рак?
– Тревожить девочек не хочется. – Мэри взяла меня за запястье и велела дышать через нос. – Мы будем знать что-то наверняка только после результатов биопсии.
Я повернула ключ в замке зажигания, но она остановила меня и предложила:
– Нет, давай подождем, пока ты успокоишься.
Я обхватила руками руль и прислонилась к нему, а она держала руку у меня на спине. Я бы рванула с парковки, пытаясь убежать от происходящего, только ухудшая ситуацию.
В своей квартире в кампусе я рыдала, вцепившись в Мэри. На площадке кричали дети. Растения на подоконнике тянулись к свету, и я встала, как на автопилоте, чтобы полить их. Позвонила маме, Робин и маминой кузине Барбаре – медсестре, пережившей рак груди. Она обещала контролировать ситуацию.
Джин, не скрывая своего беспокойства, подбадривала: «С тобой все будет в порядке, Эйч-Эйч». Сокращение Эйч-Эйч означало «Хомер Хог» – прозвище,