Читать интересную книгу Россия - Век ХХ-й (Книга 2) - Вадим Кожинов

Но обратимся к послевоенному времени. Выше было показано, что большинство репрессированных тогда по политическим обвинениям людей - это осужденные (другой вопрос - обоснованно или нет) за сотрудничество с врагом, притом даже это тяжкое обвинение в крайне редких случаях приводило к смертному приговору: ведь из числа политических обвиняемых в 1946-1953 годах всего лишь 1,6% были осуждены на смерть.

А что касается известных политических "дел" послевоенных лет, направленных против людей, занимавших более или менее высокое положение (от члена Политбюро до, скажем, члена ЕАК), их изучение дает основания сделать вывод, что в 1946-1953 годах отнюдь не было той "безличной" махины политического террора, которая обрушилась на многие сотни тысяч людей в довоенное время. Скорее уж напротив: целый ряд репрессий 1946-1953 годов были инициированы отдельными лицами.

Правда, во многих сочинениях и террор второй половины 1930-х годов целиком приписывают отдельным лицам - Сталину, Ягоде, Ежову, Кагановичу, Молотову, Жданову, Хрущеву, Маленкову и др. Однако это уместно только в отношении репрессий в самом верхнем слое; неверно, да и просто нелепо полагать, что около 2 млн. осужденных тогда по политическим обвинениям людей (из них - около 700 тыс. со смертными приговорами) были непосредственными жертвами Сталина и других отдельных лиц. Они представляли собой жертвы самого тогдашнего "климата", царившего в партии и власти (сверху и донизу), которые, в сущности, предались "самопожиранию",- что я стремился показать в первом томе этого сочинения, в главе "Загадка 1937 года".

После войны "климат" был уже совсем иным, и многое зависело теперь от сознания и поведения отдельных лиц во власти. Выше сообщалось, например, что министр ГБ Абакумов отказался предъявлять обвинения в "терроризме" врачу Я. Г. Этингеру (на чем настаивал Рюмин) и юношам и девушкам, создавшим "Союз борьбы за дело революции", а злодей Рюмин, добившись ареста Абакумова, жестоко расправился с этим "Союзом" и развернул "дело" Этингера в "дело" почти трех десятков высокопоставленных врачей... И, конечно же, решающую роль сыграл здесь сам Сталин, который поверил Рюмину, а ранее, в 1949-м, поверил в так называемый ленинградский "заговор" (не исключено, что и тут не обошлось без какого-нибудь Рюмина, о коем, правда, ничего не известно - по крайней мере пока).

Как говорилось выше, в последние годы жизни подозрительность Сталина явно приобрела маниакальный характер, что достаточно четко проявилось как раз в его отношениях с Рюминым: он поверил его доносу и высоко вознес его, затем, полтора года спустя, вообще изгнал его из ГБ, однако доносу все же продолжал верить... Нередко утверждают, что "безумие" владело Сталиным и в 1937 году, однако, если уж на то пошло, "безумие" владело тогда массой людей,- иначе бы террор захватил только тех, о ком вождь так или иначе знал лично, а не почти два миллиона человек...

Вполне вероятно, что вышеизложенное будет воспринято теми или иными читателями с недоумением либо даже возмущением. Вот, мол, нас призывают чуть ли не радоваться тому, что политический террор в послевоенное время становится менее массовым и жестоким, между тем как этот террор - при любых его масштабах и относительно малом числе смертных приговоров - все равно явление чудовищное.

Однако никуда не деться от того факта, что каждая "настоящая" революция являет собой в принципе уничтожение существовавшего до нее общества в целом. Вспомним, что Наполеон был возведен в главные полководцы Французской революции потому, что "отважился" в упор расстрелять из пушек безоружную толпу парижан (такое было впервые в истории...), и то, что происходило в России в 1917-1921 годах, не могло не "воспитать" массу готовых к беспощадным репрессиям людей.

И, говоря о весьма значительном уменьшении количества политических репрессий в послевоенные годы (и тем более смертных приговоров), я предлагаю, конечно же, не "радоваться" этому, а осознать закономерную "дереволюционизацию" страны (ибо именно Революция отменила все правовые и моральные нормы, и ее идеологи - как не раз было показано выше - совершенно открыто об этом объявляли). Притом нельзя не подчеркнуть, что это уменьшение масштабов и жестокости репрессий происходило в напряженнейшей ситуации холодной войны и угрозы атомного нападения США, и, следовательно, перед нами закономерный ход "внутреннего" развития страны.

* * *

В заключение этой главы целесообразно коснуться еще одного явления послевоенных лет - начавшейся в январе 1949 года "борьбы с космополитами" (в бранном словоупотреблении "безродными космополитами"),- тем более что ныне это явление характеризуется чаще всего крайне неадекватно. Так, например, бывший "космополит" А. М. Борщаговский, выступая в 1998 году вместе со своим собратом Д. С. Даниным в телепрограмме "Старая квартира. Год 1949-й", многозначительно сообщил (впрочем, точно я не помню,возможно, это сделал не он, а Данин), что вот, мол, мы только двое и уцелели из "космополитов". И малоосведомленные телезрители (а таких большинство) вполне могли подумать, что другие "космополиты" были казнены... А ведь почти все причисленные к этой "категории" люди родились в 1890-1900-х годах (Борщаговский и Данин принадлежали к самым молодым из них 1913 и 1914 г. рожд.), и, чтобы "уцелеть" к 1998 году, им надо было дожить до ста или по меньшей мере до девяноста лет...

Вообще, как явствует из фактов, "борьба с космополитами" - которые являлись театральными, литературными и художественными критиками представляла собой, в основном, не политическое, а литературное (и, шире, "искусствоведческое") явление, и хотя те или иные лица - прежде всего, Константин Симонов,- как мы увидим, пытались превратить его в политическое (делая это либо с перепугу, либо из-за особой вражды), эти попытки остались тщетными. Могут возразить, что один из "космополитов", И. Л. Альтман, был все же ненадолго арестован; однако это произошло 5 марта 1953 года, то есть в день смерти Сталина, и объяснялось, вероятно, растерянностью каких-либо лиц в МГБ.

Следует сказать еще и о том, что некоторые люди, объявленные "космополитами", например, критик и литературовед И. М. Нусинов, были арестованы как участники "сионистского заговора"; тот же Нусинов пострадал не из-за своей литературной деятельности, а в качестве активного члена ЕАК.

В общественное сознание давно внедрено представление о критиках-"космополитах" как о живущих интересами подлинного искусства личностях, составивших далекий от властей и вообще всего "официального" критический цех, который, естественно, не только поддерживал все лучшее, но и критиковал недостойное, чем нажил злобных врагов, обрушивших на него страшные гонения.

Прежде всего едва ли есть основания считать причисленных к "космополитам" критиков служителями истинного искусства. Борщаговский в своих мемуарах "Записки баловня судьбы" пишет, например, о своем собрате А. С. Гурвиче: "Мысль его чиста и благородна. Он ищет близости в духовности, в нравственном уровне людей" и т. п. (с. 79). Однако ведь этот самый "благородный" Гурвич в 1937 году изничтожал Андрея Платонова, который подвергся жестокому гонению в 1930 году за свое произведение о трагедии коллективизации и в 1937-м с трудом издал небольшую книгу "Река Потудань", а Гурвич тут же на нее набросился; много позднее, в 1997 году, поэт С. И. Липкин писал, что в 1949-м "ветхозаветный Бог мести наказал Гурвича". Другие "космополиты" - Б. В. Алперс, С. Д. Дрейден, В. Я. Кирпотин, И. М. Нусинов - в свое время жестоко травили Михаила Булгакова.

Борщаговский сопоставляет участь критиков-"космополитов" с судьбой издававшегося в 1930-х годах журнала "Литературный критик" - как он его определяет, "детища новой литературной атмосферы", который "был прихлопнут по инициативе Фадеева в 1940 году". Роль Фадеева в этом прискорбном деле мне не известна, но известно, что И. Л. Альтман (тот самый) опубликовал тогда уничтожающую статью, обвинившую "сотрудников "Литературного критика" в антипартийности" (см.: Советское литературоведение и критика... М., 1966, с. 350).

Далее, не соответствует действительности представление, согласно которому "космополиты" были далеки от властей, являлись, так сказать, чисто "творческими" личностями. В 1946-1948 годах Л. М. Субоцкий был секретарем Правления Союза писателей СССР, И. И. Юзовский и Г. Н. Бояджиев поочередно занимали пост председателя Объединения театральных критиков СССР, Л. А. Плоткин являлся заместителем директора Института русской литературы, В. Я. Кирпотин исполнял ту же должность в Институте мировой литературы и т. д. И даже самые молодые из "космополитов", Борщаговский и Данин, успели к 1949 году оказаться в "начальниках": первый был одним из ведущих членов редколлегии "Нового мира" и одновременно заведующим литературной частью Театра Красной Армии, принадлежавшего к важнейшим, второй исполнял обязанности председателя комиссии по теории литературы и критике Союза писателей СССР.