Он вытер ладонью кровь из разбитого носа.
— В свое время ни включить твою программу, ни выключить твое тело кодовыми установками я не смог. Убивать же тебя запретили. Но запомни, будешь мешаться под ногами, как Тонкэ, в порошок распылю.
Страшно хотелось вдохнуть, но легкие не работали, и сознание начало окутываться шипящим туманом.
— Отдыхай, — сказал Ремишевский и толкнул меня в грудь окровавленной ладонью.
И я как стоял, так бревном и упал между стеллажами, а сверху посыпались увесистые фолианты актов гражданского состояния.
Глава 27
Говорю тебе, никого здесь нет, — послышался ломающийся мальчишеский голос.
— Давай уйдем отсюда, — свистящим шепотом предложила девчонка. — Вдруг кто-то войдет?
— Кто сюда войдет? Я двери на замок закрыл.
— Но здесь, наверное, еще работают.
— Не пори чушь — какая работа? Гляди, бедлам какой, бумаги разбросаны.
— Прикрой эту дверь.
Дверь в «Архив» закрылась, и голоса стали глуше.
Я с трудом разлепил чугунные веки. Паралич мышц прошел, я очнулся, но желания двигаться не было. Безмерная тоска заполонила душу, и теперь мне по-настоящему не хотелось жить. Мое тело — искусственная оболочка, созданная пришельцами, — неподвижно распростерлось на полу, заваленное амбарными книгами записей гражданского состояния, а сознание как бы витало над ним. Я видел, слышал, ощущал запах книжной пыли, но на этом и все. Сознание бездумно фиксировало окружающее, как видеокамера, не подвергая анализу, и только рассудок категорически не принимал своего искусственного происхождения.
За стеной в соседней комнате продолжался разговор.
— Ты чего притащила?!
— Астубурци под соусом, мастурни…
— Чо, дура совсем? Правильной хочешь стать от их продуктов? Пусть это свиньи жрут. Надо было колбасу брать, сыр, наши консервы… А ты конфеты притарабанила.
— Ты шампанское обещал…
— Ага, размечталась! Вчера все полки были заставлены, а сегодня — корова языком слизала… Они, блин, непьющие и нас такими быть заставляют. Конкретно, пива три банки только и удалось у лоха какого-то стибрить. Держи. Мы его что, под конфеты пить будем?
— С астубурци… Оно кисленькое…
— Кисленькое! Ты что, беременная? Жри его сама! Послышался звук открываемых банок пива.
— Неслабо… Закурить бы, так эти гады и сигареты из киосков изъяли.
— Возьми, у меня полпачки осталось. Некоторое время за стеной молча курили.
— Нехило… — наконец сказал мальчишка. — Тут лучше, чем на чердаке. Музон бы еще.
— Ты что, услышат.
— Плевать! У меня пара дисков есть, а здесь — компьютеры… Тю, бля, динамиков нет!
— Наш класс на десятки разбили… — тихонько сказала девчонка. — По два воспитателя на десятку. А у вас?
— То же самое. Блин, никакой свободы! Раньше предки дома доставали, а теперь эти каждый шаг пасут. Мы одна семья — треплются…
— У нас новый предмет вместо геометрии ввели — многомерное пространство…
— Ага. Дурь сплошная. Крыша едет.
— Нет, почему, интересно…
— А ты больше их продукты жри. Совсем чокнутой станешь. Такой же правильной. Тебе что, больше делать нечего, только о школе болтать?
— А о чем?
— Пива выпей. А я сейчас диск с крутой порнухой поставлю. Посмотрим.
— Может, не надо?
— Чего не надо? Ты чо сюда приперлась? Знал бы, что ты из правильных, Люську бы пригласил. Она порнуху обожает. Так что, ставить?
Девчонка пьяненько хихикнула.
— Ну, поставь…
Минуту было тихо, затем парнишка выругался:
— Вот блин! Что за допотопные компьютеры! Абзац полный.
— Чего она так дергается? — снова хихикнула девчонка.
— Машина — тормоз. Была бы нормальная, да со звуком… Знаешь, как эта баба ахает? Отпад! А ты так можешь?
— Н-не знаю…
— Глянь, как у нее сиськи прыгают. А у тебя какие? Покажь.
— Леш, ну что ты…
— А чо ты сюда пришла? Показывай. Не, ничо сиськи, в порядке.
— Леша… Не надо… Ах… Леша… Леша… Только так, чтоб детей не было…
— Не боись, не впервой… Послышалось шуршание одежды, возня тел.
— Ой… Леша, больно… Перестань! А… А-ах!
На некоторое время в соседней комнате воцарилась тишина:
— В первый раз, что ли? — наконец спросил парнишка.
— Угу…
— Во второй раз понравится. Одевайся и подай мне пиво.
— Леш, мы юбку испачкали…
— Подумаешь, испачкали! Щас в универмаг зайдем, новую выберешь.
— Леш, а воспитатели говорят, что каждый день вещи менять нехорошо.
— А ты их, блин, больше слушай! Правильные выискались!
— Пойдем, Леш…
— Щас, пиво допью. И диск забрать надо.
Вскоре они ушли, ив загсе воцарилась тишина. Пока малолетки занимались сексом, сознание воспринимало происходящее абсолютно индифферентно, но стоило им уйти, как в голове начали появляться безрадостные мысли. Земной, убогий и жестокий мир продолжал существовать в розовом раю на уровне детей. И хоть я не принимал таких отношений, они все же были гораздо ближе и понятнее, чем отношения между «новообращенными». Не знаю, что за сознание впихнули в мое искусственное тело пришельцы — моделировали ли его или скалькировали матрицу с конкретного человека, — но это было человеческое сознание. А раз так, то я вправе считать себя человеком.
Сдвинув с груди толстенные амбарные книги актов гражданского состояния, я сел и прислонился спиной к стеллажу. Как ни бунтовал рассудок против раскрытия тайны моего существования, я сумел обуздать себя и принялся скрупулезно осмысливать факты. Сказанное Ремишевским могло оказаться дезинформацией, чтобы сбить меня с толку и на время выключить из игры, ни цели, ни смысла которой я не понимал. Конечно, глобальная цель — вторжение — была понятна, но какую игру затеяли со мной? Или все-таки мое искусственное происхождение — суровая правда? Увы, чем дальше я анализировал факты, тем больше убеждался, что Ремишевский не солгал. О моем искусственном происхождении свидетельствовали уникальные способности, которые должны обеспечить агенту финансовую и личную независимость, подспудное желание нигде не светиться, быстрая регенерация тканей, повышенное чувство опасности, бывшее и до «подарка» Тонкэ-террориста достаточно острым, сверхбыстрая реакция, фотографическая память… Наконец, попытка Ремишевского выяснить прибором мое кодовое имя — с чего бы, спрашивается, он это делал, будь я обыкновенным человеком? В эту же версию вписывался отказ Сэра Лиса и Наташи объяснить, почему я не могу стать «новообращенным». А в пользу моей искусственной оболочки и ее небольшого срока жизни говорили начавшая пробиваться седина и морщины. Все остальное — детство в Лебединске, учеба в спецшколе, родители, их гибель, похороны — являлось не больше чем легендой искусственного сознания. Находясь на Земле, я не должен был знать, что являюсь агентом, мне следовало ощущать себя человеком, иначе считываемые с моего мозга данные несли бы субъективную оценку. Но, похоже, мои создатели перестарались, Я начал ощущать себя человеком настолько, что фактически им стал. И неважно при этом, что мое тело искусственное, а сознание запрограммировано. Я — ЧЕЛОВЕК И как человек буду действовать и жить. Какой бы ни была земная цивилизация — жуткой и убогой, с точки зрения эго, — но это моя цивилизация. И я буду ее защищать, какими бы благими намерениями ни руководствовались пришельцы при вторжении. Не только человек имеет право на личную жизнь и смерть, но и цивилизация. И никто не вправе решать проблемы жизни и смерти за нас — ни политики, ни бог, ни пришельцы. Только мы сами. Люди. И что бы там ни говорили о моем искусственном происхождении, я себя числю одним из людей. И никак иначе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});