Читать интересную книгу Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

На подписание мира в Брест поехал Л.Б. Красин, представлявший собой одну из самых ярких фигур среди большевиков. Прекрасный инженер, четыре года работавший в Германии, он был, наверное, единственным среди ленинского окружения человеком, который разбирался в современной экономике и торговле. 3 марта советская делегация подписала договор с Четвертым союзом, 22 марта он был ратифицирован германским рейхстагом, и Первая мировая война для России закончилась...

Брестский мир и сегодня вызывает неоднозначное к себе отношение. И по сей день звучат вопросы: а что было бы, если бы... Но все это не имеет уже ровным счетом никакого значения. Брестский мир был заключен, Германия получила «свое», а Ленин удержался у власти. Что бы там ни говорили о Германии, но он-то сам оказался заложником собственного лозунга о немедленном прекращении войны. И продолжи он ее, его смели бы не немцы, а те самые миллионы одетых в солдатские шинели крестьян, которые продолжали погибать.

Сражения в партии за заключение «похабного мира» явились очередным уроком для Сталина. Он ясно видел, что Ленин готов пожертвовать всем, чтобы только остаться у власти. Для него не было секретом, что приход большевиков к власти был обусловлен отнюдь не большой любовью к ним со стороны народа. В отличие от Временного правительства Ленин правильно оценил конъюнктуру и обещал дать измученным людям то, чего они больше всего желали: мир.

Оно и понятно! «Солдаты, — говорил 21 сентября 1917 года на заседании Петроградского Совета приехавший с фронта офицер, — не хотят ни свободы, ни земли. Они хотят только одного — конца войны. Что бы вы здесь ни говорили, солдаты больше воевать не будут!» И продолжи Ленин войну, его режим был бы сметен в считанные недели.

Но по большому счету дело было даже не в Ленине и его желании или нежелании продолжать войну. Совершенно разложившаяся стараниями большевиков, Временного правительства и Петроградского Совета старая армия уже не могла воевать.

И в то же время Брестский мир стал своего рода политическим волнорезом, резко изменившим политическую обстановку внутри России. По той простой причине, что все те, кто стоял за Временное правительство и продолжение войны и считался до самого недавнего времени патриотами, теперь были заинтересованы в продолжении войны с Германией уже как ее союзники. Поскольку только с помощью продолжавшей войну Германии они надеялись свергнуть большевистское иго. И таким образом социальные интересы оказались на какое-то время сильнее национальных... Что же касается самих большевиков во главе с Лениным, то, подписывая «похабный мир», они вообще не следовали никакой доктрине, до нее они еще просто не доросли и руководствовались прежде всего чувством самосохранения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

С этим самым чувством самосохранения большевистское руководство и отправилось в марте 1918 года в Москву, утратив тем самым контроль над огромными российскими территориями.

Переехал в Москву и Сталин. Вместе... с Надеждой Аллилуевой. Когда она хотела сообщить о своем отъезде отцу, Сталин поморщился: «Зачем? И так узнает!» Конечно, ей не нравилось подобное бегство. Она любила и жалела отца, который был счастлив в революции и несчастлив в семейной жизни. И она знала, каким тяжелым ударом будет для него ее уход. Но... Сталин был неумолим...

Московский Совет выделил Сталину под его учреждение два бывших особняка, расположенных на разных улицах. Однако Сталину такое решение не понравилось: ему очень хотелось иметь все «свое». Он пожелал заполучить в свое распоряжение здание Большой сибирской гостиницы в Златоустинском переулке.

Гостиница оказалась уже занята Высшим советом народного хозяйства. О чем и свидетельствовала приклеенная на ее парадной двери бумажка. Однако столь пустячное препятствие не остановило наркома. Он сорвал бумагу и на ее место наклеил отпечатанное на машинке объявление: «Это помещение занято Наркомнацем».

Затем Сталин вошел в здание с черного хода и, то и дело зажигая спички, развесил с помощью Пестковского наркомовские объявления. Однако все было зря. Несмотря на все недовольство Сталина, сражение за здание выиграл более могущественный ВСНХ, что дало повод Пестковскому заметить: «Это был один из тех немногих случаев, когда Сталин потерпел поражение...»

Едва Сталин успел обосноваться в Кремле, как против него в одном из апрельских номеров меньшевистской газеты «Вперед» выступил Мартов. Он критиковал большевиков за политику экспроприаций и Сталина за то, что тот в свое время был исключен из партии за участие в экспроприациях.

Вряд ли Сталина могло по-настоящему задеть обвинение в участии в экспроприациях. Ленин и многие большевики хорошо знали, как это делалось, и одобряли подобные вылазки. Куда больше его возмутило заявление Мартова о его исключении из партии. Хотя и в этом ничего страшного для него не было. Партийная организация Грузии тогда состояла из меньшевиков, и теперь он мог только гордиться таким исключением. Тем не менее Сталин заявил, что это клевета, и направил жалобу в Революционный трибунал печати.

Мартову не удалось собрать всех свидетелей по этому весьма запутанному делу, которое кончилось тем, что Революционный трибунал осудил Мартова за «подрыв авторитета правительства» и вынес ему общественное порицание. Это дало повод Антонову-Овсеенко написать: «Обвинения Мартова он не опроверг, пятно с биографии не смыл. Скомпрометированный Сталин счел за благо на время удалиться из Москвы. Не скоро Сталин оправится от мартовского позора». С чем, конечно, нельзя согласиться.

Во-первых, совершенно не понятно, чем Сталин мог быть скомпрометирован, если и участие в «эксах», и исключение его меньшевиками из партии играли только на него. Не совсем понятно, для чего этот бессмысленный процесс был нужен самому Мартову, который, как это часто и бывает в таких случаях, добился совершенно обратного результата.

Оказался наказан и скомпрометирован не Сталин, а сам Мартов и его газета «Вперед», которую большевики поспешили закрыть за «ложные слухи и вздорные сообщения». Понятно, что основной причиной закрытия «Вперед» и других меньшевистских газет послужило отнюдь не обвинение Сталина. Весной 1918 года большевики уже начали довольно жестокую борьбу с оппозиционной прессой, и, конечно, им были нужны прецеденты.

Рабоче-крестьянское правительство решило покончить со своим временным статусом, для чего поставило вопрос о разработке новой конституции, которая должна была не столько создать новые формы правления, сколько закрепить то, что уже сделано в ходе революционной социальной перестройки.

Для подготовки проекта конституции 1 апреля была организована специальная комиссия, во главе которой стоял председатель ВЦИК Свердлов. В состав комиссии вошел и Сталин как единственный специалист по национальному вопросу.

Да, теперь протрезвевшие большевики старались не допустить распада бывшей Российской империи и стремились сплотить вокруг Москвы как можно больше народностей, поскольку другие политические силы пытались в борьбе с большевиками заполучить поддержку национальных меньшинств. Теперь речь шла уже не о самоопределении, а о национально-территориальной автономии. Но, конечно же, не «буружазной», о чем и объявил Сталин уже в апреле.

Для того чтобы оторвать массы от буржуазного руководства, говорил Сталин, нужно «взять» у них автономию, предварительно очистив ее от буржуазной скверны, и превратить ее из буржуазной в советскую. «Необходимо, — заявил Сталин, — поднять массы до советской власти, а их лучших представителей — слить с последней. Но это невозможно без автономии этих окраин, т.е. без организации местной школы, местного суда, местной администрации, местных органов власти, местных общественно-политических и просветительных учреждений с гарантией полноты прав местного, родного для трудовых масс края, языка во всех сферах общественно-политической работы».

Так закладывалась национальная политика, которой в будущем было суждено воплотиться в формуле советской культуры, «национальной по форме и социалистической по содержанию».

Главной задачей наркома было проведение в жизнь политики национально-территориальной автономии. И, выступая на совещании по созыву учредительного съезда Татаро-Башкирской автономной Советской Республики,

Сталин с нарочитой прямотой изложил свою нейтралистскую философию советской национальной политики. Он отверг как антисоветскую и ведущую к размежеванию населения «чисто националистическую» автономию, при которой организация какой-либо национальной или этнической группы представляла бы интересы этой группы независимо от места ее проживания на советской территории. Единственно приемлемым типом автономии являлась, по его мнению, автономия, осуществляемая через советские органы областей с преобладанием одной или нескольких национальностей.