Читать интересную книгу Ошибочный адрес (сборник) - Клавдий Дербенев

— Ваше поведение, дядюшка, никуда не годится. Увиливая все эти годы от позывных, вы поступали не по-джентльменски… Я думал пощадить вас, но вынужден сказать прямо: ваша расписка на деньги, полученные от Родса, находится не в какой-то частной конторе, а в государственном учреждении. Учтите! Она потеряет свое значение только после смерти Евлампия Бочкина. Вынужден также напомнить, что во время поездки с Родсом по России в четырнадцатом году вы сделали для него несколько обзорных записок со сведениями экономического характера по центральной России, Сибири и Дальнему Востоку… Значение этих записок вам прекрасно известно. Вы были ценным помощником Родса. Вам также понятно, что Честер Родс и в то отдаленное время был фотографом-художником только для маскировки… Поймите: дальнейшее уклонение от порученных вам обязанностей ставит под угрозу вашу свободу, жизнь…

Все это Адамс проговорил спокойно, но Бочкин воспринимал слова, как удары. У него задрожали колени.

— Предупреждаю, — продолжал Адамс, подойдя к Бочкину, — если у вас возникнет мысль сообщить властям о моем пребывании, то пеняйте на себя. Вам после этого не жить. А жизнь, судя хотя бы по тому, что вы спрыскиваете свои носовые платки дамскими духами, вам еще дорога… Родственные отношения здесь ни к чему!

— Довольно! — взмолился Бочкин.

— Потерпите! — продолжал Адамс. — Знайте: Родс еще весьма крепкий старик и слывет самым квалифицированным знатоком России. С его мнением считаются в высших сферах. Вам он приказал передать: в случае благополучного выполнения задания будет полное прощение и щедрая благодарность! В ином случае… Впрочем, это вы и сами знаете.

— Да я ничего… Я готов… — окончательно струсив, проговорил Бочкин.

Адамс, испытующе глядя на старика, продолжал:

— Родс категорически настаивает на раскрытии тайны Чуева. Имеющиеся у Родса данные дают основание считать, что тайна Чуева так и не вышла за пределы того дома, в котором он жил.

— Что я должен сделать? — спросил Бочкин.

— Во-первых, достать материалы Чуева, — ответил Адамс. — Это целиком возлагается на вас. Можете рассчитывать на мою помощь. Во-вторых, для начала расскажете о своих знакомых в Лучанске и особенно о тех, которые работают на номерном заводе на Петровском шоссе… В третьих, будете делать все, что я сочту необходимым…

Бочкин усиленно закивал головой и стал рассказывать. Адамс внимательно слушал, задавал вопросы, иногда подходил к окну и посматривал на двор, по которому уже бегала овчарка, позвякивая цепью. Когда Бочкин замолчал, Адамс спросил:

— Что вы не спросите о моих матери и отце?

— Да, да, — засуетился Бочкин. — Все хотел осведомиться, да не о том разговор шел…

— Их нет уже в живых… Но о семейных делах поговорим после.

— Ах ты боже мой! — сокрушенно воскликнул Бочкин.

— Женщина у вас в городе есть? Любовница?

— Какие там женщины! — замахал руками Бочкин. — Давно я в тираж вышел…

— А что это за девушка была здесь? — спросил Адамс.

— Клиентка одна! За журнальчиком приходила, — ответил Бочкин и отвел глаза в сторону.

— Где работает?

Бочкин замялся. Рассказывая о своих знакомых и тех из них, которые работают на номерном заводе, Бочкин сознательно не назвал Лену.

— Разве это тайна? — продолжал интересоваться Адамс.

— Работает на том же заводе, о котором ты спрашивал, — неохотно ответил Бочкин.

— Кем?

— Чертежницей в конструкторском…

— Отлично! В чем ее слабости?

— Мечтала стать киноактрисой, но не вышло дело… Во власти экрана до сих пор… У меня покупает кинолитературу.

— Комсомолка?

— Да…

— Любовник есть?.

Бочкин молчал, угрюмо глядя в угол комнаты.

— Есть любовник? — строго повторил Адамс.

— Нет… Не знаю, — невнятно проговорил Бочкин.

Адамс презрительно улыбнулся. Бочкин посмотрел на него и сказал:

— А собака теперь не будет болеть?

— Ну и мастер же вы юлить! — обозлился Адамс, — Меня не собака интересует… Есть у нее любовник?

— Не знаю…

— Тогда я знаю! — раздраженно выкрикнул Адамс, — Вы ее хотите сделать своей любовницей!

— Видишь ли, Жорж… — начал Бочкин.

— Все ясно! — перебил Адамс. — Можете отличиться в любовных похождениях, но только после моего отъезда, а теперь из этой дряни нужно выжать все до капли, как воду из губки!

— Она ничего не знает о заводе… У них все засекречено, — попытался соврать Бочкин.

— Вы разговаривали с ней о заводских делах?

— Нет… Но предполагаю…

— Предполагаете! — огрызнулся Адамс. — Ни к черту не годятся ваши предположения! Знайте! Мы с вами существуем для борьбы с коммунизмом! Это — главная цель нашей жизни. Собственные удовольствия потом. Вам, чтобы получить прощение, нужно старательно потрудиться и только после этого завлекать молоденьких девушек в свой расписной домик! Учтите, я вас буду держать в клещах, и при малейшем сопротивлении клещи сомкнутся…

— По какому праву ты меня стращаешь? — спросил Бочкин.

— И вы еще спрашиваете, по какому праву!

Бочкин дрожал. Ему показалось, что вся его жизнь затиснута в какое-то узенькое пространство, в котором невозможно не только повернуться, но даже вздохнуть полной грудью.

Адамс, видя, что старик напуган, отошел от него и стал рассматривать развешанные на стенах портреты. Потом спокойно спросил:

— Для чего эта галерея?

— Это моя любимая комната… Здесь я отдыхаю. Женщины всегда были моей слабостью…

— Это портреты знакомых? — удивился Адамс.

— Нет. Совсем нет. Это из журналов. Если портрет чем-то затрагивает струны моей души, я его извлекаю из журнала и — сюда. Здесь двести девять портретов. Каждой я даю имя, и она становится моей знакомой…

Адамс пристально посмотрел на старика, покачал головой и хмыкнул.

— Есть люди, которые собирают коробки, почтовые марки, обертки конфет, пуговицы, — оправдываясь, сказал Бочкин. — Я знаю старика, у которого девять тысяч шестьсот сорок пуговиц, и среди них имеются такие редкие, как пуговица от штанов Аракчеева, пуговица от камзола короля Франции Людовика четырнадцатого, и много других реликвий… Так что ничего странного нет в моей коллекции. Она держит меня на известном уровне, заставляет следить за внешностью, думать о жизни…

— Покажите мне все ваши хоромы, — приказал Адамс.

На восточной окраине Лучанска, в районе большой текстильной фабрики, в этот будничный день жизнь текла своим обычным порядком. Вдоль больших жилых домов теневой стороной улицы торопливо шли люди. Женщины в белых курточках бойко торговали мороженым и газированной водой. Оживление царило возле нового универмага. На небольшую площадь приходили желто-красные трамвайные вагоны и, выждав на кольце положенное время, снова отправлялись в центр города.

Немного в стороне от трамвайной остановки, под тремя запыленными липами, стоял фанерный фотопавильон артели «Искусство». В застекленных витринах — аляповато раскрашенные карточки. Жители района предпочитали фотографироваться в центре города, где имелось несколько художественных фотографий, и работавшему в павильоне Тимофею Семеновичу Кускову приходилось всячески изворачиваться, чтобы правление артели не закрыло павильон как нерентабельный. Старался он не потому, что дорожил местом, а просто в этом рабочем районе чувствовал себя спокойнее.

Ежедневно в девять утра Кусков открывал павильон. Если спешных заказов не было, он брал стул, садился у открытой двери и, скрестив на груди руки, посасывая трубку, наблюдал за жизнью улицы, иногда отпускал шуточки проходившим мимо молодым женщинам.

Кускову пятьдесят лет. Это крепкий мужчина с густыми рыжеватыми волосами и темными усами на хмуром морщинистом лице. Летом он носит клетчатую рубашку-ковбойку красноватых тонов, коричневые галифе и начищенные до блеска хромовые сапоги. Голову его украшает серая фетровая шляпа, слегка сдвинутая на левую сторону.

Сейчас Кусков стоял в глубине павильона, прислонясь спиной к стене, на которой нарисован плавающий в голубом пруду белый лебедь с шеей, похожей на штопор. В прорезь узкой двери Кусков видел небольшое пространство площади, залитой солнцем, мелькающие фигуры прохожих. Он поминутно посматривал на часы. И вот на пороге появился тот, кого Кусков ждал с таким нетерпением.

Перед Кусковым предстал Глеб Александрович Слободинский — директор Дома культуры номерного завода. На нем был помятый костюм из сурового полотна и такая же кепка с захватанным козырьком. Под мышкой Слободинский держал облезлый портфель.

Кусков с презрением посмотрел на вошедшего. По лицу Кускова пробежала ехидная усмешка.

— Трусишь? — спросил он.

Слободинский виновато посмотрел на Кускова, покачал головой.