Фина бросила взгляд туда, где до вечера висел Нацлидер. Снова подойдя к окну, зашторила его.
— Нет, — сказала она так, что Телль все понял.
Все внутри у него загорелось стыдом. Как он мог предложить такое? И даже не просто мог, а предложил!
Фина знала, о чем сейчас думал муж.
— Ничего, — поддержала она Телля. — Ты хотел это сделать для меня.
Телль был благодарен жене за ее слова, хотя легче ему не стало. Он снова принял неправильное решение. Слишком много он делает в жизни ошибок. И эти ошибки не исправить. Именно его, Телля, неправильные решения привели к смерти Ханнеса. Ведь надо было просто попроситься остаться там, на море. И каждое решение, принятое потом, оказывалось хуже предыдущего. Даже за такую мелочь, как забытую на полу в прихожей заточенную отвертку, пришлось оправдываться.
И пусть Фина хоть тысячу раз простит его за эти ошибки, Телль себе их не простит никогда.
***
Приходя с работы до мужа, Фина теперь сама снимала портрет Нацлидера. Потом брала со шкафа чемодан, клала его на табурет, доставала оттуда вещи и фотографии Ханнеса. Она смотрела на сына, гладила его изображение, раскладывала его одежду, целовала прядь его волос, которые успела срезать до того, как Ханнеса забрали.
В новых стенах боль потери притупилась, но тоска, которая рвалась из Фины, не находила выхода. За окном вместо неба заслоняла все собою серая бетонная коробка, а жить чужой жизнью, глядя в вечерние окна, Фина не могла.
Даже вырванным из другого мира пожилым супругам было в новых условиях легче, чем ей с Теллем. Старики не мучились. Фине пришлось привыкать еще и к тому, что в этой квартире просто нет места для сына. Как Ханнес бы здесь жил — Фина не представляла. Для нее сын остался там, дома. Место, где сейчас жила Фина с мужем, она никогда не сможет так назвать.
"Эта квартира", — каждый раз говорила Фина.
С часто встречающимися на этаже или на улице мальчиком Антоном и его родителями она просто здоровалась. Сперва сдержанно, держа в уме ночную беготню соседского малыша, сопровождаемую окриками отца, затем осторожно — после того, как поймала на себе взгляды главы семейства. Жена называла его Романом. Этот Роман смотрел на Фину так, словно жалел, что она была уже не в подходящем для него возрасте.
Фине такое не нравилось. Ей было неловко даже не столько за себя, сколько за Телля, жену соседа и его сына, при которых это происходило.
"Тебе не стыдно?" — хотелось бросить в лицо Романа.
С пожилыми супругами он здоровался снисходительно, что тоже коробило Фину.
— Да ладно, молодой еще, — спокойно отвечали старики на ее безмолвное возмущение.
Возвращаясь в субботу со смены, Телль часто видел идущих на остановку молодую соседку с сыном. Они отправлялись к ее родителям, жившим в другом конце города. Вскоре уходил и сам Роман. Дома он появлялся только в воскресенье утром, а после обеда шел встречать жену с Антоном.
Как-то Роман нагрянул поздно вечером. Обычно он хлопал дверью, а тут — открыл тихо, так же тихо закрыв. Фина не придала этому никакого значения, пока не услышала за стеной в соседской спальне женские стоны и вскрики. С трудом сделав глоток чая, Телль сердито поставил кружку на стол. Когда стоны повторились, он несколько раз стукнул кулаком в стену.
— Разве ж так можно! — покачала головой Фина.
Телль хотел ей возразить, но Фина опередила его.
— Я не о тебе.
Наутро с этажа донесся голос коменданта. Он выговаривал Роману за то, что тот привел на ночь постороннего человека. Быстро умывшись, Телль шагнул к двери.
— Не ходи, — попросила Фина мужа.
— Пусть знает, — как-то мрачно ответил Телль.
На площадке, кроме коменданта с папкой в руках и загораживавшего дверь в свою квартиру Романа, стояли одетые на улицу пожилые супруги.
— Вы что-нибудь видели? Слышали? — прервав разговор с Романом, повернулся комендант к Теллю.
— Нет, — уверенно парировал тот.
— А вы? — через голову Телля спросил комендант выглянувшую Фину.
— Что? — Фина вытянула шею, чтобы лучше видеть его из-за спины мужа.
— Понятно, — вздохнул комендант, опустив папку.
— Значит, акт составлять не будете? — осторожно поинтересовался Роман.
— В другой раз, — пообещал комендант.
Нажав кнопку лифта, он легонько хлопнул себя по бедру папкой.
Дождавшись, когда комендант зайдет в лифт, Роман обратился к Теллю, ткнув пальцем в сторону пожилых соседей.
— Они сегодня на меня стучат, а завтра напишут донос на вас. Старость свою задницу так прикрывает.
— Все мы будем старыми, — невозмутимо ответил Телль.
Он специально стоял на этаже, пока не разошлись остальные. Пожилые супруги, которые все это время молчали, поехали на лифте после коменданта, а Роман вернулся к себе.
— Это не они, — сказала Фина, когда муж закрыл дверь.
— Ты о чем? — не понял Телль.
— Не старики донесли коменданту.
Фина позвала мужа в комнату, чтобы их не было слышно ни из коридора, ни из соседской спальни.
— С квартирой стариков у него нет общих стен, — объяснила Фина.
— Ну, заметили, может…
Фина покачала головой.
— Не они. Оно им не нужно. Это… — она кивнула на квартиру, жильцов которой никогда не видели.
Фина была довольна мужем. И тем, что он ничего не рассказал коменданту, и тем, как он ответил Роману. А вот Телль переживал из-за своего обмана. Почему он соврал коменданту, понять Телль не мог. Но был уверен: Фина точно сделала бы так.
— Все правильно ты, — зная, что творится сейчас в голове Телля, сказала она. — Жена его и ребенок тут не при чем, а последствия коснутся их тоже. Теперь этот тип хорошо подумает, прежде чем класть на простыни, которые стирает его жена…
Продолжать Фина не стала. Наполнив чайник и поставив его на плиту, она села напротив Телля.
— В детдоме, — глаза ее прищурились, — у нас одна половина были стукачами, а другая половина их била. Воспы хотели, чтобы стучали все.
Особенно доставалось мальчишке, которого все звали Буч. То ли имя у него такое, то ли прозвище, Фина не знала, она была в младшей группе. Воспы секли его ремнем и хворостинами, запирали в чулане, привязывали к стулу, лишали пищи. Однажды из-за Буча, не выдавшего сбежавших в магазин за консервами товарищей, всех старших воспитанников на день оставили без еды. За это вся старшая группа его избила. Даже те, на кого он не донес, участвовали в этом. Потом Буч неделю лежал в изоляторе медпункта. К нему не пришел никто. Кое-как выпустившись из детского дома, Буч исчез. Вспоминая о нем, воспы не сулили ему ничего хорошего. Фина училась последний год, когда Буч явился в детдом. В форме, со значком нацпартии, он почтительно разговаривал с когда-то лупившими его воспами и обнимал таскавшую его за ухо заведующую. Увидев это, Фина от досады чуть не заплакала. Ведь, как и многие воспитанники, она хотела стать похожей на Буча. Даже сейчас Фине было противно вспоминать его в форме.
Налив чай, положив себе с мужем каши, она по старой привычке выглянула в окно.
— Не поймешь, какая погода, — разочарованно произнесла Фина. — Ничего не видно.
На улице, заметив пожилых супругов, Телль, поздоровавшись, шагнул к ним.
— Почему вы не сказали соседу, что это не вы сообщили коменданту про… — Телль поморщился, — бабу?
Старик остановился. Перевесив располневшую от сложенных продуктов сумку из одной руки в другую, он внимательно посмотрел на Телля.
— Пусть знает, что мы тоже что-то можем. Он-то считал, что мы — никудышные старики с деревни. Видите, вы тоже: то просто здоровались с нами, а тут впервые сами подошли и завели разговор.
— Да, — Теллю оставалось лишь согласиться, — вы правы.
Пожилая соседка глядела на него добрыми, усталыми глазами.
— У тебя это не высокомерие. Это недоверие, и оно понятно, — сказала она.
Неловко улыбнувшись, Телль кивнул. Слова женщины, чье имя он до сих пор не знал и даже не догадался спросить у Фины, тронули его. Весь оставшийся путь до дома были перед ним лица этих стариков, выжженные деревенским солнцем, обветренные, изрезанные морщинами. С одной стороны, Телль чувствовал благодарность старикам за их человеческое отношение, с другой — они еще оставались для него малознакомыми, чужими людьми. Телль пытался представить их жизнь — тихую, тяжелую, в которой были только дети и труд. Как они закончат свой век? Что будет с тем из них, кто останется?