Читать интересную книгу Запоздалые истины - Станислав Родионов

— Я могла забыть. Вы спрашивайте...

А если допрос, то он должен выбрать маску. Человек, идущий к следователю, всегда представляет его — по книгам, по фильмам, по рассказам... И контакта может не выйти, если живой следователь не совпадает с придуманным. У Рябинина был случай, когда некурящая женщина попросила закурить только потому, что в кинофильмах следователи частенько предлагают сигарету. Но каким видится следователь Жанне Сысоевой? Какую маску надеть? Поздно, они слишком долго сидят; да и знала она о нем достаточно; чтобы рядиться в маски.

— Квартира у сослуживца отдельная?

— Да.

— А сколько комнат?

Жанна почти не задумалась:

— Две.

— На каком этаже?

— На третьем.

Рябинин ощутил деревянную усталость. Такое на допросах с ним бывало только в одном случае — когда обвиняемый признавался, когда организм брал самовольный отдых. Но тут не было обвиняемого и не было признания. Неужели догадавшееся подсознание опередило сознание и отпустило все его силы, сочтя их уже ненужными?

— Сергей Георгиевич, я думала, вы будете учитывать психологию. А вы — про этажи...

Рябинин слабо улыбнулся. Учитывать психологию... А ведь недавно в «Следственной практике» он прочел статью с таким названием: «Учет психологии на допросе». Господи, что еще делать на допросе, как не изучать психологию сидящего перед тобой человека. То есть учитывать.

Жанна, словно догадавшись о потерянных следователем силах, заговорила каким-то расслабленно-воркующим голосом. Видимо, искала сочувствия. Или сочла, что он уже сочувствует, коли ослабел.

— Была бы недостача денег или что-нибудь подобное... Бриллиант же всех шокирует. Драгоценный камень, старинная огранка, игра света...

— А бриллиант старинный?

— Вроде бы.

— Вы знаете, что бриллианты приносят несчастье?

— Разве?

— В истории много случаев...

— Например, какие?

Рябинин помедлил, сомневаясь, нужны ли ей сейчас мрачные замшелые рассказы. Нужны. Да и ему нужен порожний разговор для какого-то обдумывания; он пока не знал, для какого. Рябинин заговорил тягуче, выбирая из памяти истории, услышанные там, в скрытых приморскими туманами годах.

— Ну, хотя бы история бриллианта «Южная звезда». Невольница нашла на прииске крупный алмаз и отдала хозяину за свою свободу. А хозяин ее не отпустил. Она с горя утопилась. Но оказалось, что алмаз найден не на земле этого хозяина. Ему пришлось судиться, он разорился и покончил с собой. За большие деньги алмаз купил торговец, хотел отшлифовать и перепродать. Но бриллиант оказался не чистой воды, его не купили, и разоренный торговец умер с горя. А вот один банкир потерял на улице редкий синий бриллиант Гоппе — так тот банкир поседел. А моя знакомая купила бриллиант, положила на стол, а кошка его проглотила...

Рябинин глубоко вздохнул — последнюю историю, им придуманную, он бросил ей на одном дыхании.

— И что с этой кошкой?

— Моя знакомая сутки трясла ее за хвост.

— К чему вы это говорите? — вспыхнула она, видимо задетая не самими случаями, а его загудевшим голосом.

— Пугаю.

— Зачем?

— Чтобы наконец-то вы сказали правду.

Жанна смотрела на него, не находясь. Он знал, что теперь она и не найдется, да и не надо ей давать на это время.

— Не понимаю! Пришла за советом, добровольно, к знакомому, и вот несколько часов кряду гонит чистую туфту. Зачем?

— Что гоню?

— Лепишь горбатого, заправляешь фуфель, мажешь чернуху... Короче, врешь! — разозлился Рябинин, перейдя вдруг на «ты», перейдя вдруг на жаргон, которым с преступниками никогда не говорил, а тут с удовольствием бросил эти засиженные слова на французские духи, на коралловые бусы, на перламутровый маникюр...

Она не обиделась — лишь размазанной улыбкой попробовала защититься от его напора:

— Я правду...

— Правду? Как заподозрили Георгия, почему заподозрили, кто заподозрил, как фамилия сослуживца, посещал ли его кто другой... Ничего не знаешь!

— Георгий не говорил...

— А сколько комнат в квартире и на каком она этаже, Георгий сказал, да? — почти обрадовался Рябинин.

— Ах, вот зачем спрашивали...

— Жанна, все ты выдумала, — тихо закончил Рябинин. — Только вот не пойму зачем.

Они замолчали — оба. Он высказался, как выдохся. Она смотрела в кристалл, в его потемневшие грани, которые впитали заоконные сумерки. Может, она черпала в нем силы для того разговора, ради которого пришла? Нет, ведь для нее он всего лишь камень.

Рябинин встал и подошел к окну, разминая тело, уставшее от долгого сидения...

Солнце еще не зашло — оно было где-то за городом, на краю земли. Его последний свет, уже вроде бы отраженный от неба, лег на крышу противоположного дома. И снег, днем серый, порозовел до такой теплоты, что хотелось положить на него руки и погреть.

— Мне кажется, вам редко признаются, — как-то необязательно сказала она ему в спину.

— Почему же? — Рябинин вернулся за стол.

— Вы человеконенавистник.

Ему бы следовало обидеться, но он понимал ее теперешнюю злость:

— А ведь ты меня не оскорбила. Все дело в том, за что ненавидеть человечество.

— Разве есть то, за что можно ненавидеть людей?

— Есть качества, которые в них можно ненавидеть, — поправился Рябинин.

— Следователь должен... нравиться.

— А я не нравлюсь! — зло, подтверждая ее слова, скривился он.

Рябинин примеривал, какая бы маска подошла для ее допроса. Оказалось, самая простенькая — «свойский парень». Преступник, после дрязг с родственниками или женой, после, как правило, алкогольных перепитий, после своего нервотрепного преступления, после склок с соучастниками, после ребят из уголовного розыска, которые его ловили, — после всех этих жизненных передряг он входит в кабинет следователя и наконец-то видит человека понятного и понимающего, своего, свойского...

Эту маску Рябинин никогда не надевал.

— Потому что ты мне не безразлична! — выпалил он.

— Сергей Георгиевич, мужа ни в чем не подозревают.

— Ну и слава богу, — вздохнул Рябинин.

— В краже бриллианта подозревают меня...

Маша дала ему старинную книгу, похожую на плиту выветрелого базальта. Про алмазы. Он читал ее по ночам при живом огоньке свечи, удивляясь многовековой истории простого, в сущности, камня. Его добывали в поту и крови, из-за него сходили с ума от радости или от горя, ради него отдавали жизнь или брали чужую... Рябинин не понимал, как так могло быть, что камешек стоил тысячи и миллионы, буханка же хлеба — копейки.

А вот жизнедающие вода и воздух вообще ничего не стоили.

После ужина Рябинин дочитал последние страницы и выскочил из палатки. Маши нигде не было, но от косы, закрытой поворотом реки, доплескивался смех — женщины партии устроили там свою купальню. Переполненный историями об алмазах, Рябинин оказался возле Степана Степаныча, дробившего пробы в чугунной ступе.

— Степан Степаныч, говорят, что алмазы приносят несчастье?

— Это которые в ювелирном?

— Да, бриллианты.

Степан Степаныч, коренастый лысоватый мужик, всегда ходивший в тяжелых сапогах и ватнике, опустил пест и надсадно задумался:

— Тут рассуждение такое... Кто его не купил, у того его нет, и бояться, стало быть, нечего. А кто его купил, у того денег много, стало быть, счастливый.

Его логика подкупала. Рябинин никому бы не признался, что слушать Степана Степаныча ему интересней, чем, скажем, начальника партии, чем геофизика. У тех слова и мысли шли схожие, как подобные треугольники. Степан Степаныч находил словечки, будто на отмели с разноокатанной галькой выковыривал замысловатые камешки.

— У каждого, Серега, всяк свой камень есть. Моему корешу Витьке Начхедину этот алмаз, верно, счастье принес. Греб он его ковшами и, стало быть, осчастливился.

— Старатель, что ли?

— Зачем? Экскаваторщиком вкалывал на Севере. Ну, и прикололи ему на костюм из чистой шерсти Золотую Звезду.

— Степан Степаныч, а ваш камень какой?

Рабочий остервенело долбанул пестом кусок гнейса:

— А мой камень, Серега, есть кирпич, тюкнувший мою судьбу в самое темечко.

— Кирпич на голову, что ли, упал?

— Не кирпич, Серега, на голову упал, а я головой на кирпич. Шел и споткнулся, поскольку был аванс. Белая палата, доктора в очках, на прежнюю работу меня не допустили. И вот я перед тобой налицо, долблю каменюги в этой ведьминой ступе...

Рябинину показалось, что в Машиной палатке произошло какое-то движение. Он сорвался с места, обуреваемый нетерпением поговорить об алмазах, любви и счастье. Если каждый человек приписан к своему камню, то его камень тот, который у Маши. Алмаз. Или топаз.

Обычно Рябинин не стучал в колышек, а скребся по брезенту. И слышал ответное и звонкое: «Входи, Сережа!» Он поскребся. Ему не ответили. Он похлопал ладонью по натянутому до звона тенту, как по хорошему барабану. Или ему почудилось звонкое «Входи, Сережа!», или какая-то интуитивная сила, она же дьявольская, подняла его руку и чуть раздвинула полог...