В передней навзничь лежал Володя, весь в крови, уже переставшей течь из десятков ножевых ран.
Страшно закричав, Эльмира бросилась на колени и, обхватив голову сына, прижала к своей груди.
Константин Ашотович вдруг захрипел, закрыв глаза, и стал падать. Вагиф подхватил его.
Глава двадцатая
Баку. Январь 1990 года
Эти дни, начиная с субботы, – как кошмарный сон.
Володю хоронили в понедельник на кладбище, которое раньше называли армянским, а потом стали считать интернациональным, – на Монтина. Он лежал в гробу, с головой накрытый простыней, – чтобы не видели, как зверски он изрезан ножами. Нужно было обладать связями Эльмиры, чтобы устроить похороны – с оркестром, с массой живых цветов – в эти жуткие, ужаснувшие бакинцев дни.
Эльмира давно уже красила волосы хной, хотя седина у нее была небольшая, – теперь она враз поседела. В черном платке, накинутом на серебряную голову, поблекшая, неузнаваемо постаревшая, она до поры держалась неплохо. Но на похоронах, когда настало время накрыть гроб крышкой, Эльмира пала на гроб и забилась в истерике, завыла – и так страшен, такой был наполнен безысходностью этот вой, что даже ко всему привычные музыканты – похоронная команда – умолкли, не доиграли очередное колено Шопенова марша.
Не знаю… не знаю, сколько минут… целую вечность рвался в серое небо над кладбищем плач, вой, крик… Плакала даже всегда замкнутая Кюбра. Только Фарида – я заметила – стояла с мертвым лицом, погасшими неподвижными глазами… невольно я вспомнила маму, когда на нее накатывала депрессия…
С одной стороны гроба билась в истерике Эльмира, а я и кто-то еще из подруг, рыдая, пытались ее поднять, успокоить. С другой – стоя на коленях, жалобно и хрипло кричала, била себя по голове Гюльназ-ханум – осиротевшая нэнэ…
Котика на кладбище не было. Кровоизлияние сразило его в тот момент, когда он увидел убитого сына. Вагиф хотел везти его в больницу, но Эльмира велела – домой. Нельзя – вы можете это понять?! – нельзя везти в бакинскую больницу армянина… его просто не приняли бы…
Как удалось Вагифу провезти сквозь пикеты разбитого инсультом Котика и мертвого Володю? Не знаю. Эльмира немедленно вызвала врача из своей поликлиники. У Котика парализовало правую половину тела, отнялась речь.
Еще вчера была та-ка-я благополучная семья – сегодня с ужасающей силой на нее обрушилась беда. Почему? За что?!
Над Котиком поставили капельницу. Эльмира договорилась с двумя медсестрами о круглосуточном дежурстве. Прибежал кто-то из друзей Володи – врач. Пока что Котика удавалось держать в полуразрушенном, но все-таки живом виде. Лала звонила из Москвы, чтобы мама срочно вылетела с отцом… она застолбила место в московской больнице нефтяников… «Что там у вас творится?! – кричала она сквозь плач. – Кто убил Володю?!! Невозможно поверить!!»
Кто убил Володю? А кто убивает по всему городу людей за то, что они – армяне? Кто грабит армянские квартиры? Безликая, слитная черно-серая толпа… Одно только запомнилось лицо – молодое, черноусое, угреватое, с черной шапкой волос, нависших на брови, с беспощадными глазами, – лицо погромщика, который заявился на улицу Видади убивать Галустянов.
Поймали хоть одного? Где ж поймать, если милиции в городе не видно, а 02 безмолвствует? А погромщики действуют быстро – у них машины, маленькие автобусы-«алабаши», они приезжают по адресам, которыми их снабдили в Народном фронте…
– Народный фронт не виноват в погромах!
Я слышала, как Вагиф Гаджиев, растрепанный, с выпученными глазами, кричал это на квартире у Эльмиры, когда мы с Сергеем приехали на похороны Володи.
А кто виноват? Разве не Народный фронт взвинчивает толпы на митинге у Дома правительства? Разве не он ставит свои пикеты на улицах и блокирует воинские части?
– Не виноват! – срывающимся голосом кричал Вагиф, глядя на Фариду, кутающуюся в вязаный жакет. Лицо у нее было каменно-неподвижно, глаза – потухшие.
Не знаю, не знаю… То есть, конечно, знаю, что лично Вагиф не виновен в погромах. Но… В Народном фронте разные люди. Вон Сергей звонил своему другу-товарищу по обществу «Знание», они долго говорили – потом Сергей пересказал мне: власть в городе парализована, на митингах требуют отставки Везирова. Народный фронт явно делает попытку захватить власть. Они начали блокировать военные городки и казармы внутренних войск – пригоняли к их воротам тяжелые грузовики. Да мы и сами видели из окна кухни, как перед КПП Сальянских казарм выросла баррикада. С самого начала событий там торчали пикетчики, их становилось больше и больше, потом появились грузовики и самосвалы, их ставили вплотную друг к другу – это была именно баррикада, препятствовавшая выходу за пределы казарм солдат и выезду боевой техники. А во дворе Сальянских казарм стояли зачехленные танки…
– Ты смотри! – злился Сергей, тыча пальцем в сторону казарм. – Стоят себе и в ус не дуют! Небось распорядок выдерживают – физзарядка, завтрак, политзанятия – все чин чинарем! А в городе погромы!
И он матерился, чего прежде никогда себе не позволял.
Сел писать письмо в ЦК Азербайджана – и копию в Москву, в ЦК КПСС. Писал с лихорадочной быстротой, читал вслух какие-то фразы, они казались недостаточно сильными, он комкал исписанные листы и снова, морща лоб чуть не до лысой макушки, искал убедительные формулировки.
«Я, как коммунист с почти полувековым партийным стажем, не могу спокойно смотреть, как рушатся устои социализма… В городе, известном славными интернациональными традициями, группа националистов разжигает ненависть… Третий день идут кровавые армянские погромы… Почему бездействуют органы власти? Почему милиция и войска, дислоцированные в Баку, не останавливают погромы, не препятствуют убийствам и грабежам?.. Почему власти не наводят твердой рукой порядок?..»
– Схватили бы два-три десятка погромщиков, расстреляли их на площади, чтоб все видели, – сразу угомонились бы… – Он метался по квартире, бегал в кухню смотреть, не выходят ли из Сальянских казарм танки. – Не понимаю! – кричал Сергей, всплескивая руками. – Не понимаю, почему ЦК бездействует! Почему не объявляют комендантский час, почему не вводят войска?!
Да уж. Мы так верили во всемогущество ЦК… Ведь достаточно бывало одного его слова, шевеления густой бровью, чтобы любым нежелательным явлениям положить конец. Ведь такая всегда была твердая, как скала, хорошо вооруженная, непоколебимая власть. Где же она? Куда подевалась?!
В нашем доме разграбили две армянские квартиры, оставленные бежавшими владельцами. Бежали они на морвокзал – там, как говорили, под охраной военных скопилось множество бакинских армян, и их на паромах переправляли в Красноводск. А в эти две квартиры вселились две азербайджанские семьи, и было неясно, самовольное ли это вселение еразов, или – что тоже вероятно – им с поразительной оперативностью выдали в райжилотделе ордера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});