Иван Александрович тяжело переживал безвременную смерть друга. Сначала он вместе с другими хлопотал о пенсии для осиротевших жены и детей Константина Никитича. Потом сел за книгу-некролог о Тихонравове. Поставил эпиграфом к работе слова: «Память бескорыстных поборников правды и добра не должна умирать». При Тихонравове сменилось девять губернаторов, отмечал Иван Александрович. Уезжая, как правило, с повышением, каждый из них звал Тихонравова с собой, но он «пренебрег выгодами наживы… на заманчивых должностях, не захотел барствовать мироедом» и на всю жизнь остался секретарем статистического комитета. Он любил приговаривать: «Старого не покидай, вновь не заводи, где родился, тут и пригодился». Говорили, что голова Тихонравова напоминала собой библиотеку, сверху донизу набитую историческими изданиями, но стояли они «в прекрасном порядке».
«После покойного Константина Никитича тихо ползут дела нашего… комитета… — пишет Иван Александрович Семевскому, — «жатва многа, делателей же мало». Мы ожидали, что преемник его продолжит начатки покойного, но увы! он хотя и дельный человек, но ужасно ленив… дела остаются часто в забвении… До сих пор биография о Константине Никитиче не напечатана…»
Со смертью Тихонравова хуже стала работать и типография. Только спустя год после его смерти с трудом вышел, подготовленный еще им, третий том «Ежегодника» комитета, а он оставил готовым к печати и четвертый. Статистический комитет не собирался уже полтора года. Иван Александрович осиротел, таким образом, дважды.
Единственным радостным событием в этот период для Голышева было награждение его новой большой серебряной медалью от С.-Петербургского археологического общества. Он писал Семевскому, принимавшему участие в хлопотах о награде: «Не знаю — я имею ли столько прав… на присужденную мне… медаль — я теряюсь при столь великом счастии и смущаюсь за свои небольшие заслуги на столь важную награду ученой археологической семьи… Этот новый знак милостей да будет мне еще более… возбудителем скромно идти избранной дорогой и неослабно посвящать время и силы на исследование драгоценной старины…»
ГЛАВА 3 «Альбом русских древностей»
Выросла, расцвела воспитанница Голышевых Симочка-Сеночка, и выдали ее замуж за мстёрского писаря Ивана Крылова.
Голышев хотел получше устроить зятя, чтобы безбедной сделать жизнь племянницы, хлопотал перед отцом Пименом об освободившемся месте священника вязниковской Покровской церкви.
— У него призвание к этому, — говорил Иван Александрович про зятя. — И хочется, чтобы они с племянницей были рядом, это доставило бы мне сердечное утешение.
Хлопоты увенчались успехом, и молодые переехали в Вязники.
Супруги Голышевы, хоть и грустили, расставаясь с любимицей, но и радовались, что выдали Сеночку по любви. Муж души не чаял в своей жене.
Это радостное время омрачено было болезнью матери Ивана Александровича. Татьяна Ивановна уже едва ходила, но все рвалась в церковь. Добираться до Богоявленского храма было далеко и «отяготительно», и она посещала близкую к Голышевке единоверческую церковь.
Однажды в мае Татьяна Ивановна вернулась от всенощной вся в слезах, рассказала, как староста этой церкви кричал на нее:
— Щепотница, не молись, щепотницу — вон! Иван Александрович, в отличие от отца, относился к староверам с терпимостью и порой даже с сочувствием. По делам своим часто сотрудничал с ними, а кое с кем и дружбу водил. Но эта выходка единоверца по отношению к больной женщине возмутила Голышева. Он сел писать письмо архипастырю…
Вскоре Татьяна Ивановна умерла. Иван Александрович говорил, что кончина матери «причинила ему великое горе, тяжелую и незаменимую потерю».
Совсем тихо стало в доме Голышевых. Авдотья Ивановна первое время не находила себе места и зачастила в Вязники. Иван же Александрович весь ушел в работу. Для губернской газеты он написал новые статьи об иконописи и книжной торговле во Мстёре, но главной его заботой в это время был готовящийся к изданию большой «Альбом русских древностей».
Голышев давно уже работал над ним. Еще год назад ездил в Переяславль-Залесский рисовать знаменитый Спасо-Преображенский собор. И он теперь красовался на литографии: одноглавый, строгий и соразмерный. Он был построен в 1152 году Юрием Долгоруким.
«Того же лета (1152) князь великий Юрий Долгорукий Суздальский, быв под Черниговом ратью и возвратися в Суздаль на свое великое княжение и, пришед, многи церкви созда: на Нерли св. страстотерпцев Бориса и Глеба», — так сообщает древняя летопись о создании в трех верстах от Суздаля, на берегу речки Нерли, церкви св. Бориса и Глеба в селе Кидекше князем Георгием Владимировичем Долгоруким. По преданию, была в Кидекше загородная дача князей суздальских. И будто бы князь Георгий хотел перенести в это местечко, очень нравящееся ему, весь Суздаль, «но по некоему явлению возбранен бысть», и тогда «согради» тут монастырь, и «прозва то место Кидекша», что означает — покинутое. Иван Александрович описал гробницы князей в этой церкви, изучил архитектуру храма и заключил: «Вековая кладка храма сохранила до нас эту церковь как свидетельство о благочестии великих князей русских и усердии их к созданию храмов Божиих».
Иван Александрович помещает в альбом страницу храмовых окон. Какие они разные! С мысообразными и стрельчатыми карнизами, с тройными дуговыми кокошниками. По бокам украшены подвесками и перешейками. И все это создано из так называемых шаблонных кирпичей, которые в XVI–XVII веках делали в железной форме из глины и обжигали потом, как обыкновенный кирпич.
Теперь уж таких нет, замечает Голышев. Нынче подобные украшения высекают из обыкновенного кирпича, и они получаются менее прочными.
Потом в альбоме была целая страница древних прорезных подзоров — из листового железа, «которыми издревле на Руси любили украшать храмы».
В одной церкви бывали подзоры разных, самых замысловатых рисунков. Их окрашивали или золотили, только ныне их осталось мало, «остальное сорвано ветром или временем и уничтожается обращением в старое железо, как самый негодный материал». Опять упрек современникам.
Поместит он в альбом и древнюю резную плащаницу. Такие вещи были редкостью уже, ибо в 1722 году указом Синода и Сената повелевалось: «А резных икон и отливанных не делать и в церквах не употреблять, кроме распятий, искусною резьбою учрежденных, и иных некиих штукатурным мастерством устроенных и на высоких местах поставленных… А в домах, кроме малых крестов и панагий, искусною ж резьбою деланных, отнюдь никаких резных и отливных икон не держать».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});