меня не было времени думать о чувствах Джиллиан. Я время от времени получал телефонные звонки, и каждый раз действовать надо было быстро.
Как только я приземлился в Ньюарке, я взял такси и поехал в затерянное в пригороде потайное имение. Вбежав в единственное здание, стоящее в его центре, я назвал себя, надеясь, что не опоздал.
Пройдя по коридору к палате номер восемь, я медленно провел пальцами по именной табличке «Сара Ирен Вестон».
Когда я вошел, женщина, лежащая в постели, приподнялась.
– Кто вы? – спросила она. – Вы пришли к Саре? – она указала на соседнюю пустую постель.
– Да, – сказал я. – Я пришел к Саре. Вы не знаете, где она?
– Она вернется примерно через час. – Она похлопала по краю постели. – Останьтесь со мной до ее возвращения?
Я кивнул и присел на ее кровать.
Она помолчала несколько минут, как будто тоже ждала Сару, а потом заговорила.
– Тут у нас плохо топят, – сказала она. – Всегда приходится просить еще одеяло.
– Мне очень жаль. – Я заметил, что она лежала под четырьмя, и рядом в углу комнаты было сложено еще несколько.
– Это ничего. Дело в том, что я каждый раз прошу новое. И я просила так часто, что какой-то неизвестный донор начал все время присылать их мне. Теперь мне нужно только позвонить в такое место, называется «Производство одеял», когда мне их не хватает, и все работает, как часы.
– Это прекрасно. – Я выглянул за дверь, проверить, нет ли медсестры.
– Правда же? – улыбнулась она. – А еще я ненавижу здешнюю еду, и другой неизвестный донор присылает мне каждый день, что я захочу. Как тебя зовут, сынок?
– Джейк.
– Джейк? – ее глаза вспыхнули. – У меня есть сын Джейк! Джейк Вестон. Знаешь, он у меня пилот.
– Правда?
– Да, – гордо сказала она. – Он присылает мне сувениры из всех городов, куда летал, так что я тоже чувствую, как будто путешествую по миру.
– Это очень хорошо с его стороны.
– Он хороший, – кивнула она. – Только упрямый. Всегда хочет, чтобы все было по его воле или никак.
– Не всегда…
– Можешь мне поверить, – рассмеялась она. – Уж я-то знаю своего Джейка. Всегда, а особенно теперь, когда ему исполнилось двадцать. – Она указала на кучу одеял, и я взял одно сверху и укрыл ее, подоткнув края.
– У тебя есть дети, Джейк? – спросила она.
– Нет.
– Нет? Но почему же? Ты, похоже, как раз в самом расцвете, когда пора устроиться и завести несколько.
– У меня нет времени.
– Времени? – снова рассмеялась она. – Ты говоришь в точности как мой Джейк. Он всегда так говорит! Я расскажу ему о тебе. Расскажу, пусть знает, что в мире есть еще один Джейк, который тоже не хочет детей. – Она поглядела на дверь. – Раз Сары так долго нет, можно поболтать еще немножко. Хочешь, я расскажу тебе про моего Джейка?
Я кивнул. Боль в груди становилась практически невыносимой.
– Ну, знаешь, говорят, что для матери все дети равны. – Она подождала, чтобы я кивнул. – Но, между нами, Джейк всегда был моим любимчиком. Когда умер мой отец, оставив мне этот чудовищный дом на Манхэттене, я отдала его Джейку. Только Джейку. Другому сыну я отдала тоже хороший дом, даже еще лучше. Но он был в пригороде, потому что он сказал мне, что хочет семью… – она помолчала. – А потом он его продал, за половину того, что он стоил…
– Мне очень жаль…
– Не надо! Я сделала то же самое с папиными часами, – сказала она. – Не знаю, зачем он мне их оставил, но Джейку они всегда нравились, так что он их заслужил. – Потянувшись, она открыла ящик возле кровати, вынула мой школьный альбом и с улыбкой показала мне.
Я кивнул, жалея, что не сумел приехать раньше.
– Ко мне нечасто приходят, Джейк, – сказала она. – Раз уж мы все равно ждем Сару, ты же можешь остаться еще на часок? Я тебе что-нибудь расскажу…
И начала рассказывать мне истории из моего детства, истории, которые я слышал тысячу раз, не говоря уж о том, что прожил. Она, как всегда, добавляла к ним какие-то детали, отчего я представал несколько большим проказником, чем был на самом деле.
Посреди истории о том, как она поймала «Джейка» выбегающим ночью из дому, она взяла стакан воды с ночного столика и медленно выпила. Потом, поставив его на место, уставилась на меня, и ее глаза раскрывались с каждой секундой все шире.
– Почему вы… Почему вы сидите на моей кровати? – спросила она. – Вы кто?
– Простите, – поднялся я. – Извините меня. Я, наверное, ошибся комнатой.
– Нет, ничего. Ничего. Вы пришли к Саре?
Я снова сел и слушал, как она опять и опять рассказывает мне те же истории, как вспоминает и забывает меня через тот же пятиминутный промежуток. И чем дольше она говорила, тем больше я думал, знает ли она, что как личность она фактически умерла. Что ее имя и образ привязаны к самолету, к рейсу, которым она никогда не летела, к фальшивой истории, которой не слышала.
Время от времени она вспоминала какие-то эпизоды, говоря: «Я всегда говорила Джейку про своего мужа, я говорила, он тебе врал… Он врал нам всем… Он использовал эту катастрофу себе на пользу…». А потом с легкостью соскальзывала в другое, счастливое воспоминание, забывая об этом, но я мог видеть перед собой лишь отца – лгущего, всегда лгущего. Использующего любую возможность приукрасить свой образ, убравшего с дороги меня и любого другого, кто посмел встать у него на пути. Использовавшего даже болезнь матери. Заболевание мозга, при котором можно было ожидать скорой смерти, он исхитрился связать с авиакатастрофой, чтоб получить всеобщую симпатию и финансирование.
И все это из жадности, ради бессмысленного бахвальства. Ради пустоты.