Даже не взглянув на первую, Эррол взялся за старую и начал ее настраивать. Он умел это делать, не то, что большинство рыцарей, годных только на то, чтобы протренькать пару песенок в угоду даме. Но когда она была наконец настроена и зал начал затихать, готовясь слушать, он вдруг протянул инструмент Томасу со словами:
— Не сыграете ли сначала вы, господин?
Его выдержке можно было лишь позавидовать. Лучший арфист всегда играет вторым. Томас протянул руку к арфе, и несколько мгновений они оба держались за обод, не принимая и не выпуская ее. Мальчик начал заводиться и с вызовом бросил:
— В детстве я часто слышал от матери рассказы о вашей искусной игре при дворе.
Теперь Томас вздернул подбородок и посмотрел на него сверху вниз. Мальчик тоже задрал голову, и тут я воочию увидела то, чего никак не могла вспомнить: две руки на арфе, вздернутые подбородки, длинные носы и высокомерный взгляд — Боже, как они были похожи!
Я пискнула, не громче мыши в углу, и тут же умолкла.
— Играй, — только и сказал Томас.
Никто, кроме нас троих, не понял истинной основы поединка. Люди Эррола с удовольствием смотрели, какая честь оказана их молодому господину. Эррол сел, примостил арфу — рядом с его щуплой фигуркой она казалась больше, чем в руках Тома, — взял несколько нот.
Я не думала, что замечу, но в его руках арфа звучала по-другому. Он взял еще несколько нот, так медленно, словно грезил наяву. Но постепенно начала складываться мелодия — я узнала мотив, хоть он и звучал иначе, — словно об одном и том же событии рассказывают два разных очевидца. Это был «Тонущий Ис». Эррол играл медленно и внимательно, проверяя, как отражается звук от стен и кровли, поддразнивая слушателей паузами. Потом начали вздыматься волны, зазвонили городские колокола, игра его стала по-юношески горячей, так что последние крики чаек звучали почти диссонансом, а сокрушительные удары последних волн гудели, как погребальный колокольный звон.
В восхищенной тишине, встретившей его, он помедлил, смахнул со лба темную прядь, словно других забот у него и не было. Никто не шелохнулся. Он поглядел на Томаса.
— Петь можешь? — потребовал тот.
— Случалось, — ответил мальчик, и голос его чуть запнулся. Но он отважно начал новый мотив: легкий речитативный аккомпанемент и негромкий, но чистый голос:
Вы все, чей шелком шит подол,А косы — льна светлей,Не смейте бегать в Картерхолл —Там молодой Тэмлейн.Дженет зеленый свой подолПовыше поднялаИ золото тяжелых косПотуже заплела,И побежала по тропе,Что в Картерхолл вела.Но лишь цветок, что всех пышней,Взяла за стебелек,Явился рыцарь перед ней.И строен и высок[10].
Слушатели тревожно перешептывались.
— Неподходящая песня, чтоб петь в доме у Рифмача, — донеслись до меня чьи-то слова. Мы все знали эту песню про Тэмлейна, рыцаря, которого освободила юная Дженет из Картерхолла, носившая под сердцем его ребенка, про Дженет, спасшую Тэмлейна из рабства у Королевы Эльфов.
Но страшно вымолвить, Дженет:Здесь, в сказочной стране,Приносим каждые семь летМы жертву сатане;Достойней рыцаря здесь нет:Назначат жребий мне.
«Семь лет», — подумала я и внезапно поняла, что оказалась внутри рассказываемой истории. Мы женаты как раз семь лет… Мне стало холодно, и не просто холодно. Кто этот мальчик? Он считается сыном графа Эррола, но кто его мать? Придворная дама? Из какого двора?
Теперь все смотрели не на певца, а на Томаса, гадая, что он будет делать. Рифмач сидел и спокойно слушал, как слушал бы любого менестреля.
Как мне узнать тебя, Тэмлейн,Как мне тебя узнать,Когда поедет по землеТа неземная рать?Дай вороным пройти, Дженет,И пропусти гнедых,А снежно-белого хватай,Не выпускай узды!
Вот тогда и я почувствовала, что меня захватила песня, что я думаю о Дженет и Тэмлейне, и вижу перед собой блестящую эльфийскую кавалькаду, и слышу, как звенят в ночи колокольчики на конской сбруе — в дремучем лесу, а ие в нашем зале, — и тут я поняла, как много мальчик унаследовал от своего отца.
Дала дорогу вороным,Дала пройти гнедым,Вдруг видит: снежно-белый коньС Тэмлейном молодым.
Музыка вдруг стала богаче, глубже, гармоничнее. Это Томас начал подыгрывать.
Они играли вместе: мальчик пел, а Томас вел основной аккомпанемент. Я никогда не слышала ничего подобного и вряд ли когда услышу.
А потом вступил сильный голос Томаса.
На землю всадника онаСтащила в тот же миг,Плаща зеленого волнаУкрыла их двоих…И молвит Королева Фей —О, как была та зла —«Из свиты царственной моейТы лучшего взяла!Тэмлейн, когда бы мне понять,Что ты уйдешь сейчас,Земное сердце камнем статьЗаставит б тотчас».
Песня кончилась, но музыка еще продолжалась. Они играли все тот же мотив, вплетая в него все новые вариации, казалось, от начальной мелодии уж и следа нет, и все же она была тут. Ни разу музыканты не взглянули друг на друга; да им это ни разу и не понадобилось. Словно орел, кругами поднимающийся все выше и выше, а потом медленно парящий на воздушных потоках и планирующий вниз, они постепенно вернулись к основной теме, простой и без всяких прикрас. Обе арфы смолкли одновременно.
По одному, по двое люди медленно поднимались из-за столов, тихо желали друг другу доброй ночи и отправлялись к своим постелям и тюфякам, словно их сны уже начались. Мальчик глядел отсутствующим взглядом, не понимая происходящего, не зная, что сказать. Наконец он подошел к нам и просто протянул арфу.
— Нет. — Томас взглянул на него словно из неизмеримой дали. — Оставь себе.
— Но я…
— Оставь.
Томас опустил свою арфу, нет, просто уронил на пол, словно забыл о ней. Он поднялся и, пошатываясь, словно пьяный или измученный, двинулся по залу, нашел нашего Тэма, посапывающего в обнимку с гончей, осторожно поднял малыша на руки, покачал и понес в постель.
Пожелать Эрролу доброй ночи он предоставил мне.
Когда в спальню вошел Томас, я притворилась, будто сплю. Он знал, что это не так, но кое с чем даже Честному Томасу приходится считаться. Я не сердилась: может, он и об этом знал. Я думала. Я подсчитывала годы, прибавляла и отнимала. Семь лет назад он вернулся от Эльфов. Еще семь лет он провел там, и еще два — когда я его впервые встретила. Шестнадцать. Может ли этому мальчику быть шестнадцать? Когда это случилось — до или после нашей встречи с Томом на склоне холма?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});