– Все серьезнее, Арнольд Агеевич! – сказал я и достал из внутреннего кармана маленького формата Уголовный кодекс РСФСР. – Тут ведь состав преступления. Вот смотрите… Склонение к сожительству женщины, по своему служебному положению зависящей…
– Анатолий Васильевич, бога ради! – он замахал руками. – Нам только не хватало т а к о г о уголовного дела! Ну, зачем вам это? Пострадает ведь и имя вашей супруги, да и в положении ведь она – нужна ли ей такая нервотрепка?
– Ну, хорошо. Но скажите ректору института, что если я узнаю, что мою жену хоть как-то в чем-то ущемляют…
– Не беспокойтесь! Я прослежу за этим. Так вы не знаете, – тут он прыснул от смеха, – кто подбил глаз товарищу Ваалу?
– Нет! – отрезал я. – И никакой он не товарищ!
Много лет спустя Веселов, Селезенкин и Стариков признаются мне, что они, когда я на другой день рассказал в отделе ребятам о приставании доцента Ваала к Варе, в этот же день встретили сексуально озабоченного доцента возле мединститута и предложили ему немедленно увольняться «на хер» и «мотать»из города.
– Я тебе за Варьку Монасюк жопу порву в лоскуты! – проревел Стариков и «дал» доценту в глаз…
А многочисленные звонки в крайком были от родителей и других родственников наших с Юлькой товарищей по ансамблю «Белые крылья»… Которых обзвонила Юлька. И поднявшая тем самым бучу на весь город!
Вечером после всего этого мы лежали в постели, донельзя уставшие, и уже засыпали. И тут Варька, тесно прижавшись ко мне, пробормотала:
– Толюсик, я тебя так люблю… Так люблю…
Я прижал ее к себе и стал тихонько шептать ей на ухо:
– Ласточка ты моя любимая, сказка моя белокурая, радость моя светлая…
– Ты меня возбуждаешь… – тут же зашевелилась и зашептала Варя, но я ей тихонько сказал:
– Да ты просто спи…
– Я не могу… – и она крепко обняла меня и забросила на меня ногу.
– Нельзя быть такой сексуальной…
– С тобой – только такой и нужно…
– Тогда возбуди меня! – и я принялся с интересом ожидать, что придумает моя женушка.
Варька соскочила с постели, встала перед кроватью, подняв сомкнутые в замок руки над головой.
Беременность еще не повлияла на ее фигуру, и я с нескрываемым удовольствием смотрел на свою любимую женщину.
Она, конечно, сознавала это. Неожиданно она вдруг тихонько запела:
– «Он так и не узнает, кто ей открыл букварь,
С кем спит и с кем гуляет – Варя-Варь, Варя-Варя, Варь»!
И, взвизгнув, бросилась на меня, крича: «Я наверху! Я-на-вер-ху!»
А потом шептала мне: «Я так тебя люблю… Спасибо тебе, мой родной… Ты только никогда не оставляй меня… Не бросай меня, Толичка…»
А я шептал в ответ: «Никогда не брошу… Ну, что ты, глупая…
А про себя думал: «Лишь бы ты меня однажды не бросила, Варюша…»
Так разрешилась эта серьезнейшая наша проблема, и так проявили в то время себя в этой ситуации все наши друзья.
Глава 5-я. И вновь о Варе-Варь…
1982—1992 гг.
После 1982 года я некоторое время работал юрисконсультом небольшого предприятия – канифольно-терпентинного завода. Завод этот перерабатывал живицу – сок хвойных деревьев, получая скипидар, а также сырье для лаков и прочее.
Работы у меня было немного – завод этого профиля был единственным в городе. Проблемы возникали чаще всего в связи со срывами поставок сырья – добывать живицу было непросто.
Но с этим я справлялся.
Зарплата у меня был 140 рублей в месяц, правда, завод почти всегда перевыполнял план и мы получали премии. И тем не менее основную тяжесть по зарабатыванию денег в семью в то время несла на себе Варюша.
Она не только занималась практической работой в психиатрической клинике и преподавала в мединституте (ее, кстати, теперь очень уважал ректор института профессор Вартаган), но и работала над докторской диссертаций. Тему не назову: в медицине вообще терминология сплошь и рядом невразумительная, а уж в психиатрии…
Защищала диссертацию она в Москве, на Ученом Совете 2-го медицинского института, и после защиты прямо на традиционном банкете получила предложение перебраться в Москву и возглавить кафедру «во Втором меде».
Варя обещала подумать. В тот момент нашей Маше было пятнадцать, а Мише – чуть больше пяти лет. И вот с Мишкой сидели по очереди я, Маша, Юлька и тетя Ира – сестра Вариного папы.
Мне все нравилось в то время в нашей семье и в нашей квартире.
У нас было всегда идеально чисто, в доме царила тишина. Наши дети знали общезаведенный порядок и играли между собой тоже тихо.
Нет, но если заявлялась к нам в гости профессор Чудновская – тогда все летело кувырком, начинались визги, возгласы с одной стороны – и сюсюканье с другой. И скажу честно – я пресечь это безобразие сам был не в силах. Ну, а Варя – она это делала с легкостью, и наводила «железной рукой» порядок безжалостно.
Но я начал говорить о нашей квартире.
У нас не было лишних вещей. Ни одной! Варе, конечно, дарилось масса подарков: и больными, и студентами. И единственное, перед чем не могла устоять Рукавишникова – это сладости и косметика.
Все остальное передавалось Юльке, та тут же переправляла предметы в Москву, маме, которая, во-первых, сама любила различные безделушки, во-вторых, круг семьи Чудновских в Москве был настолько широк, что Варины подарки не залеживались – они передаривались, причем очень нравились москвичам – это ведь чаще всего были резные деревянные бочонки с алтайским медом, флаконы с мумие и настойками «золотого корня» и пантокрина, наконец – знаменитое облепиховое масло, до которого москвичи в 80-х годах были очень охочи…
Так что однажды, когда Юлины мама и папа приехали в Барнаул на сорокалетие Юли и мы были также приглашены на юбилей, мы вышли перекурить на балкон с замминистра Чудновским и между нами состоялся такой разговор:
– Анатолий, вы не думаете перебираться в Москву?
Я в то время укоренился на своей должности на канифольно-терпентинном заводе и начал изучать особенности адвокатской практики, причем «из глубин» – читал речи знаменитых адвокатов Плевако, Кони и других. И был пока не готов ехать штурмовать Москву.
– Да пока не задумывался… – ответил я.
– Давайте определяйтесь! Мне лично говорил заведующий жилуправлением Мосгорисполкома Лакшин Василий Сидорович – а чего же ваши барнаульцы не перебираются в Москву? Сейчас, мол, и время подходящее, и я бы помог с квартирами…
– А с чего такое внимание к нам?
– Я его вашими маслами и настойками снабжал – а они очень помогли его старенькой маме… Так что – не тяните!
Да, а Юле я квартиру уже давно бы обеспечил! Но она требует, чтобы ее квартира была рядом с вами. Вот, стараюсь…
И он хлопнул меня по плечу рукой.
Мы выпили в тот вечер, и поздними сумерками шли домой. Мы с Варей – обнявшись, сзади, а впереди вместе с нашими ребятишками бегала вышедшая нас проводить юбилярша Юлька, не дававшая падать карапузу Мишке.
А когда оказались в постели – мы снова шалили, как в молодости.
– Толь, поцелуй меня!
– Не буду, спи!
– Ну, пожалуйста, ну, не хочется спать!
– Тогда я хочу «Варю-Варь»!
Исполняется «Варя», с прыжками и тыканьем пальцами в стороны, а я смотрю – и вижу свою Варюху в возрасте 25 лет…
И я, как прежде, ловлю жену на руки, и целую ее сначала жадно, а после нежно, потом лижу кончиком языка ее соски, и вскоре мы любим друг друга неторопливо и ласково, как встарь…
Ее нельзя было не любить.
Когда меня исключили из партии, Варя не только ободрила меня. Я получил нервное расстройство и Варя полгода выхаживала меня. Она меня лечила, она разработала специальную методику лечения подобных заболеваний и в результате выходила меня.
О болезни я никогда больше не вспоминал.
А вот мой папа, когда узнал о моем исключении, позвонил из Волгограда и долго кричал в трубку, что я не просто подвел его – я его уничтожил, и что теперь будет с ним? Его отправят на пенсию!
Варя же именно в тот момент сказала мне, что мои дети будут гордиться мной. Но в то время у нас была только Маша, и чтобы у нас было двое детей, Варя потребовала немедленно заняться решением этой проблемы, и уже через месяц была беременна Мишкой, а еще через девять месяцев у нас были «два М.» – Машка и Мишка.
Такой вот она и была – моя любимая Рукавишникова!
Дома она была спокойной и никогда не спорила. Она говорила всегда: «В доме должен быть лишь один старший. И его мнение – главное».
Думаете, она и на работе была такой же? Сейчас! Она могла скрутить буйного больного и, держа его одной рукой, ввести ему другой успокоительное.
И в профессиональных вопросах у нее всегда было свое мнение, и при нужде она его могла жестко отстаивать.