Читать интересную книгу Цепь грифона - Сергей Максимов

– А ты спеши не торопясь, – назидательно проговорил Сталин. – Покойный Свердлов как учил?

– Нашел, кого в пример поставить. Товарищ Андрей, по-моему, всегда спешил.

– Вот когда стал спешить, тогда и стал покойным, – невозмутимо продолжил Сталин.

– Юмор у тебя, Коба… Иезуицкий какой-то юмор.

– Главное, не терять чувство юмора. Революции без юмора не делаются.

– Проходи, – кивнул на открытую дверь штабного вагона командующий фронтом.

– А там у тебя курить можно? – спросил своего спутника Сталин.

– Можно.

– Это хорошо. Если в штабе не накурено – там контрреволюцией и изменой пахнет.

Фрунзе давно не видел такого словоохотливого, в добром расположении духа Сталина. В форменной военной фуражке с пятиконечной звездой, в генеральской, добротной, двубортной шинели светло-серого цвета, Коба буквально излучал уверенность, открытость и доброжелательность. Что совсем не вязалось с его характером. Орден Красного Знамени на груди Сталина, время от времени видневшийся за распахнутыми краями шинели, постоянно притягивал взгляд Фрунзе. «Сколько же лет мы знакомы? С пятого лондонского съезда партии. С 1907 года. Выходит, что тринадцать лет», – посчитал командующий. «Тогда же познакомился и с Ворошиловым», – ещё про себя отметил он.

– Ты чему радуешься? На тебя посмотришь, так подумаешь, что мы если не Варшаву на днях взяли, то Врангеля точно разбили, – войдя в вагон, снимая шинель, хмуро заметил Фрунзе.

– Зачем чепуху говоришь? Обидеть хочешь? – в секунду переменился в лице Сталин.

Фрунзе меньше всего желал сейчас ссориться.

– Прости, Коба. Просто завидно стало. Отдыхаешь. Сил набираешься. А тут, – махнул он рукой, – сегодня в ночь выезжаю, а там, на юге, один Махно чего стоит.

– Вот поэтому мне сейчас лучше в Москве быть. Пусть товарищ Махно увидит, что в руководстве Южного фронта у него сейчас врагов нет. Союзников большевики уважают, – сам себе стал возвращать хорошее настроение Иосиф Виссарионович.

Накануне наступления против Врангеля командующему Южным фронтом Фрунзе предстояло заключать с Нестором Махно новое союзническое соглашение по совместным действиям. Четвёртое по счёту. Три предыдущих о совместной борьбе против немцев, петлюровцев и деникинцев были нарушены с взаимными обвинениями в адрес друг друга. Что касается Сталина, то он и впрямь с 1 сентября 1920 года впервые в своей жизни получил официальный отпуск.

Отпуск даже для постоянно служащего человека событие приятное. Для революционера это событие эпохальное. Отпуск за государственный счёт! До сих пор за казённый счет Сталин только сидел в тюрьмах и отбывал ссылки. И вдруг отпуск. И от кого! От государства, одним из создателей которого являлся он сам. Это был отпуск не революционера. Отпуск политика. Впервые он мог заниматься всем, чем хотел. И, как говорится, в своё удовольствие. А поскольку он всю жизнь занимался только тем, что ему нравилось, и тем, что его увлекало, то этим он и продолжал заниматься во время своего первого в жизни законного отпуска. Он не был связан никаким режимом работы. Не имел никаких обязательств. Никому в этом осеннем месяце не подотчётный и не подчинённый, он мог делать всё, что только пожелает.

– Махно, и правда, на ум не идёт, – достаточно благодушно продолжал Сталин. – Лучше о Троцком поговорим.

Кривая усмешка Фрунзе без всяких слов проиллюстрировала его осведомлённость об истинных, конфликтных, взаимоотношениях Сталина и Троцкого. И опять взгляд Михаила Васильевича упёрся в сталинский орден Красного Знамени, которым тот был награждён одновременно с Троцким 27 ноября 1919 года.

– Тоже мне – приятная тема, – заметил Фрунзе. – Лучше тогда уж о Махно.

– Зачем Махно? Какой Махно? Махно сегодня есть – завтра нет его. Троцкий не Махно. Троцкий всерьёз и надолго, – переиначив ленинскую фразу о советской власти, съёрничал Сталин.

– У тебя ко мне разговор? – впервые прямо спросил Фрунзе.

– Посекретничаем, – то ли предложил, то ли утвердительно ответил Сталин, – пока тебя троцкистами не окружили. Скоро слетятся. Тогда сто раз будешь думать, прежде чем слово сказать.

Пройдясь по вагону, Сталин молча, внимательно, почти придирчиво изучил каждый элемент мебели и менее значительные предметы интерьера и быта. От телеграфного аппарата он проследовал к аппарату телефонному. От стола с большой картой Северной Таврии прошёл к громоздкой книжной полке. Всем, казалось, остался доволен. Не было ничего лишнего. Только то, что нужно в штабе. Дольше, чем где-либо, задержался у книг. Многие издания были иностранными. И все они, от многочисленных справочников до монографии Мольтке и трёхтомника Клаузевица, были объединены военной тематикой. Покивал головой. Вернулся к столу с картой. Взял в руку лежавший сверху курвиметр – прибор с маленьким колесиком и шкалой для измерения расстояния по карте.

– Полководца сразу видно, – сделал он свой вывод. – Вот курвиметр есть. А то у нас некоторые командиры всерьёз думают, что курвиметром не вёрсты и километры меряют, а количество то ли кур, то ли курв. Ты у Троцкого в штабном вагоне был? – неожиданно спросил он.

– Приходилось, – улыбаясь своей грустной улыбкой, ответил командующий.

– Вот тогда и скажи мне. Ответь мне, с какими результатами мы из гражданской войны выходим?

– Смотря что считать результатом, – резонно заметил Фрунзе.

– Правильно говоришь, Арсений, – обратился Сталин к Фрунзе одной из его партийных дореволюционных кличек. – Мы за время гражданской войны так и не сумели понять, что является для нас главным результатом. Пора вспомнить, какая цель у нашей революции.

– По-моему, всё очень просто, Коба. Сейчас и цель, и результат – одно единое целое. Разбить внутреннюю контрреволюцию и отразить внешнюю.

– А что тогда Красная армия под Варшавой делала? Ты посмотри на свой вагон и вагон Троцкого вспомни. Ничего не хочешь сказать?

– М-да, – только и сказал Михаил Васильевич. – На то он и председатель Реввоенсовета. У каждого свой вагон. У Тухачевского свой… У меня свой… У Троцкого тоже свой…

– А у Тухачевского какой вагон? – заинтересовался Сталин.

– Получше моего будет. Мебель красного дерева. Кресла. Диван большой. До революции какой-то железнодорожный чиновник в нём разъезжал. Что ещё? Книжная полка. Сегодня, кстати, на Арбате две книги купил, точно такие же, какие у него видел. «Прикладную тактику» Безрукова и «Стратегию» Михневича, – указал он рукой на только что принесённые стопки книг. – Что ещё? Мастерскую небольшую Тухачевский себе в вагоне соорудил. Представляешь, скрипки делает!

– Барин. Он и чудит как барин, – прокомментировал Сталин слова командующего и прикурил папиросу. – Это хорошо, что ты военное дело изучаешь. И ты береги себя. Ты сейчас единственный старый партиец, который в полководцы вышел. Хотя есть ещё Ворошилов.

– Что значит – береги? Мне пока ничего, кажется, не угрожает. И при чём здесь Ворошилов?

– А ты что думаешь, Ворошилов к Будённому членом военного совета просто так пошёл? Двумя армиями до этого командовал. И когда? В восемнадцатом и в девятнадцатом. Это сейчас командармы в авто и вагонах ездят. А тогда верхом на коне… в общем строю. Пешком иногда командармы ходили. Да ты сам знаешь.

– Коба, ты скажи прямо, куда ты клонишь.

– Почему клонишь? Зачем клонишь? Прямо говорю. Ты сегодня на Арбате книжки покупал… Ты во дворы там заходил?

– Не до дворов, знаешь ли…

– А я вот заходил.

– Ну и что интересного ты там увидел?

– Очень там интересно. Бывшие жильцы там теперь почти не живут.

– Куда же они делись?

– Пропали, – улыбаясь, повёл плечами Сталин, – совсем пропали. Новые жильцы бельё во дворах сушат. Помойки у подъездов устроили. Детишки чумазые бегают, орут. Совсем не дворянские и не купеческие детишки.

– Какие ещё детишки? – пытался проследить за логикой Сталина Фрунзе.

– Вот и я так подумал. Что за детишки такие по Арбату бегают?

– Ну и что за дети? Беспризорники?

– Какие ещё беспризорники! Ответственных работников детишки.

– Ну и что? Пусть себе бегают.

– Да и правда. Пусть бегают. Не это плохо. Плохо, что некоторые наши товарищи всю нашу революцию к решению квартирного вопроса свели. Своего личного квартирного вопроса. Я Феликсу говорил, что его чекисты не заговоры раскрывают, а буржуйские квартиры от жильцов освобождают. Обиделся.

– Знаешь что, Коба! Я тоже на Востоке вырос, – не скрывая раздражения, перебил Сталина Фрунзе, – ты прямо говори. Приводи своё моралите к законченной мысли. А то прямо тост на кавказской свадьбе…

Сталин некоторое время продолжал улыбаться. Но вдруг улыбка в секунду пропала с его лица.

– Ты про Сорокина что-нибудь слышал? – достав новую папиросу, прищурившись, спросил он Фрунзе.

– Ты о том, которого на Кавказе расстреляли?