— Ну, вообще-то, они мне придают вид настоящего гвардейца…
— Усы, знаете ли, имеют свойство быстро отрастать, — сказал Шакспур, теребя свои. — Если ради того, чтобы быстро и благополучно выбраться из Англии, вам придется пожертвовать вашими великолепными усами, вы согласитесь?
— Как выражался один из наших королей, я готов потерять все, кроме чести, — подумав, произнес д'Артаньян.
— Ловлю вас на слове, — сказал Шакспур и, набрав в грудь побольше воздуха, заорал: — Чаплин, Джек Чаплин, негодяй этакий! Если ты еще на ногах, поди сюда!
Вбежал не старый еще человек и выжидательно остановился у стола, преданно глядя на Шакспура.
— Вот, позвольте вам рекомендовать, — сказал Уилл, сделав величественный жест рукой. — Человек из хорошей семьи, имеющей даже право на герб, но вот уже восьмой год как прибился к моей труппе. Неимоверно ему хочется быть актером — но актер из него, как из герцога Бекингэма монах-отшельник, сколько я ему это ни объяснял, все впустую. Джек, в тысячный раз тебе повторяю: если в семействе Чаплин и будут актеры, то не иначе, как твой пра-пра-правнук… Но! — он воздел указательный палец. — Зато у Джека есть и несомненное достоинство. Мало сыщется в наших театрах людей, равных ему в умении мастерски гримировать…
— Мастерски — что? — переспросил д'Артаньян.
— Сами увидите, — отрезал Шакспур. — Эй, Джек, немедленно тащи сюда все свои причиндалы, да не забудь прежде всего бритву и мыло. Молодому человеку следует сначала сбрить усы…
— А остальным? — попятился д'Артаньян.
— Насчет остальных у меня другие замыслы, — беспрекословно отрезал Шакспур. — Извольте повиноваться, Дэртэньен, если хотите незамеченным улизнуть из Англии! Если ваша компания вызовет у кого-то хоть тень подозрения, то, когда вас поведут на виселицу, потребуйте, чтобы меня повесили вместе с вами. Только, клянусь вам самым святым для меня, поэзией и театром, до такого ни за что не дойдет! Вы имеете дело с Уиллом Шакспуром и его правой рукой, Джеком Чаплином, а эти джентльмены, пусть пьяницы и бабники, но мастера своего дела! Вытащите из угла вон тот табурет, Дэртэньен, и садитесь поближе к свету… Почитать вам новые стихи ради скоротания времени?
— Охотно, — оживился д'Артаньян. — Только, бога ради, помедленнее, Уилл, чтобы я мог запомнить и прочесть потом… одной даме.
— Я, кажется, догадываюсь, кому…
Вбежал Джек Чаплин с тазом в одной руке и бритвенным прибором в другой. Подчиняясь неизбежному, д'Артаньян поудобнее устроился на шаткой табуретке и внимательно слушал, как декламирует старина Уилл:
— Украдкой время с тонким мастерствомВолшебный праздник создает для глазИ в то же время в беге круговомУносит все, что радовало нас.Часов и дней безудержный потокУводит лето в сумрак зимних дней,Где нет листвы, застыл в деревьях сок,Земля мертва и белый плащ на ней.И только аромат цветущих роз —Летучий пленник, запертый в стекле, —Напоминает в стужу и мороз,О том, что лето было на земле.Свой прежний блеск утратили цветы,Но сохранили душу красоты…
«Как ему это удается? — думал д'Артаньян, покорно подставляя лицо сверкающей бритве. — Нет, черт возьми, как ему это удается? Те же самые слова, которые мы все знаем, все до единого по отдельности знакомы — но он как-то ухитряется складывать их особенным образом, так что получается сущая драгоценность… Ну почему так не умею я?»
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Шакспур. — Теперь еще добавить изрядное количество театрального грима, нанесенного с неподражаемым мастерством Джека Чаплина… А платье…
Он шумно отодвинул стул, встал и прошелся вдоль ряда костюмов, задумчиво трогая то одно, то другое женское платье.
У д'Артаньяна стали зарождаться чудовищные подозрения, но он предусмотрительно молчал, помня гасконскую пословицу. Наконец Уилл хмыкнул:
— В самом деле… Платье кормилицы Джульетты как нельзя лучше подойдет, вы с Ричардом одной комплекции…
— Что? — воскликнул д'Артаньян, выпрямляясь во весь свой долговязый рост. — Мне, потомку крестоносцев, прикажете бежать в женском платье?!
— Молодой человек! — неожиданно могучим басом прикрикнул Уилл. — я знаю по крайней мере один случай, когда король бежал из темницы в женском платье! Самый настоящий король!
— Д'Артаньян, нужно использовать любой шанс… — сказал де Вард.
— Хорошо вам говорить… — пробурчал гасконец.
— Кардинал ждет… — сказал его друг безжалостно.
— Ну хорошо, — сказал д'Артаньян смиренно. — Только пообещайте мне, господа, что эта история останется меж нами. Мало ли что там происходило с королями — у них-то есть масса средств сделать так, чтобы над ними не смеялись…
…Вот так и получилось, что в порт, где ожидало суденышко, прибыли не трое молодых дворян при шпагах, а пуританское семейство, вовсе не отягощенное орудиями убийства (надежно запрятанными в багаже). Впереди медленно, как и подобает пожилому человеку, давно отвыкшему носиться сломя голову, выступал седовласый и седоусый старец, согбенный годами, с изборожденным морщинами лицом, сутулый и определенно немощный. Д'Артаньян и сам решительно не узнавал де Варда в этом старце, казавшемся современником крестовых походов, по чистой случайности зажившемся на этом свете. Этот самый Джек Чаплин и в самом деле был непревзойденным мастером, настолько, что более суеверный, чем наш гасконец, человек мог бы подумать, что здесь не обошлось без колдовства, — даже стоя вплотную к де Варду, невозможно было узнать в почтенном старце молодого гвардейца кардинала…
Каюзак тоже подвергся разительной перемене — его, правда, не стали обращать в старика, но волосы и усы из темно-русых стали цвета перца с солью, а нарисованные морщины прибавили не менее двадцати лет к его натуральным двадцати пяти. Он тоже был одет с показной пуританской скромностью — и вдобавок покоился на носилках, закрытый до груди темным покрывалом, закрыв глаза и временами жалобно постанывая. Затея с носилками была придумана Уиллом, чтобы скрыть то, с чем не смогли бы справиться ни переодевание, ни мастерство Джека Чаплина, — великанский рост Каюзака. Трудно определить рост возлежащего на носилках под бесформенным покрывалом больного, если только не измерять его скрупулезно портновским футом, до чего вряд ли кто-нибудь додумался бы…
Тяжелее всего пришлось д'Артаньяну, имевшему облик скромной, немного мужеподобной — что в Англии не редкость — высокой девицы в строгом, чуть ли не монашеском темном платье давным-давно вышедшего из моды фасона. Ему приходилось ежеминутно следить за собой, чтобы семенить меленько, как девицам и приличествует, не размахивать руками при ходьбе, как гвардеец, не наступать на платье — черт, как они только передвигаются в этих мешках до полу, ухитрившись ни разу не споткнуться и не запутаться?! — не смотреть дерзко на зевак и уж тем более не искать на боку эфес шпаги. Уилл муштровал его достаточно долго, и д'Артаньян более-менее справлялся со своей ролью, набеленный и нарумяненный (что входило в некоторое противоречие с нравами пуритан, но, в конце концов, кто станет вносить суровую критику?).