Читать интересную книгу Последний праведник - А. Й. Казински

— Не знаю. Просто передумала — и все. Может быть, чтобы я смогла… — Она запнулась.

— Что, Ханна?

— Чтобы я успела встретиться с тобой, Нильс, — она подняла на него глаза. — Сделать что-то правильное.

Нильс хотел что-то сказать — он просто обязан был что-нибудь ответить, — но Ханна накрыла его ладони своими, и все слова стали пустыми и ненужными.

8

Ветер с Северного моря терзал старенькую гостиницу. Когда Ханна и Нильс вышли из ресторана, чтобы спуститься в свои номера, Нильс подумал, что если ветер так и будет толкаться в стены гостиницы всю ночь, к утру она окажется в Копенгагене. Не исключено, что он подумал это вслух, потому что Ханна фыркнула и сказала:

— Давай потише, уже совсем поздно.

— Ну и что? — спросил Нильс и только сейчас заметил, как много выпил. — Здесь нет никого, кроме нас.

Ханна остановилась и достала ключ.

— Спасибо за прекрасный вечер.

— Это тебе спасибо.

Она почти демонстративно повернулась к нему спиной и спросила, не глядя на него:

— Хочешь зайти?

— Последнее желание осужденного на смерть?

Она обернулась:

— Нет, просто это могло бы быть здорово. Или даже прекрасно. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Нильс погладил ее по щеке. Это было глупо, конечно, и будь у него хотя бы несколько секунд на размышление, ему в голову пришли бы как минимум десять действий, которые он предпочел бы сейчас этому поглаживанию по щеке.

— Ничего не выйдет. Спокойной ночи.

Он не двигался с места, как будто все его тело было настроено на то, чтобы уйти к себе, — кроме ног. Ее голос не давал ему уйти:

— Ты должен иногда делать и неправильные вещи тоже.

— В смысле?

— Что-то плохое.

— Может быть. Но в том, чтобы зайти к тебе в комнату, нет ничего плохого.

Нильс закрыл за собой дверь в свой номер. Он слышал, как Ханна в коридоре продолжала разговаривать сама с собой.

— Делать что-то плохое, — повторила она дважды, прежде чем отпереть дверь в свой номер и снова закрыть ее за собой.

* * *

Отметина стала ярче. Нильс рассматривал свою спину в зеркале в ванной, свернув шею настолько, насколько позволял позвоночник. Покрасневшая опухшая кожа. Просто сыпь, сыпь, которая сама себе хозяйка. Число пока было неразличимо. Пока?

Нильс вошел в комнату и уселся за стол, заснуть сейчас он все равно бы не смог. Полупьяный и полудохлый от усталости Нильс не складывался в одного — целого и спокойного. Он презрел висящую на двери табличку «Не курить», закурил и пересчитал остававшиеся в пачке сигареты. Осмотрелся в номере. Подумал о Ханне, о ее скорби. И о Катрине, о том, как сильно его тянуло к ней, пока она была на расстоянии тысяч и тысяч километров, — гораздо больше, чем когда она стояла перед ним. Он попробовал избавиться от этого чувства, но оно въелось глубоко. Двумя сигаретами позже их последняя ссора реплика за репликой разыгралась посреди комнаты: оба они стояли прямо перед ним и орали друг на друга, как актеры из самодеятельности, так что сам он, как рефери, хотел встать между ними, крикнуть «Брейк!» и развести их по углам: его — к Северному морю, ее — в Кейптаун.

Он зачем-то открыл ящик стола и нашел там местный телефонный справочник, неотправленную открытку чьей-то бабушке в Гудхьеме — и Библию в темном переплете. Нильс взял ее в руки — целую вечность не читал ничего подобного — и пролистал. Авраам. Исаак. Ревекка. Он повесил кобуру с пистолетом на стул, потому что держать пистолет и Библию слишком близко друг к другу казалось неправильным. Группа «Битлз» пришла ему на выручку, как умеет только поп-музыка, когда нужно дать волю противоречивым чувствам. Он был полупьян, может быть, даже больше, чем полу-, иначе никогда не стал бы напевать себе под нос:

Rocky Raccoon checked into his roomOnly to find Gideons BibleRocky had come equipped with a gun.[108]

Нильс улегся на спину, закрыл глаза и, напевая очередной хриплый куплет, провалился в сон.

9

Нильс открыл шкафчик в ванной, в котором кто-то оставил спрей от комаров и крем от загара. Намазал на ладонь немного крема и принюхался к флакончику со спреем. Запах лета. Как это глупо, подумал Нильс. Фабричный запах, наверняка произведенный пять зим назад где-нибудь в Польше. И все-таки он вызывает воспоминания: солнце, комары, вода, мороженое, цветущая бузина.

Он присел на бортик ванны. Грудь распирало от нежелания умирать. Хочется жить. Он столько всего еще не успел.

20 декабря, воскресенье

Нильс включил душ и подумал, что все, конечно, получится. План составлен, таблетки морфина лежат на раковине — и их предостаточно. Оставалось погрузиться в катер, дать себя усыпить и исчезнуть далеко и надолго.

— Нильс?

Голос Ханны из комнаты.

— Нильс?

— Сейчас! — Он выключил душ, обвязал полотенце вокруг бедер и высунул голову в дверь.

— Идем завтракать? Завтрак до девяти.

Только теперь он заметил, что она держит в руках его пистолет.

— Ханна. Он заряжен!

— Извини, он просто лежал на полу… Держи, — сказала она, протягивая ему оружие.

Он вытащил магазин с патронами и вернул ей пистолет:

— Так он никому не повредит.

— Точно?

— Да, теперь он разряжен. Но стоит сделать вот так… — он протянул ей магазин и показал, как нужно вставлять его обратно, — …и можно стрелять.

— Мне больше по душе, когда он разряжен. Ты стрелял в кого-нибудь когда-нибудь?

Он улыбнулся и покачал головой:

— Ты что, забыла, что я из хороших парней?

— И поэтому ты ее читаешь? — спросила Ханна, указывая на Библию на незаправленной постели.

— Может быть.

Она улыбнулась.

— Ладно, увидимся внизу.

Когда она ушла, Нильс оделся, тщательно заправил постель и положил Библию на место в ящик. Потом вернулся в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Задрал рубашку. Метка никуда не исчезла, она растянулась от плеча до плеча и спускалась почти до середины спины, под кожей были как будто нанесены четкие линии. Он придвинулся ближе к зеркалу. Можно ли различить числа? Может быть, метка исчезнет сама собой, если он перестанет об этом думать?

* * *

Чуть позже они отправились гулять по пляжу. Ветер в этих местах не унимается никогда, но шторм все-таки ненадолго утих.

— Я помню, что мы залезали в бункер, — сказала Ханна.

— В детстве?

— Как думаешь, может, мы и сейчас сумеем найти такой?

Нильс окинул взглядом пляж. Морской туман, машины, заехавшие на песок. Его взгляд в конце концов остановился на Ханне, на том, как ее волосы развеваются на ветру, елозят по лицу, лезут ей в глаза.

— Что такое?

— Ничего, — ответил он. — Почему ты спрашиваешь?

— Потому что ты так на меня смотришь, — сказала она, толкая его. — Пойдем, старик. Побежали наверх, по скалам.

Ханна пустилась бежать, Нильс следом. Песок в ботинках, в волосах, в глазах. Он поскользнулся, карабкаясь наверх, и услышал смех Ханны.

— Ты надо мной смеешься?

— Какой же ты неуклюжий!

Он вложил всю свою решимость в покорение скалы, борясь за то, чтобы прийти к финишу первым. Однако они добрались до вершины одновременно, запыхавшиеся и запорошенные песком, и оба повалились на вереск и по-зимнему жесткую траву. Здесь они были в укрытии. Какое-то время они лежали, ничего не говоря.

— Ты сказал, что читал Библию, — сказала она наконец.

Он повернул голову и посмотрел на нее.

— Немного.

— И о чем именно ты читал?

— Историю об Аврааме. И Исааке.

— Бог просит Авраама привести своего единственного сына, Исаака, на вершину горы и принести его в жертву, — сказала она задумчиво.

— Я как-то слушал по радио выступление священника, который сказал, что эта история должна быть запрещена в датской церкви.

— Да, но в ней есть нечто важное, — возразила она. — Нечто, о чем мы забыли.

— Нечто, о чем ты мне сейчас расскажешь?

Она засмеялась.

— Да, я слишком привыкла разговаривать как преподаватель, извини, — она села. — Мне кажется, что история об Аврааме учит нас слушать. Хотя бы иногда.

Нильс ничего не ответил.

— Но ты прав, это действительно не самая приятная история. Неужели он не мог высказаться на эту же тему как-то иначе?

— Ты вообще веришь в… ну?

— В ну?

— Ну… ты понимаешь.

— Да ты даже этого слова не можешь выговорить.

— В Бога.

Ханна снова легла на песок и уставилась в небо.

— Я верю во все, чего мы пока не знаем. А мы не знаем очень многого — гораздо больше, чем можем себе представить.

— Те самые четыре процента?

— Да, те самые четыре процента. Мы знаем, из чего состоят четыре процента Вселенной. Но попробуй рассказать об этом политику, а потом попросить у него денег на исследования. Гораздо надежнее кричать о том, что ты абсолютно уверен в том, что уровень воды в Мировом океане поднимется на два с половиной метра в течение следующих… — Она замолчала, села и серьезно посмотрела на него. — Поликрат. Ты помнишь историю о Поликрате?