Биовампирский котик Депресняк кинулся было тереться об его ногу, но сразу заискрил и плюхнулся на камни в состоянии крайнего экстаза, напоминающего передоз валерьянки. Не совсем понимая еще, что с ним произошло, Мефодий шагнул к порогу и взглянул на плиты.
Что-то изменилось. Большинство плит погасло, зато оставшиеся образовали дорогу. То, что прежде было хаосом мерцающих пятен, стало теперь тропой. Причудливой, светящейся, то и дело возвращающейся назад и вновь отважно и упрямо кидавшейся вперед. Иногда в тропе что-то менялось, что-то вспыхивало ярче, что-то гасло, что-то бледнело. Там же, где тропа пролегала прежде, появлялось вдруг черное бурлящее ничто, путь же к дальней двери начинал пролегать совсем в ином месте. Лабиринт был непредсказуем, он постоянно менялся. Он был сшит на живую нитку. Он сам был, наконец, живой нитью.
Пространство раздвигалось вверх, вширь. Буслаев увидел вдруг и то что было, и то что есть, и даже то, что может случиться в ближайшем будущем. Сотни разных судеб, сотни путей – совсем коротких, просто коротких или даже длинных, у каждого из которых был свой финал… Возможности ветвились, и Мефодий подумал, что знать все – это все равно что не знать ничего. Абсолютная истина в неабсолютности всех и всяческих истин.
– Ты что-нибудь видишь? – проверяя себя, спросил Мефодий у Даф.
– Ну да, – удивленно ответила Даф.
– Что ты видишь? Тропу?
– Да нет… Просто плиты… – сказала она.
– Такие же, как и прежде?
– М-м-м… Ну да…
Мефодий вновь повернулся к порогу. «Шагнешь только тогда, когда сможешь», – опять услышал он голос Арея и понял, что уже может. Терять время не стоило. Кто знает, как надолго останется у него этот странный лунный дар, не случится ли так, что…
– Пошли! – сказал он Даф. – Шаги делать только после меня… На ту же плиту. Никакого отступления – даже малейшего. И еще одно… Не мешкай! Если плита вдруг погаснет, когда ты будешь на одной плите, а я на другой…
– То мы никогда не встретимся? – быстро спросила Даф.
– Примерно, – сказал Мефодий. Ему не хотелось говорить, что Дафна попросту перестанет существовать.
Даф коснулась пальцем носа Депресняка.
– Останешься тут! – приказала она ему. Депресняк мяукнул и перевернулся на спину.
Мефодий ступил на порог, еще раз взглянул на серебрящиеся плиты, попытался на всякий случай запомнить хотя бы дюжину первых – дальше все уже путалось и прыгало – и… сделал первый шаг… Ему почудилось, что он сорвался с вышки в ледяное море и теперь летит вниз. Мгновение, которое его нога провела в воздухе, опускаясь на плиту, показалось бесконечным, растянувшись на века и столетия. Плита глухо чавкнула, провалилась вниз и… остановилась.
Мефодий ощутил, как по его телу, от ступни и до мозга, прокатилась волна. Лабиринт изучал его, готовый в любое мгновение спокойно и без всяких эмоций закрыть файл, озаглавленный «Мефодий Буслаев».
И – не закрыл его.
Даф шагнула за ним.
Путь назад был отрезан. Депресняк без особого сожаления проводил их взглядом.
* * *
Шаг… Шаг… Шаг… И каждый был точно последним. Плиты вздрагивали под ногами и неуловимо погружались в ничто. Мефодий ясно ощущал глухой толчок, повторявшийся дважды. Когда ступал он и когда ступала Даф. Ее шаги были легче, неуловимее. Она двигалась легко и грациозно, точно кошка. Неудивительно, что Депресняк, мурлыкавший теперь снаружи, охотно признал в ней хозяйку.
Перед каждым новым шагом сердце у Мефодия замирало… Прав ли он, не ошибается ли… Ощущение было как у человека, который идет по минному полю. Плита, плита, еще плита. Мефодий так и не понял, существовала ли в чередовании плит система или же систему стоило искать именно в бессистемной причудливости, в которой плиты были расположены.
Иногда они примыкали прямо, иногда диагонально, иногда же – по счастью, нечасто – приходилось делать рискованный прыжок, что было особенно сложно. Не сам даже прыжок, а то, что сразу за ним прыгала Даф, которая случайно могла вытолкнуть его или вылететь сама из мраморного квадрата. Но где-то внутри, в его сердце жил азарт… Ему нравился лабиринт, нравился риск, нравилось ощущать, как вздрагивает очередная плита, покорно принимая его ногу. Мало-помалу росла его уверенность в себе. Меф больше не прикусывал губу и не закрывал невольно глаза, ступая на новую плиту.
С каждым мгновением его ощущение лабиринта возрастало. Он и лабиринт становились постепенно единым целым, сливались, растворялись друг в друге. У них были одни глаза, одни уши, единая кровеносная система и плоть. Мефодий видел и знал все, что знал лабиринт. Лабиринт видел и знал все, что было известно Мефодию. Хорошо или скверно – это было так. Тайны и преграды, существовавшие между ними, исчезли.
Мефодий вгляделся в соседнюю темную плиту и увидел на ней небольшую руну. Ее значение было ему неясно, но лишь до тех пор, пока он внезапно не сообразил, что руна – это не просто рисунок. Руна – это образ, идея, оттиск мечты. На руну не надо смотреть – в нее нужно заглядывать, как в колодец.
– Это плита огня! Здесь таких немало… – сказал он.
«Как это плита огня.?» – подумала Даф. Подумала, но не произнесла вслух.
Что-то чужеродное настойчиво и мгновенно мелькнуло у нее в сознании. Коричневатое, гибкое… Короткий крик – и трясина, принявшая нечто, ставшее ничем. Стремительно метнулся ввысь голубоватой искрой освободившийся эйдос.
– Да, пепел… Пепел и прах! – сказал Мефодий, отворачиваясь.
– Ты что, мысли мои читаешь? Прекращай! – возмутилась Даф.
Мефодий пожал плечами:
– Извини… Потом, может, и не буду, а сейчас…
– Сейчас само собой получается?
– Вроде того…
– А та, другая плита нормальная?
Мефодий вновь заглянул в открывшуюся перед ним бездну.
– Нет. Это плита старых ошибок… Она хуже огненной. Ты вспоминаешь все свои ошибки, самые горькие, самые унизительные моменты жизни разом, усиленные в сотни раз… и умираешь от боли, которую невозможно вынести… А вот та плита, через одну, что слегка выщерблена, – плита превращений… Ты превращаешься в то животное, которое тебе ближе по духу, тебя охватывает восторг, ты обо всем забываешь, несешься очертя голову, и… твоя жизнь обрывается на какой-то другой плите. Ее магического действия плита превращений ничуть не ослабляет.
– А та, соседняя?
Мефодий присел на корточки, вглядываясь.
– Хм… Честно говоря, я не понял, что означает этот знак… Что-то расплывчатое. Эта плита… ну вроде… плиты сумасшедшей медлительности, трусости… Ты медлишь, откладываешь, боишься принимать решения, упускаешь возможности, тебя просто парализует медлительностью… Ты застываешь на месте, а плита спустя некоторое время проваливается… Вместе с тобой. И ты даже в падении сомневаешься, поступил ли ты верно или нет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});