Четыре особы, находившиеся в это время возле Рауля, то есть Эмрода, Бенуа, виконт Ролан де Сильвера и майор Танкред д'Эстаньяк, поставили на стол стаканы, которые подносили уже к губам, переглянулись и засмеялись, но тихим и безмолвным смехом, очевидно, не желая разбудить уснувшего гостя.
Бенуа первый прервал молчание, и то знаками, как глухонемой. Он указал на Рауля, потом на себя, потом на троих своих сообщников и два раза сделал вид, будто аплодирует. Это был новый и весьма замысловатый способ показывать, что все исполнили свой долг. Майор и виконт это поняли, и так как другие занятия призывали их в другое место, они молча пожали руки дяде и племяннице и вышли на цыпочках из лавки «Серебряный Баран».
Бенуа, Эмрода и Рауль остались одни.
LXI. Наяда
Через две минуты Эмрода подошла к мнимому дяде и шепнула ему:
– Я уйду!..
– Куда? – спросил Бенуа, тем же тоном.
– По своим делам! Мне кажется, мой милый сообщник, что вы становитесь очень любопытны!..
– Опять какая-нибудь интрижка!..
– Может быть.
– Безумная голова!
– Старый ворчун!
– Но, – продолжал Бенуа, указывая на Рауля, – если он спросит о вас, когда проснется?..
– Есть чем думать! Отвечайте ему просто, что я ушла в свою комнату; я думаю, что это очень естественно и даже прилично.
– Кажется, бедняжка влюбился в вас серьезно…
– Не говорите этого.
– Отчего?
– Оттого, что эта любовь очень меня огорчает…
– Вы шутите?
– Нисколько! Весь вечер у меня ныло сердце!.. Я чувствовала угрызение совести, оттого что я ваша сообщница в этом гнусном деле!.. Знаете ли, ведь это гнусность грабить таким образом несчастного молодого человека?
– Знаю ли? – возразил Бенуа. – Еще бы!.. Да, я знаю, что это гнусность, но она прибыльна, а мы часто делаем такие гнусности, которые не приносят нам ничего!..
– Этот молодой человек очарователен! – прошептала Эмрода, с меланхолическим видом потупив свои прекрасные глаза, которые были устремлены на Рауля, пока говорил Бенуа.
– Берегитесь, душечка! – возразил последний. – Пожалуй, вы не шутя влюбитесь в кавалера Рауля де ла Транблэ!..
– Может быть…
– Что вы сказали?..
– Я сказала: может быть.
– Что же вы будете делать в таком случае?
– Я спасу этого молодого человека и вырву его из ваших когтей!..
– Извините, моя милая, мне кажется, что вы забыли..
– Что?
– Одну статью в уставе нашего общества…
– Какую?
– А вот эту: «Если кто-нибудь из нас изменит интересам общества и будет способствовать неудаче предприятия, начатого нами, этот вероломный сообщник будет исключен, и каждый из нас даст клятву преследовать его всегда и повсюду своей ненавистью и мщением»…
Эмрода опустила голову и ничего не отвечала.
– Теперь вспомнили? – спросил Бенуа лукаво.
– Да, – прошептала девушка.
– Очень хорошо!.. Не будем же более говорить о вещах бесполезных, и если вас ждут где-нибудь в другом месте, ступайте, милое дитя, я вас не удерживаю…
– Когда я вам буду нужна?..
– Завтра.
– В котором часу?
– В двенадцать.
– Где?
– Здесь.
– Приду непременно.
– Надеюсь…
– Прощай, старый черт!
– Прощай, очаровательный бесенок!
Эмрода набросила на плечи плащ из простой материи, закрыла капюшоном лицо, что придало ей внешность гризетки, возвращающейся с работы, бросила на Рауля последний томный и почти печальный взгляд и вышла. Николас Бенуа опять сел напротив кавалера и принялся пить,
Было около полуночи, когда мнимый купец, найдя, что гость его довольно поспал, встал из-за стола и опрокинул стул. Рауль проснулся, глаза его были еще сонные, и совершенный беспорядок господствовал в его мыслях.
– Что это? – прошептал он. – Где я?
– У вашего лучшего друга, – отвечал Бенуа медовым голосом.
Звук этого голоса заставил Рауля опомниться. Он с удивлением осмотрелся кругом. Бенуа понял этот взгляд и сказал, улыбаясь:
– Гости наши уехали, племянница легла, мы одни…
– Я заснул! – вскричал Рауль в смущении.
– И прекрасно сделали, мой юный друг!.. Разве вы здесь не как дома?..
– Но ваша племянница и эти господа… что могут они подумать обо мне?..
– Они подумают, что вы устали от продолжительного путешествия верхом и уступили непреодолимому сну… Вот и все!.. Ничего не может быть проще!
– Вы удостоверяете меня, что они не получили обо мне слишком невыгодного мнения?..
– Клянусь вам честью!..
– Ах! Вы меня успокаиваете немножко…
– Успокойтесь совершенно!..
– Теперь, любезный хозяин, позвольте мне поблагодарить вас за ваше любезное гостеприимство и проститься с вами…
– К чему вы торопитесь?
– Уже поздно, а голова у меня тяжела.
– Когда я буду иметь честь увидеть вас?..
– Когда вы хотите?
– Чем скорее, тем лучше. Вы знаете, что завтра утром мы получим известие о вашем деле…
– Надеетесь вы, что оно удастся?..
– Не сомневаюсь нисколько…
– Но я не знаю, должен ли принять ваше великодушное предложение насчет десяти тысяч франков…
– Почему же?
– Боюсь употребить во зло…
– Дитя! Я предлагаю вам эти деньги от всего сердца; притом сам не знаю почему, но мне кажется, что вы как будто принадлежите к моему семейству…
Этот слишком ясный намек на возможность брака Эмроды и Рауля заставил забиться сердце молодого человека. Он опять схватил руку Бенуа и пожал ее.
– По всей вероятности, – продолжал Бенуа, – завтра утром я увижу майора, около полудня заеду к вам, и если у вас не будет других планов, вы поедете со мной повидаться с моей племянницей, которая будет очень рада вас видеть…
– Вы думаете? – спросил Рауль с восторгом.
– Я хочу доставить ей самой удовольствие сказать вам об этом…
Этими словами окончился разговор. Бенуа и Рауль отправились на бульвар. Там Бенуа простился с кавалером, который остановил портшез и велел отнести себя в гостиницу «Золотое Руно».
Верный данному приказанию, Жак не оставлял своего поста. Он сидел на чемодане, в котором заключалось все состояние его господина, и держал в обеих руках по пистолету, готовый выстрелить в каждого, кто захотел бы войти насильно в комнату, вверенную его охране.
– Все ли благополучно? – спросил Рауль.
– Все, кавалер.
– Никто не приходил?
– Никто.
– Хорошо. Ступай, мой милый, ты уже мне не нужен.
Жак не заставил повторить этих слов, которые снимали с него тяжелую ответственность и возвращали ему право спать спокойно. Рауль остался один. Он осмотрел пистолеты, положил их на стол возле своей кровати, лег, погасил свечу и заснул почти в ту же минуту глубоким, благодетельным сном. Самые приятные сны, сны любви и счастья, снились ему на этот раз.