Читать интересную книгу На пути Орды - Андрей Горюнов

– Мне говорили, они ночью не воюют…

– Тебе соврали, – горько констатировал стражник. – Смотри-ка – валом повалили…

– «В атаку с марша!» – называется… – Коля кинул взгляд на боеприпасы: ошметки, крохи, порошок… Считай, что нет совсем…

Стражник бросился поднимать остальных. Коля повернулся, в надежде найти хоть какой-то выход, какое-то решение сзади, внутри Берестихи. Но сзади была лишь Олена…

– Как хорошо! – сказала Олена, глядя на мириады огней, покатившиеся на них из леса. – Бог дарит нам смерть в одночасье! Господи, как хорошо!

Где-то в глубине сознания мелькнула догадка: я сплю, это сон. В жизни так «театрально» не говорят. Но, видимо, уставший от действительности мозг хотел разрядиться, окунувшись в патетику театральной фальши.

– О чем ты?

– Жить без тебя невыносимо!

– Да, Оленушка… – прошептал Коля, целуя Олену. – Это конец. Жизни осталось на полчаса… А с сыном я уже не попрощаюсь…

– Коля, это ты? – дернул его кто-то за рукав сзади.

Коля резко обернулся и обалдел: лейтенант Калнин, его заместитель по взводу…

– Ты?! Как здесь оказался?!

– Так за тобой и прилетели! – Калнин кивнул в сторону взвода, стоящего возле княжьих «хором» в полном составе, амуниции, снаряжении… – В контейнере-то радиомаяк… Поехали отсюда! – Калнин поднял руку, указывая на небо.

– Ты что, нельзя! – Коля указал на приближающиеся огни. – Вот этих надо замочить сначала.

– Запрещено! Нельзя. Строгий приказ. Ты здесь убьешь одного, а как это там, в будущем, скажется?

– Это хорошо скажется, – уверенно ответил Коля.

– Ну да! – хмыкнул язвительно Калнин. – А если ты своего же предка убьешь, тогда что?

– Это не предки, – возразил Коля. – Это звери.

– Тебе кажется, – Калнин, успокаивая, обнял его за плечи. – Хан Батый так себя на Руси не вел.

– А как он вел себя на Руси? – подозрительно спросил Аверьянов. Ему показалось, что Калнин поехал крышей.

– Не так он себя вел! Не так!

– А ты откуда знаешь, так или не так? Я-то здесь, – в этом, во всем, – которые сутки по уши кручусь, а тебя я тут что-то не видал раньше. «Так – не так…» Ты что, сам, что ли, при этом присутствовал? Или ты с Батыем знаком? Откуда знать-то тебе?

– Я это знаю, потому что сейчас так в школе проходят! – Калнин многозначительно поднял указательный палец правой руки и прошипел в глубочайшем почтении: – В шко-о-о-оле! Даже в школе, понимаешь?! Батый добрый был.

– Добрый бандюган, – кивнул Аверьянов. – Гангстер.

– Ты спишь, Коля, – заметил слегка насмешливо Калнин. – Спишь и живешь в сказке, в нечестной сказке, наполненной этнической и религиозной ксенофобией…

– Чего-чего?! – не понял Аверьянов.

Наяву Калнин, конечно, не смог бы выговорить таких слов: он их не знал, и у него не было тринадцатилетнего Лешки, который мог бы его научить этим словам…

– Ты, Калнин, объясни про хорошего Батыя Евпатию Коловрату, когда окажешься на том свете, – посоветовал Аверьянов Калнину. – А также жителям Козельска, Рязани и Киева… Тем из них, кто уцелел. Они послушают про ксенофобию с большим интересом.

– Знаешь, в чем состоит парадокс времени? – грустно спросил Калнин, демонстративно пропуская совет Аверьянова мимо ушей.

– Знаю! Еще минуты три – и нам конец! А ты философствуешь, Калнин, только оттого, что сдрейфил. Не хочу унижать, но уверен: штаны у тебя – мокрые!

– У меня?

– У тебя!

– Вот этих, что ль, испугался? Козлов немытых? Отморозков?

– Да почему же «отморозки»? Люди, воины! Ты ж видишь, сколько их!

– Ну? – Калнин скорчил презрительную гримасу. – Да и пятидесяти тысяч их не будет!

– Семьдесят пять – не хочешь?

– Да хоть бы сто! Это одного человека живым взять трудно, а работать по массе – одно удовольствие! – Калнин поднес ко рту микрофон, отходящий от его шлема. – Но отвечать по результатам будешь ты! И к генералу пойдешь на доклад ты, – согласен?!

– А то! Все возьму на себя!

– Смотри. Типичное военное преступление. Это геноцид, бесчеловечно!

– Да разве это геноцид?! Это пустяки! – ехидно подъелдыкнул Аверьянов. – Геноцид – это поголовное истребление народа. А мы с тобой всего-навсего решили семьдесят пять тысяч напалмом сжечь! Там миллионы еще на развод останутся!

– Ой, твоими устами да мед бы пить… Мне осенью квартиру дать должны, у тебя-то есть… В тюрьму с тобой сядешь, Аверьянов, – кивнул Калнин. – А так, ну если б не квартира, мне-то что! Если все возьмешь на себя, я сожгу, не вопрос. Тебе под трибунал идти… А я-то с удовольствием…

Калнин щелкнул тумблером на микрофоне и разразился цепью коротких команд…

И в ту же минуту огненные кометы стали резать небо над Берестихой, устремляясь навстречу ордам Берке: за рекой заработала батарея залпового огня «Ураган»…

Над ночной опушкой встала стена оранжевого буйного пламени… Стена превратилась в море клубящегося, сверкающего жаром ада, поглощающее все – и ночь, и лес, и жизни…

Апокалипсис…

– Эх-х, хара-шо-о! – с радостью мотнул головой Калнин. – Так их! Сидели б у себя в Чуркестане! Чего приперлись-то из знойной Чебурекии? Приперся, – получай! Если дело дойдет до трибунала, Коля, я там под присягой скажу: Аверьянов так себя с татарами не вел! Они себя сами напалмом сожгли. Батый был добрый, а Аверьянов – в сотню раз добрее!

Коля собрался было ответить, но тут его дернул за рукав Афанасич:

– Хочу задать тебе, Коля, уместный вопрос. – Афанасич подумал и наконец решился: – Ты сам… женатый?

Коля открыл было рот для ответа, как вдруг похолодел от мистического ужаса: рука Афанасича не забинтована, – на месте рубленой раны была чистая загорелая кожа, – ни шрама, ни рубца…

– У тебя начисто зажила рука, Афанасич?!. – пораженно сказал Коля, не в силах проснуться.

– Не начисто, но зажила, – ответил Афанасич, продолжая трясти, будить Колю. – Вставай. Уже смеркается. Просил разбудить.

– Как так – смеркается? – не врубился спросонья Коля, косясь на руку Афанасича.

Рука была забинтована.

– Ты просил разбудить тебя не позже сумерок. Ты ведь без малого сутки проспал…

– Сегодня…

– Сегодня – это уже завтра, Коля… – философски заметил старик.

Несмотря на долгий и глубокий сон, Коля не чувствовал себя вполне отдохнувшим. Даже во сне его не отпускала раскрутившаяся цепь событий, весь этот бред с геноцидом и напалмом…

«Правильно Калнин во сне сказал: одного человека живым взять трудно, а работать по массам установками залпового огня – одно удовольствие, – подумал Аверьянов. – А вообще-то вернусь когда к себе, надо будет Калнина на учебу, в Академию, – подальше чтоб, – кыш под жопу! Гибкий он какой-то, без стержня мужик, – учиться пускай идет и – на повышение. Чтоб не возвращался. А то в апреле отстрелялся на троечку и строевую чуть во взводе не завалил, а все туда же – „ксенофо-о-обия!“, а сам их всех напалмом-то и сжег! Вот гад какой! И нашим, и вашим. На себя бы посмотрел!»

* * *

– А чем отец там занимается? В командировке-то в этой, в невольной? – спросил Михалыч.

– Он там деревню обороняет…

– От кого обороняет?

– От татаро-монголов. Он в тринадцатом веке… Батый! Там такое нашествие!

– Слышал чего-то про это. Даже книжку какую-то читал…

– Да что ты с ним разговариваешь, безнадега! Лучше мне расскажи.

– Смотри, что мне там, в будущем, подарили! – В руках Алексея возник перстень с рубином, – тот самый, с рубином, «стоящий в Персии свыше тысячи невольников и невольниц». – У этого перстня интересная история.

– Он был разнесен в прах, – добавил Алеша, – в тринадцатом веке при взрыве, – заметь, – противотанковой мины!

– А как его собрали?

– Никак. Его перехватили. В будущем есть такой спорт. Можно, оставаясь в своем времени, просматривать прошлое, – как в подзорную трубу, как в видоискатель. Если найдешь что-то очень интересное для себя, что-то такое, что вот-вот погибнет, то это «что-то» можно выхватить из прошлого за пять-десять миллисекунд до гибели, одновременно впрыснув туда, в прошлое, такое же количество вещества, какое ты утаскиваешь. Точь-в-точь. В этом случае – перстень, – впрыснуть надо было золото, серебро и рубин – то есть окись алюминия… Вот так он был спасен, – с помощью хрономанипулятора из три тысячи четыреста десятого года, протянувшегося в год тысяча двести тридцать восьмой…

– А ведь он похож… Как будто из этого комплекта, мне кажется, – из клада Степана Разина?

– Да, так и есть. Причем, что интересно, сделаны все эти украшения вовсе не в Персии, а где-то на севере Скандинавского полуострова. Надпись не на фарси, как мы с тобой думали, – княжна персиянка, значит, и надпись персидская… Нет, лажа. Надпись на древненорвежском… Она гласит: «Миром правит Добро и Надежда»…

– А знаешь, что я решила? Я отдам тебе ожерелье и серьги, Алеша. Ты не обижайся, но это должно быть все вместе, я так чувствую.