Израильтяне у машин мгновенно открыли ответный огонь.
Взлетели куски разбитых арбузов, клочки капустных кочанов…
Рядом был выступ стены.
Я прыгнул за него.
Плиточник, слушавший Вайкуле, что-то там забубнил в микрофон. Это действительно был полицейский. Он получил приказ не вмешиваться. А только информировать о происходящем.
Израильской полиции чужая головная боль была ни к чему…
Стрелок вновь обнаружил меня. Переместился. Я присел.
Пуля ударила в стену, где только что была моя голова…
Почти одновременно со стороны центра послышался гудок. Приближавшийся тепловоз засвистел, ударил светом по новому мосту и арабской деревне Бейт-Сафафа за ним…
Не раздумывая, я бросился через путь.
Меня должно было неминуемо сбить.
Сколько трупов видел я на «железке» в Москве, когда обслуживал свой двухсоткилометровый участок! Сколько поднял с насыпи туфель, сапог, которые обязательно слетали в мгновение страшного удара…
От супера успели еще ударить очередью из автоматического оружия, но я был уже по другую сторону состава!
Тепловоз прокричал снова, далеко, у арабской деревни!
Я быстро шел в сторону от железнодорожного полотна маленькими узкими улочками, пока не вышел на Азу — тесную, скудно освещенную. У тротуара в открытых витринах разложены были зелень, авокадо, виноград. Немногочисленные покупатели упаковывали овощи в целлофановые пакеты, которые срывали тут же с гвоздиков. Манекен с проваленным носом стоял посреди тротуара — все натыкались на него в зыбких огнях крохотных магазинчиков и огромных автобусов…
Оказалось, все это время я повторял слова песни, которую мы пели в отряде на Памире. Я даже не знал, что ее помню.
«Вышел в степь донецкую парень молодой…»
Сколько наворотов в башке!
Почему я ее не забыл, почему вспомнил в минуту опасности?!
Мы пели се на узбекском. Рядом были Киргизия, Таджикистан. Тогда казалось: какая разница? Русский, узбек, сирей, киргиз. В отряде мы не разбирали, кто есть кто… Это было до того, как узбеки и киргизы сошлись насмерть в Ошской области!
«Господи! Какую же страну просрали!..»
У меня в ушах еще стояла автоматная очередь.
Все со мной могло закончиться несколькими минутами раньше, там, у супера…
Я был уже недалеко от перекрестка Цомет Пат. Откуда-то с верхних этажей, домов донеслась мелодия.
Это был известный израильский певец Дорон Мазар со своим шлягером «Ани хозер ха-байта…».
«Я возвращаюсь домой…»
Шлягер этот пользовался здесь популярностью. Правда, жена певца ушла от него к крутому мафиози, у которого вскоре при взрыве его машины оторвало ногу…
Это только подчеркивало криминальность здешних будней.
В мире все перемешалось, как вода в аквариуме.
Судя по всему, комбинация израильской полиции не проводилась. Никто не участвовал в задуманной мною и Юджином Кейтом операции по задержанию Короля и Мусы.
Полиция не была в ней заинтересована.
«Мафия сама уничтожит себя!»
Меня не сочли нужным предупредить…
«Дураку не на кого обижаться!» — повторяю я себе один на один после того, как опасность отступает.
И мне становится легче.
К тому же я был трезв. И следовательно, это был тот настоящий уровень, который соответствовал моему интеллекту.
Я поступил так, словно Король и Муса были последние оставшиеся в мире преступники, словно нет ни продажных политиков, ни депутатов, и с арестом бандитов в мире немедленно воцарятся Справедливость и Порядок.
Нельзя пытаться творить Добро нетерпеливыми руками мента или частного детектива.
«Не наше это дело — устанавливать рай на земле… Тем более не у себя…»
Уже недалеко от дома, на Элиягу Голомб, ко мне пристал унылый вислоухий пес.
Удивительный закон парных случаев.
Несколько лет назад я возвращался с Елисейских Полей на окраину Расторгуева в неосвещенную мрачную дачу, где я отлеживался на тюфяках после такой же разборки.
Тогда на последнем десятке метров в темноте ко мне тоже привязался ничейный пес.
Собаки чувствуют родные души…
ЭПИЛОГ
Конец истории не заставил себя ждать.
Хозяина паба «Сицилийская мафия» задержали на следующий день рано утром. Его взяли, когда он спустился в подъезд, около семи утра. Джерри привычно схватил его кисть, ловко закинул хомут наручника. Замкнул щелчком. Другой браслет, соединенный цепочкой, был пристегнут к руке полицейского.
С этой секунды до прибытия в отделение на Русское подворье они были неразлучны. Тот же Джерри отобрал у Макса сотовый телефон.
— Тебе он теперь не нужен!
Макс закричал, как кричат в американских боевиках:
— Что это все значит? Я прошу срочно поставить в известность моего адвоката…
— Сейчас! Бегу и падаю… — был ответ.
В карманах арестованного были обнаружены тяжелые наркотики: ЛСД и марихуана…
Против их владельца было возбуждено уголовное дело.
Другая группа полицейских отправилась в «Сицилийскую мафию».
Полицейский налет состоялся рано утром.
В тайнике под баром было найдено 700 таблеток «экстази». Бармен прямо из паба был препровожден в камеру.
Леа оказалась права.
По делу об убийстве нищего Макс получил статус государственного свидетеля. Он показал в суде:
«Убийство совершили двое по поручению Гии! Я стоял на Бар Йохай и видел, как оба вышли из дома. У них ничего с собой не было. Потом в дом вошел Гия. Через минуту он появился снова. У него в руках был кейс…»
Суд приговорил Гию к 12 годам, с отбытием 10 лет в тюрьме. Борька был освобожден. Вынесение ему приговора было отложено на год.
Ленка встречала его у тюрьмы вместе с Зойкой и керри-блю-терьером.
Борька — незнакомый, новый, с нервным бледным лицом, неожиданными, косо торчащими резцами, патлатый, веснушчатый — пробежал мимо них не останавливаясь. У него отходил автобус на Кирьят-Шмону, на север, где жила мать…
«Что ж ты, мама, не зажигаешь огня?..»
Яцена застрелили тель-авивские боевики на вилле в Кейсарии, куда его просил срочно прибыть Шрам — для решения неотложных оперативных вопросов.
Московский уголовный авторитет показал себя искусным политиком — он заключил мир с первыми лицами криминального мира Тель-Авива…
Вилла в Кейсарии была подарена вдове Маленького Эли в качестве компенсации за убийство Королем и Мусой главы мафиозного семейства,
Самого Короля вместе с Полковником Жорой расстреляли в отеле на Кипре, прямо в номере.
Муса снова ушел.
Его видели на дипломатической работе за рубежом.
Он представлял там интересы своей маленькой беспокойной страны.