учиться обрабатывать новую информацию! Так же как вновь обретшим зрение.
– Конечно! Поэтому в протоколе прописан период обучения. Симулированные социальные взаимодействия с использованием сгенерированных компьютером лиц.
Еще один слайд – шимпанзе, у которого верхняя губа завернута вверх, а нижняя выпячена. Нас разбирает неконтролируемый хохот. Доктор сердито краснеет:
– Простите, ошибка! Разумеется, это не тот слайд! Я имел в виду человеческие лица, чтобы тренировать навыки общения с людьми. Мы произведем оценку исходного состояния, а после лечения последует от двух до четырех месяцев обучающих мероприятий…
– Будем смотреть на обезьян! – говорит Линда, у которой даже слезы выступили от смеха.
Мы еле сдерживаем хихиканье.
– Я же сказал – это ошибка! – говорит доктор. – Процессом будут руководить специально обученные психотерапевты. Это очень важный процесс.
Изображение шимпанзе сменилось фотографией группы людей, сидящих кругом, – один из них говорит, остальные внимательно слушают. Следующий слайд – магазин одежды, покупатель разговаривает с продавцом. Следующий – полный автобус, человек разговаривает по телефону. Ничего необычного, совершенно ничего интересного. На слайдах не показано, как кто-то фехтует на турнире или разговаривает с полицией после вооруженного нападения на парковке. Единственный слайд с полицейским озаглавлен «Спрашиваем дорогу». Полицейский с неестественной улыбкой вытянул руку, указывая направление; второй человек в смешной шляпе с маленьким рюкзаком и книгой, на обложке которой написано «Путеводитель».
Сцена выглядит постановочной. Как и все остальные – может быть, это даже ненастоящие люди. Может быть, очень даже вероятно, сгенерированные компьютером. Из нас хотят сделать настоящих нормальных людей, а обучать собираются на ненастоящих компьютерных людях в надуманных инсценированных ситуациях. Этот доктор и его коллеги полагают, что знают, с какими ситуациями мы сталкиваемся и, возможно, столкнемся в жизни, и собираются научить нас справляться. Это напоминает докторов прошлого века, которые полагали, что точно знают, какие слова понадобятся ребенку с аутизмом, и обучали лишь «необходимому словарному запасу». Некоторые даже говорили родителям не учить детей другим словам, чтобы не помешать усвоению «необходимого запаса».
Эти люди не знают, что они не знают. Мама любила повторять одну поговорку, значение которой я понял лишь лет в двенадцать.
«Дурак тот, кто не знает, что он не знает».
Врач не знает, что я выступал на турнире и что мой противник не фиксировал мои попадания, не знает, что мне пришлось столкнуться с ревнивым претендентом на внимание девушки в группе по фехтованию и с разными полицейскими, которые брали у меня показания о вандализме и угрозах.
Тем временем врач рассказывает, что обучение социальным навыкам идет от частного к общему. Что после лечения и тренировки мы сможем применять полученные знания в повседневной жизни. Интересно, как он оценил бы социальные навыки Дона.
Смотрю на часы. Стрелка отсчитывает секунды, одну за другой, прошло почти два часа. Врач спрашивает, есть ли у нас вопросы. Я опускаю глаза. Вопросы, которые я хотел бы задать, в формате данной встречи задавать неуместно, и вряд ли на них ответят.
– Когда вы начнете? – спрашивает Кэмерон.
– Лечение первых подопытных… то есть пациентов мы хотели бы начать в ближайшем будущем. Мы будем готовы к следующей неделе.
– Сколько человек сразу? – спрашивает Бейли.
– Два. Будем брать по два человека с интервалом в три дня. Благодаря такому подходу ведущие специалисты смогут уделить максимальное внимание участникам эксперимента в наиболее важные первые дни.
– А не лучше ли подождать, пока первые два участника пройдут курс до конца, чтобы посмотреть на результаты? – спрашивает Бейли.
Врач качает головой:
– Нет, лучше, чтобы группы участников не были разделены большими промежутками времени.
– Чтобы быстрее опубликовать результаты, – вдруг слышу я собственный голос.
– Что? – переспрашивает врач.
Все смотрят на меня. Я смотрю вниз.
– Если мы пройдем курс быстро и все вместе, вы быстрее напишете об этом и опубликуете. Иначе придется ждать год или около того.
Я бросаю на него взгляд – доктор опять покраснел.
– Вовсе не поэтому! – говорит он чуть громче, чем нужно. – Просто данные будет легче сопоставить, если объекты исследования, то есть вы, пройдете лечение один за другим. Представьте, что что-нибудь случится в промежутке времени, когда первые два объекта начнут процесс и не закончат… что-то, что повлияет на остальных.
– Например, ударит молния и сделает нас нормальными? – спрашивает Дейл. – Боитесь, что мы скоропостижно излечимся и станем негодными для вашего эксперимента?
– Нет-нет! – говорит врач. – Дело больше в политических причинах, может поменяться отношение…
Интересно, как к эксперименту относится руководство. Руководство вообще думает? Мне приходит на ум глава из «Работы мозга» о политике в исследованиях. Вдруг что-то намечается – новое распоряжение или смена политического курса, и этот эксперимент через несколько месяцев станет незаконным?
Это я могу выяснить, когда доберусь до дома. Если спросить этого человека, вряд ли он даст честный ответ.
Когда мы уходим, мы натыкаемся на углы, идем не в ритм друг с другом. Раньше, когда мы шли вместе, мы каким-то образом подстраивались, учитывая особенности друг друга. Теперь же утратили гармонию. Я ощущаю замешательство и гнев. Никто не разговаривает. Я тоже молчу. Я не хочу говорить с теми, кого столько лет считал единомышленниками.
В своем корпусе сразу расходимся по кабинетам. Сажусь, рука тянется к кнопке вентилятора. Останавливаю себя – интересно, почему?
Не хочу работать. Хочу подумать, что они собираются сделать с моим мозгом и что это значит. Тут что-то большее, чем они рассказали; за всеми словами стоит нечто большее. За словами стоит тон, за тоном – контекст, за контекстом – неисследованный мир отношений между нормальными людьми, необъятный и темный, как ночь, лишь кое-где, будто звезды, проблескивает знание, основанное на повторяющемся опыте.
Один писатель сказал, что свет звезд пронизывает сиянием всю Вселенную. Сказал, что тьма лишь иллюзия. Если это так, то Люсия права – у тьмы нет скорости.
Однако существует неведение, отсутствие знания, а также преднамеренное неведение – отказ от знания, когда свет знания прячут под темным одеялом предвзятости. Поэтому я считаю, что тьма бывает деятельной, у нее есть скорость.
Из книг я уже хорошо понимаю, как устроен мозг, а также то, что сломать его гораздо легче, чем починить. Если нормальные люди действительно способны на все, на что претендуют, было бы здорово тоже так уметь… но способны ли они на самом деле?..
Нормальные люди не всегда понимают, почему тот или иной человек действует тем или иным образом. Это становится очевидно, когда они спорят о мотивах своих поступков. Я слышал, как кто-то сказал ребенку:
– Ты делаешь это мне назло!
А мне было ясно видно, что ребенку просто нравится само