Читать интересную книгу Когда явились ангелы (сборник) - Кен Кизи

Я вновь озлился. Развернулся и ссадил эту недорослую мразь у шоссе. Вечером, когда я отвез дочь на баскетбол и возвращался домой, он опять мне встретился – сутулясь, тащился к моей ферме по дороге на Нево с сумкой через плечо.

– Залазь, – сказал я.

– Да я не к вам шел. Канаву ищу, где кости кинуть.

– Залазь. Лучше будешь под присмотром.

В общем, он поужинал и ушел в хижину. Развести огонь не дал. От жары у него зудела сыпь, а от света болели глаза. Ну, я выключил свет – пусть, думаю, лежит себе. Мы смотрели видеокассету, и я все представлял, как он лежит в черном безрадостном холоде, глаза распахнуты, не чешется, не думает даже, а вот просто лежит.

Смотрели мы «Чужого»[241].

Назавтра мы с Доббзом нагрузили пикап мусором – на свалку в Крессуэлл везти, – и я пошел расталкивать Патрика.

– Сумку захвати, – сказал я.

Он опять на меня эдак покосился – мол, ты тоже блядский вампир, – подхватил сумку с пола и угрюмо закинул на плечо. Жесткий прямоугольный предмет под хаки больше не проступал.

Он негодовал, что его вытащили из дома, и потому еле слово нам молвил. Вылез, пока мы разгружали пикап на мусорке, и обратно лезть не пожелал.

– Тебя до шоссе подбросить? – спросил я.

– Пешком доберусь.

– Как пожелаешь, – сказал я, сдал назад и развернулся.

Он стоял посреди грязи и гравия и памперсов и винных бутылок и старых журналов, сумка валялась рядом; он смотрел, как мы отъезжаем, и его круглые серые глаза не мигали.

Тряско выдвигаясь со свалки, я чувствовал у себя на загривке перекрестье прицела.

Назавтра он позвонил. Звонил он со стоянки в Гошене – это дальше по нашей дороге. Известил о том, что сыпь стала хуже и он серьезно во мне разочарован, но дает мне еще один шанс. Я бросил трубку.

А вчера вечером дочь сказала, что видела его из окна школьного автобуса – он сидел на сумке в траве на углу Джаспер-роуд и Вэлли. Сказала, жевал морковку и все лицо его было закрашено белым.

Не знаю, как с ним поступить. Знаю, что он где-то там, разгуливает себе.

Сегодня под вечер мы с Доббзом поехали кутить со стариной Хантером С. Томпсоном[242], у которого тут опять какой-то гонзогон по заказу факультета журналистики Ор. универа. Заехали в Клуб ветеранов смазать Хантеру колеса перед лекцией – «телегой мудреца», как он выражался, – и заговорили о Джоне Ленноне, о Патрике Швали и об этом новом легионе разочарованных и опасных. Не понимаю, протянул Хантер, почему они все уперлись в Леннона и ему подобных, а не в таких, как он, Томпсон.

– Ну, я же немало народу в свое время обозлил, – сообщил нам добрый доктор.

– Но ты их не разочаровывал, – объяснил я. – Ты же не сулил им Мира Во Всем Мире или Вселенской Любви, правда?

Нет, признал он, не сулил. Давненько, признали мы все, не слышно было, чтоб хоть кто-нибудь играл в Полианну[243] и сулил что-нибудь эдакое небесно-журавельное.

– Сегодняшний мудрец, – провозгласил Хантер, – не купится на это тупиковое разводилово – он слишком мозговит.

– Или у него кишка тонка, – вставил Доббз.

Мы заказали еще по одной и задумались – молчали, но, подозревал я, все мы, потягивая из стаканов, размышляли, что, может, пора опять поболтать про небесных журавлей, плюнув на опасности тупиков или прицелов.

А то как же нам снова посмотреть в глаза этому маленькому очкастому ливерпульцу, когда Вдали вновь Раздастся Зов Революции[244].

© Перевод А. Грызуновой.

Демонский ящик: эссе

«Беда твоя в том… – предостерегал меня мой высокий папа, когда поток любознательности грозил унести меня в таинственные моря, бушующие вокруг ЗАГАДОК ЗАТОНУВШЕГО КОНТИНЕНТА МУ или ПОДЛИННЫХ ЧАР ОСТРОВОВ ВУДУ и в подобные неведомые страны, обозначенные на картах научно– и ненаучно-фантастической макулатуры, – что ты все время хочешь пастись в непостижимом».

Много лет спустя другой предостерегающий бакен, столь же авторитетный, высказал противоположное мнение. Доктор Клаус Вуфнер.

– Беда ваша, дорогой Девлин, в том, что вы не желаете расстаться с грезами, навеянными воскресной школой. Да? С этим воздушным шариком, с этим пузырем духовного газа, где ангелы танцуют на кончике булавки. Почему вы за него держитесь? Он пустой. Если где-то обретаются ангелы, то не на кончике знаменитой булавки, нет. Они танцуют только в головах размером с булавочную головку, эти ангелы.

Старый доктор подождал, когда слушатели перестанут хихикать.

– Притом все медленнее и медленнее, – продолжал он. – Даже там. Они устают, эти танцующие вымыслы, и, если им не давать питания, они голодают. Как и все. Потому что голод должен настигнуть всех нас, да? Ангелов и дураков, фантастических и реальных. Кто-нибудь из вас понимает, о чем я говорю? О Безымянном Голоде Иззи Ньютона?

Этот вопрос доктор Вуфнер обращал непосредственно ко мне, подняв черные брови, упершись в меня взглядом (кто-то сравнил с лучом полицейского фонаря этот неприятный взгляд психоаналитика). Я решился сказать, что понимаю, о чем речь, но не могу подыскать этому название. Выдержав паузу, он кивнул и дал название:

– Он, этот голод, называется энтропией. А? Вам это что-нибудь говорит? Эх, американцы. Очень хорошо, пожалуйста, напрягите немного извилины. Энтропия – это термин теоретической физики. Это приговор, который выносит нам жестокий закон, второй закон термодинамики. Суть его: «недоступность энергии в замкнутой термодинамической системе». А? Можете объять это вашими американскими умами, мои янки? Не-доступность энергии?

На этот раз никто не решился ответить. Он с улыбкой обвел нас взглядом.

– Механическая иллюстрация: ваш автомобиль не может производить для себя бензин. Если его не заправить, он перестает работать, останавливается. Замирает. Совсем как мы, да? Без энергии, поступающей извне, наше тело, наши мозги, даже наши сны… рано или поздно останавливаются, перестают работать, замирают.

– Сурово, – заметила большая Бегема. – Мрачно.

Доктор прищурился за дымом своей сигареты. «Кэмел» без фильтра неизменно свисал над нечесаной бородкой-клинышком, даже как в этот вечер, когда он сидел по шею в ванне горячей воды с голой судебной протоколисткой на коленях. Он поднял морщинистую руку, словно хотел разогнать дым.

– Сурово? Может быть. Но, может быть, необходимо, чтобы прогнать сон глупца, разбудить его, привести в чувство… Здесь!

И вместо дыма рука хлопнула по черной воде – шлеп. Кольцо качающихся лиц рассыпалось, как лягушки.

– Мы только здесь, сейчас, в этой дырявой ванне. Горячая вода перестанет идти? Наша ванна остынет и вытечет. Мрачно, да… Но как еще мы можем выяснить, что осталось в нашей бочке, если не задумавшись о близости дна? Я думаю, никак.

Дюжина моих друзей и членов семьи собрались в бочке, чтобы выслушать это экзистенциальное наставление. Мы ехали вдоль побережья в Санта-Барбару, на авокадную ферму бывшего тестя Фрэнка Доббза, – ехали, чтобы отдохнуть от службы шерифа округа Сан-Матео, проявлявшей чрезмерный интерес к нашей коммуне в Ла-Хонде. Когда мы проезжали Монтерей, мне напомнили, что впереди по дороге, в Биг-Суре – Институт Высшего света, и сейчас там в роли очередного гуру снова пребывает доктор Клаус Вуфнер. В компании я был единственным, кто посетил один из его семинаров, и по дороге стал потчевать спутников воспоминаниями о заведении – в особенности о минеральных ваннах, бурлящих освобожденной мыслью и обнаженной плотью. К тому времени, когда мы подъехали к повороту на институт, я убедил всех заехать туда, попробовать воду.

Всех, кроме водителя: недовольный бессмысленной задержкой, Хулихен предпочел остаться в автобусе.

– Шеф, я воздержусь. Мне скорее надо дать отдых глазам, чем очистить душу – впереди нехорошие виражи, понимаешь? Не говоря уже о скалах. А вы давайте – пощелкайте там, выразите, так сказать, почтение. Я присмотрю за ценностями, и, глядишь, малыш Калеб проснется. Ап! Вот и он.

При упоминании своего имени малыш высунул голову из колыбели. Бетси пошла было назад.

– Нет, леди Бес, не отказывайся от святого паломничества. Сквайр Хулихен позаботится, чтобы в замке все было спокойно. Видишь, молодой принц опять задремал. Ну что, шеф? Тридцать минут на здрасьте-здрасьте и макнуться – от силы сорок пять. И в путь, под гаснущим заревом заката.

Оптимизм его был неоправданным во всех отношениях. Мальчик и не думал дремать: он стоял в колыбели и круглыми глазами смотрел, как пассажиры уходят из автобуса в какую-то неведомую Мекку. Закат уже гас, когда мы покончили со здрасьте-здрасьте и направились к ваннам. И только далеко за полночь, пересидев обычных купальщиков, мы смогли собраться в главной бочке, где устраивал прием король новейшей психиатрии.

Именно так любил Вуфнер – чтобы все сидели голые в его большой ванне. Этим он был знаменит. Ученики возвращались с его семинаров словно выстиранные по-старинному в щелоке – отбеленные и снаружи, и изнутри. Его метод группового очищения был известен как «Вуфнеровское промывание мозгов». Доктор предпочитал называть его Гештальт-реализацией. Под тем или другим именем его метод вот уже десять лет был самой модной терапией в районе Залива и темой десятков диссертаций, статей и книг. Записи этих ночных стирок отсутствуют, но некоторые дневные семинары были записаны на пленку и расшифрованы. Одна из самых известных сессий была записана в то воскресенье, когда я побывал там в первый раз. Это хороший образчик.