Читать интересную книгу Молодость Мазепы - Михаил Старицкий

— Но гетман Иван Мартынович, — закончил Тамара, — памятуя Бога и благо отчизны, не захотел слушать их льстивых слов и прислал меня поведать все то тебе, боярин, чтобы ты немедля схватил посланца и, расспросивши его, отправил в Москву.

Рассказ Тамары произвел, видимо, сильное впечатление и на воеводу, и на стольника. Тяпкин бросил на боярина выразительный взгляд, как бы говоривший: а ты, боярин, еще сомневался в нем. Но и боярин, видимо, изменил теперь свое мнение о Бруховецком.

— Гетману и боярину за верную ему службу будет государева милость неизреченная, — произнес он с волнением, подымаясь с места, — но скажи мне, отчего же гетман сам не велел тотчас же схватить посланца? Пожалуй, уйдет.

Тамара тоже поднялся; за ним встал и стольник.

— Не мог он того сделать, того ради, что кругом теперь смуты идут, — отвечал Тамара, — сам знаешь, каков ныне народ; если бы его гетман тут же схватил, сейчас же кругом крик поднялся, что гетман самовольно старшин хватает да в Москву засылает; а тебе, боярин, это ловчей сделать, ты воевода, у тебя должен записаться всяк заднепрянин. А записывался ли он?

— Мазепа, говоришь? Нет, такого не было, записался вчера какой-то Никита Корчак, купец с правого берега.

— А каков был из себя?

Огарев описал наружность мнимого купца.

— Вот это он самый и есть! — вскрикнул радостно Тамара. — Теперь-то тебе, боярин, и самое впору его поймать, да расспросить, какой такой товар привозил он на правый берег?

— Ужель ты думаешь, что вор до сих пор в Гадяче сидит? — спросил боярин. — А как нам искать его не в городе, коли нам дороги ваши неведомы?

— О том не журись, боярин, — отвечал поспешно Тамар едва скрывая свою радость, — мы сами его отыщем, есть и след у нас, ты только дай нам своих людей, да вашу одежду, чтобы делалось все это будто твоим изволением, а уж я его к тебе живьем приведу, пусть тогда расскажет на Москве, каковы дела с Дорошенко учиняет.

— Сколько людей тебе дать?

— С полсотни будет довольно.

— Ну, так ступай ты, пан есаул, сейчас к гетману, может он еще что прикажет, а стрельцов я сейчас велю созвать. Да передай еще гетману, что служба его забвенна не будет, и о тебе на Москве вспомнят.

Тамара поклонился, поблагодарил воеводу за милость и поспешно вышел из комнаты.

Когда дверь за ним затворилась, боярин и стольник значительно переглянулись.

— Ну что, видишь теперь, каковы таковы дела у нас? — произнес Огарев.

— А таковы, — отвечал ему решительно Тяпкин, — что надо ковать железо, пока горячо.

XLV

Возвратясь от Бруховецкого, Мазепа велел своим казакам готовиться к немедленному отъезду. Правда, Тамара не сообщил гетману ничего о разговорах Мазепы на Запорожье, был с ним отменно любезен и даже ни словом не упомянул о прошлом столкновении, как бы его совсем и не было, но одна уже встреча с ним не предвещала Мазепе ничего хорошего. Низкая душонка Тамары, конечно, не могла бы никогда забыть того посрамления, которое он потерпел от Мазепы в Сечи, а теперь для него представлялся такой прекрасный случай отомстить за все сторицей. И чтобы он упустил его, чтобы он не воспользовался им? О, нет! Бесспорно, он расскажет Бруховецкому, о чем ратовал Мазепа в Сечи, он постарается вооружить его. Он пробудит в нем сомнение к словам Мазепы. Бруховецкий труслив и недоверчив. И почему бы ему, Бруховецкому, не купить себе в таком случае милость и доверие Москвы его, Мазепиной, головою? Правда, если казаки и Дорошенко узнают о том, что он схватил Мазепу и выдал их, это вызовет только большую ненависть к нему, а Дорошенко все-таки бросится с войсками на правый берег. Да, но это доставит им возможность заранее приготовиться к обороне; они вызовут войска из Москвы, уведомят Польшу и, кроме того, разве не может Бруховецкий устроить так, что он, Мазепа, погибнет и не по его вине, и Дорошенко никогда не узнает об его измене? Разве мало разных несчастий может случиться с человеком в пути. Разбои… грабежи… своевольные «купы»… О, Тамара ему во всем поможет. Он со своим гетманом на это мастера. Не даром же говорят про них, что мягко стелят, да жестко спать. Проклятие! Тысяча проклятий! Если бы не эта встреча с Тамарой, все дело окончилось бы с таким блестящим успехом: ему, видимо, удалось убедить Бруховецкого, трус пошел уже на удочку. Он, Мазепа, скакал бы уже по направлению к Переяславу с ответом Бруховецкого на груди, а теперь все погибло! И почему не прикончил он тогда на Сечи сразу эту гадину? Ведь мог же он сделать это и пощадил его. Пощадил для того, чтобы теперь через него погибло все! — Все дело, воздвигнутое с таким трудом, могшее спасти отчизну, жизнь его дорогой Галины, его собственная жизнь! При этих мыслях Мазепа чувствовал, как в груди его закипала бессильная ярость. О, какие ужасные последствия могут возникнуть из всего этого, если его задержат и схватят. Хоть бы вырваться поскорее из города: там, на свободе, быта может, ему удастся еще уйти от их преследования. Эти соображения заставляли Мазепу еще больше торопить свой отряд.]

Варавка сильно изумился таким лихорадочно-быстрым сборам Мазепы, но когда он рассказал о встрече с Тамарой и о причинах, заставляющих его опасаться его мести, добрый старик пришел в неописуемый ужас.

— Торопись, торопись, пане ротмистре, — заговорил он с волнением, помогая Мазепе переодеваться, — да говори по совести, не нужно ли тебе еще чего… возьми «червонных», червонцы всегда помогут. Да выбери еще запасных коней с моей «стайни», бери все, все, что нужно; овса пусть наберут казаки… Ох, если уже Тамара на тебя зло имеет, то надо бежать, бежать скорее!.. Этот аспид не лучше самого гетмана!

Много стоило труда Мазепе, чтобы отказаться от денег, которые старик настойчиво просил принять, но три прекрасных запасных коня, нагруженные овсом и всякими съестным припасами, Варавка все-таки заставил его взять. Когда ж Мазепа заикнулся о плате, то старик пришел в неподдельное негодование.

— Годи, годи, сынку, — произнес он дрогнувшим голосм, сурово отстраняя его руку, — всяк служит отчизне чем может, — кто головой, кто саблей, а я, бедный, темный крамарь послужу ей хоть грошами.

Мазепа ничего не возразил на эти слова, а только крепко обнял и горячо поцеловал растроганного старика.

Через четверть часа, напутствуемый самыми лучшими пожеланиями и советами старика, он выехал во главе своего отряда со двора Варавки.

В воротах городских никто не задерживал молодого купца, и он выехал благополучно из города.

Когда стены, ворота и башни городские остались за его спиной, Мазепа почувствовал, точно с души его скатила какая-то непомерная тяжесть; ему показалось, что он уже вырвался из заточения, из оков, из тюрьмы!

Перед глазами его развернулась широкая даль густо зеленеющих озимями полей, среди которых извивалась белеющей полосой широкая дорога. Душный, тесный город остался далеко за ними. Мазепа вздохнул полной грудью свежий, бодрящий воздух, и с этим вздохом к нему, казалось, вернулась опять вся его уверенность.

Неужели же на этом бесконечном просторе ему не удастся уйти от преследования Бруховецкого? Неужели ему, Мазепе, не удастся провести и гнусного тирана, и его наперстника Тамару! Ха, ха! Еще померяемся силами! Не будь он Иван Мазепа, если ему не удастся сделать это!

Такие мысли привели Мазепу в бодрое настроение духа.

Он приказал своему отряду ехать доброй рысью, но не слишком скоро, чтобы не возбуждать подозрения, вдоль по Переяславской дороге. По дороге им встретилось несколько обозов, тянущихся к Гадячу; несколько крестьянских возов, уже возвращавшихся порожняком из города, обогнало их, но никто не обратил на них особого внимания.

Проехавши так до вечера прямо по Переяславской дороге, Мазепа приказал свернуть с нее и повернул круто на север. Он решил углубиться теперь вглубь страны, рассчитывая, что преследователи бросятся по его следам, по Переяславской дороге, и станут искать его в приднепровских местах. Когда отряд удалился уже достаточно от большой дороги, Мазепа велел пустить лошадей вскачь и путники понеслись со всей быстротой. Ночная тьма благоприятствовала их бешеной скачке; никто не произносил ни слова, только свежий ночной ветер шумел возле их ушей.

Проскакавши так часа три, они въехали, наконец, в большой лес и, своротивши с дороги, углубились в его чащу.

Здесь решили сделать короткий привал. Лошадям слегка распустили подпруги, подвязали им мешки с овсом, а сами, не зажигая огня, повечеряли чем было. Мазепа назначил смену часовых, остальным же велел немедленно расположиться на отдых.

Едва только звезды начали гаснуть на востоке, отряд уже снова продолжал свой путь. Проехавши так верст с десять, Мазепа снова переменил направление и решил двигаться теперь на восток, по направлению к московским рубежам.